Кровавый глаз - Кристиан Джайлс - Страница 73

— Ты думаешь, получится? — спросил я, глядя на то, как под его густой рыжей бородой двигались мощные челюсти.

— Обязательно, парень, — пробормотал Свейн. — Может быть, сюда сбегутся все сукины дети, вскормленные валлийской сиськой. — Он почесал лицо. — Посмотрим.

К счастью, ветер по-прежнему дул с востока. Вскоре костер выплюнул высоко в воздух первые ярко-красные искры, которые полетели вниз, в долину. Они были похожи на светлячков, учившихся летать. Когда солнце скрылось за горизонт, костер уже ревел и шумно трещал. Он излучал такой жар, что нам приходилось подбрасывать новые ветки, держась от него поодаль и прикрывая лица ладонями.

Свейн снял кольчугу и рубаху. Его могучая грудь и крепкие руки, иссеченные шрамами былых ран, сверкали в багровом зареве. Густая рыжая борода и волосы походили на пламя, бросавшее вызов сгущающимся сумеркам. Для меня Свейн был воплощением могучего Тора, истребителя гигантов.

— Получилось! — закричал я, указывая вниз, на крепость.

На одной соломенной крыше вспыхнули маленькие жадные язычки пламени.

Свейн поднял взгляд вверх. В небе висело облако летающих угольков и пепла.

— Похоже на черный снег, — сказал он, подбоченился и проводил взглядом тысячи искорок, слетающих с обрыва.

Большинство из них достигали сухой соломы на крышах валлийских домов безобидными погасшими соринками, но некоторые еще светились, несли с собой остатки огня, породившего их. Именно эти угольки сейчас принимались за работу. Они медленно тлели, а затем вспыхивали ярким пламенем. Валлийцы лихорадочно носились между строениями, поливали водой крыши и плетни, но все их усилия сводила на нет домашняя скотина. Коровы и овцы, напуганные падающими углями, метались во все стороны, поднимая шум, который доносился даже до нас, стоявших на вершине холма и любовавшихся осуществлением коварного замысла Сигурда.

— Разумеется, получилось, — равнодушно заметил Свейн Рыжий, подбрасывая в сердитое пламя последнюю охапку хвороста.

Огненные искры падали на его обнаженные плечи, но он не обращал на них внимания.

— Что ж, парень, пора спускаться вниз и присоединиться к общему веселью. — Он нагнулся, поднял с земли куртку и кольчугу. — Здесь нам больше делать нечего. Я не собираюсь пропустить тот миг, когда из ворот выбегут валлийские сучки с пылающими косами.

— Свейн, может, нам лучше еще какое-то время побыть здесь? — спросил я, вглядываясь в темнеющие холмы. — Наш костер может привлечь сюда людей из всех деревень по эту сторону вала Оффы. Они решат, что в Карн-Диффрин пришла беда.

— Так она и вправду пришла. — Свейн ухмыльнулся.

— Значит, мы не останемся сторожить здесь?

— Нет, — подтвердил Свейн, натягивая тяжелую бринью.

Сначала из горловины показались рыжие волосы, затем — широкое лицо и густая борода.

— Если валлийцы придут сюда, то мы их перебьем, — просто сказал он.

Мы оставили бушующее пламя и стали спускаться вниз, чтобы присоединиться к товарищам, стоявшим перед южными воротами.

Крепость полыхала, поэтому валлийцам не оставалось ничего другого, кроме как выйти за ворота и сразиться с нами. Они бились отчаянно. В боевом строю рядом с воинами стояли старики и подростки. Но все же это была бойня. Во второй раз за этот день сухая трава оросилась кровью убитых.

Валлийский вождь, тот самый воин, который в самом начале встретил нас с Пендой на склоне холма, был взят окровавленным, но живым. После захода солнца старый Асгот сделал с ним то же самое, что и с охотником Гриффином. Душа бедняги с громкими криками унеслась в загробный мир.

Были и другие крики. Вопили женщины, которых использовала для своего наслаждения волчья стая.

У меня все еще тряслись руки, мышцы дрожали в лихорадке боя, когда Свейн притащил мне девушку, маленькую, черноволосую, лет шестнадцати, не больше. Ее глаза наполнял ужас. Я был покрыт черными, зловонными человеческими внутренностями, стоял в темноте, разгоняемой отсветами горящего дерева, и, наверное, ничем не отличался от исчадия ада.

