Право первой ночи - Красавина Екатерина - Страница 48

— Мам, я хочу тебя спросить, — приступила я к разговору.

— О чем?

Я решила рубить с плеча.

— Когда ты лежала в роддоме, ты была знакома с женщиной по имени Наталья Родионовна Викентьева?

И тут кастрюля с грохотом падает из рук матери.

— Да. — Мать смотрит на меня, уставившись во все глаза. — А как ты об этом узнала?

— Узнала. Вы лежали в одной палате?

Она молчит, глядя на меня невидящим взглядом.

— Мама. — Я подхожу к ней и легонько трясу ее. — Мама! Очнись!

— Да… — Она снова смотрит на меня.

— Это она подарила тебе зеркало? Ну то самое, старинное, которое находится в моей комнате.

— Она, — шепчет мать.

— За что?

— Просто так…

Я не знаю, как вывести мать из этого столбняка.

— Расскажи, что там было? — кричу я ей, словно глухой. — Расскажи-и!

Но мать уходит в свой панцирь и, подняв кастрюлю с пола, демонстративно поворачивается ко мне спиной. Она словно не замечает меня.

И, кипя от бешенства, я выхожу из кухни. Мне хочется кричать, топать ногами и крушить все подряд.

…Я бегу к телефонному автомату и звоню Губареву.

— Ничего не получилось! — зло бросаю я ему.

— Что вы имеете в виду?

— Ну… с вашей гадалкой! Ничего она мне не помогла, только…

— Маргарита Александровна звонила мне, — перебил меня майор. — И рассказала о вашей встрече. Так что я в курсе. Вам удалось поговорить с матерью?

— Нет.

— Почему?

— Она ничего не хочет говорить.

— Тяжелый случай, — пробормотал майор. — И узнать больше не у кого. Единственная женщина, которая тоже могла бы пролить свет на эти события, мертва. Я говорю о Наталье Родионовне.

— Что же делать?

— Я все понял. Думаю. — Какое-то время мы молчали. Очевидно, в голове майора шел сложный мыслительный процесс. — Давайте встретимся с вами завтра в восемнадцать тридцать и кое к кому заглянем.

— В цирк к иллюзионисту, — мрачно пошутила я. — Или к чревовещательнице.

— Не совсем. К одному психологу.

Я даже не удивилась. Мне стало казаться, что майор Губарев, как фокусник, вытаскивает из шляпы разных людей, которые, как он думает, могут помочь ему в расследовании запутанного дела. Что ж, психолог так психолог! Может быть, в следующий раз мы направимся к глотателю шпаг или к пожирателю огня. Я была готова и к этому!

Глава 11

Встретившись на другой день с Губаревым, я поинтересовалась: куда мы идем?

— В институт Сербского.

— В психушку? — испугалась я. — Но со мной все в порядке. Я вас сразу предупредила, что я — нормальная. Я не знаю, почему у меня возникают видения.

— А я и не говорю, что вы сумасшедшая. Просто надо сообразить, как разговорить вашу маменьку. Иначе мы ничего никогда не узнаем.

— А…

Я уже переговорил с одним психологом по телефону и вкратце обрисовал ситуацию. Она вызвалась нам помочь. Зовут ее Марина Никандровна. Это моя старая знакомая.

— Как и Маргарита Александровна? — не удержалась я.

И тут я увидела, что Губарев улыбается.

— Маргарита Александровна мне так и сказала: по-моему, я здорово разочаровала Аврору, но у меня еще будет шанс реабилитировать себя.

— Посмотрим, — пробормотала я. — Честно говоря, я по правде подумала, что она… — Я запнулась.

— Шарлатанка? — закончил за меня майор.

— Что-то вроде этого.

— Нет. Это не так. Свой дар она неоднократно доказывала мне. На деле. Но я ни в чем не буду убеждать вас. И переубеждать. Вы все увидите и поймете сами. В свое время.

В кабинете психолога пахло пирогами. С капустой.

За столом сидела маленькая рыжая женщина и разговаривала по телефону. Увидев нас, она прикрыла трубку рукой и сказала:

— Минутку, сейчас освобожусь.

Мы сели на стулья около небольшого столика с блюдом пирогов.

— Правильно, молодец, — говорила она с кем-то.