— Вот, Ворон. Ребята пускали слюнки по поводу нее, но я им объяснил, что на эту ночь она станет твоей подушкой, — рассмеялся Свейн. — Ты похож на мешок конского дерьма. Повеселись немного, парень. Отпразднуй свое счастье. Ведь ты еще дышишь, все твои части по-прежнему там, где и должны быть. Когда закончишь, разыщи меня. Мы с тобой напьемся так, что забудем наши собственные имена, хорошо?

Свейн подтолкнул девчонку ко мне, и я молча взял ее за руку. Норвежец кивнул, оскалился, сверкнув зубами, и скрылся в темноте, возвращаясь в ревущий хаос, царящий среди развалин Карн-Диффрина.

У главных ворот крепости стояла небольшая пристройка, крытая соломой, где, наверное, укрывались от непогоды стражники. Я затащил девчонку туда и изнасиловал ее. Сначала она сопротивлялась, не кричала, вообще не издала ни звука, но царапала мне лицо, брыкалась и даже укусила меня за щеку. Я был перепачкан кровью ее соплеменников, и девчонка, наверное, почувствовала ее привкус во рту.

Погружаясь в ее лоно, я ощущал в душе грязь, чувствовал себя хуже самого мерзкого дикого зверя. Но все же отвращение к самому себе, стыд, жгущий сердце, не остановили меня, а наоборот — завели, ослепили, скрыли слезы, залившие лицо бедной девчонки. Закончив, я перекатился на грязную землю и провалился в пустоту. Усталость и ненависть к себе вцепились в меня, увлекли вниз, в зловещую черную пропасть сатаны.

Я бессильно отдался им, а когда очнулся, девушка по-прежнему лежала рядом и дрожала в темноте. Ночь разрывалась пронзительными криками других женщин. Какое-то время мы сидели молча, затем я взял девушку за руку. Возможно, ей было страшно, она боялась меня, но обвила мои пальцы своими. Я не забыл Алвунну из Эбботсенда, с которой один раз лежал в поле, но не смог вспомнить ее лицо. У меня перед глазами стоял образ Кинетрит.

Когда шум в крепости немного утих, я угостил черноволосую девушку копченой ветчиной и сыром, а затем повел в темноту, прочь от Карн-Диффрина. Как только крепость скрылась из вида, я сказал девушке, чтобы она уходила, но она меня не поняла, а может быть, ей было просто некуда идти. Поэтому я достал три серебряные монеты, отобранные у убитого валлийца, и вложил их в ее руку. Я повернулся к ней спиной и не слышал, как она ушла. Через какое-то время я оглянулся, но ее уже не было.

В конце концов, когда норвежцы сполна насладились ими, Сигурд отпустил женщин в ночь. Я гадал, в чрева скольких валлиек упало семя скандинавов. У меня мелькнула мысль, даст ли росток то, что я сам оставил в теле черноволосой девушки. Мне стало плохо от одного лишь воспоминания о том, что я сделал. К тому же рана на голени жгла огнем, хотя и недостаточно сильно для того, чтобы заставить меня забыть о девушке.

Асгот смазал порез отваром трав, затем туго перевязал его полоской грубой ткани, оторванной от платья. Когда он закончил, я остался один в темноте и начал вглядываться в темные холмы. Не появятся ли на них факелы валлийцев? Еще мне было страшно, потому что я не знал, кем стал.

Мы сожгли тела трех норвежцев и двух уэссексцев, погибших от рук валлийцев в последнем бою, а затем вместе с шестерыми оставшимися в живых людьми олдермена перенесли Веохстана в крепость, частокол которой практически не пострадал от огня. Там, в свете догорающих пожаров, мы стали искать еду и эль и в избытке нашли все, что хотели. Победители обожрались свининой и говядиной, а потом повалились на землю рядом с потухшими кострами. Наши бороды был мокрыми от эля, а уши наполнены песнями.

— Будь он язычник или христианин, но воин по-настоящему счастлив только тогда, когда опорожнит свои яйца и наполнит желудок элем! — орал Пенда.

Его слова натыкались друг на друга, а веки смыкались от хмельной тяжести. По крайней мере на несколько часов англичанин забыл о товарищах, павших в бою.

Наверное, Сигурд приказал кому-то дежурить в ночном карауле, но если он так и поступил, то я ничего об этом не знал. Валлийцев нигде не было видно. По-моему, никто из нас не верил в то, что они придут, пока тлеют развалины крепости Карн-Диффрин. Кстати, если души погибших здешних жителей все еще оставались бы среди нас, глухие к зову загробной жизни, то они решили бы, что их убийцы тоже умерли. Таким жестоким было бесчувствие, сразившее нас. Уставшие и пьяные, мы наслаждались тем, что в кои-то веки нас окружали прочные деревянные стены, обеспечивавшие защиту в этой враждебной стране.