— Пироги — во! — и Губарев поднял вверх большой палец.

Марина Никандровна, услышав слова майора, улыбнулась.

— Не перехвалите, — сказала она ему. — Вдруг пироги окажутся неудачными?

— Такого не бывает. Проколов в пирогах у вас еще не было. Как и в работе.

— Спасибо за комплимент.

Закончив разговаривать, Марина Никандровна повернулась к нам.

— Проверяла у сына домашнее задание. По русскому языку. К сожалению, приду поздно. Работы много. И не успею проверить дома. Поэтому приходится общаться по телефону. И заочно проверять уроки. Я изо всех сил стараюсь, чтобы это не вошло в систему.

— Ну и жизнь! — вздохнул майор.

— Куда же от нее деться! Чай поставить? С пирогами?

— Не отказывайтесь! — подмигнул мне майор.

— С удовольствием, — сказала я, подыгрывая ему.

— Это Марина Никандровна, талантливый психолог. Моя старинная приятельница. Она часто помогала и выручала меня в трудных ситуациях. Надеюсь, что поможет и на этот раз. А это Аврора, о которой я вам говорил.

— Очень приятно, — с улыбкой откликнулась Марина Никандровна. — Угощайтесь. А потом поговорим.

Пироги были восхитительными. Чай тоже. Крепкий, с мятой.

Марина Никандровна обратилась к Губареву:

— Вы вкратце рассказали мне по телефону, в чем тут дело. Как я поняла, ваша матушка, — перевела она взгляд на меня, — не хочет раскрывать вам свое прошлое. И поэтому следствие топчется на месте. Я верно схватила суть вашей ситуации? — Теперь она снова смотрела на майора.

— Совершенно верно, — подтвердил Губарев. — Все так и есть.

— Что же происходит с вашей матерью? Расскажите поподробнее.

— В молодости у нее погиб молодой человек. Купаясь в море. Прямо у нее на глазах. Потом… через год она вышла замуж за нашего отца. Потом родились мы с сестрой…

— И что же вас тревожит?

— Нас интересуют события, которые произошли в роддоме двадцать лет назад, — сказал майор. — Там одновременно лежали две женщины. Одна из них уже мертва. Вторая знает нужную нам информацию, но — молчит. Как разговорить ее?

— Сложный случай. В связи с трагическими событиями у нее произошла блокировка памяти. Она не хочет или не может ничего вспомнить. Но, с другой стороны, рождение дочерей уже не связано с какими-то потрясениями. Хотя… — Марина Никандровна замолчала. — Простите, Аврора, за деликатный вопрос. — А мать вас любит? Кстати, как ее зовут?

— Валентина Александровна.

И здесь я поняла, что должна сказать правду. Все как есть. Ничего не приукрашивая и не ретушируя.

— Нет. Меня — нет.

— А сестру?

— Нику любит.

— Любит или балует? Я раскрыла рот.

— А разве это не одно и то же? Психолог тихо рассмеялась.

— Конечно, нет. Люди часто принимают за любовь гиперопеку.

— Что это? — спросил Губарев. Ему вдруг стало интересно.

Гиперопека возникает в результате чувства вины, которое родители могут испытывать к ребенку. Они понимают, что не любят его, но признаться в этом не могут. Потому что это означает признать чудовищный факт — нелюбовь к собственному ребенку. Хотя это случается гораздо чаще, чем мы думаем. Зачастую мы все живем в плену стереотипов. Мы считаем, что родители должны обязательно, я подчеркиваю, обязательно любить своих детей. А дети в свою очередь обязаны любить родителей. И так далее. Между тем у достаточного количества женщин отсутствует привязанность к детям. Они просто не созданы для материнства. Но говорить в открытую об этом не принято. Это неудобно, неправильно. Поэтому большинство людей играют в очень сложные игры с окружающими, со своим «я». Они не могут быть искренними даже наедине с собой.

— Отчего это происходит? — задал вопрос майор.

— Я уже сказала: из-за подспудного чувства вины. Родители понимают, что должны любить ребенка. Так положено. Но любви нет, тогда возникают внешние формы привязанности. Стремление опекать, контролировать, баловать. А потом, часто в семьях, где двое детей, существует негласное разделение. Мать любит или опекает одного ребенка, отец — другого.