Тайна графа Эдельмута - Мелкумова Анжелина - Страница 3

Но вот глаза два раза громко хлопнули. Белобрысые брови над ними решительно сдвинулись…

— Я в полном распоряжении вашего сиятельства! — доложила служанка, окончательно объявляясь в комнате.

Служанку звали Марион. Ростом она была ничуть не выше Эвелины. По стройности могла соперничать с метелкой для вытирания пыли. А бледная была…

— Как лебедь, — скромно похвалилась она, мельком глянув на себя в графское зеркало.

Лет Марион было столько же, сколько и ее госпоже — одиннадцать. Более того: она тоже была сиротой.

— Если не считать злой мачехи и ее подлого сынка, — рассказывала Марион, примостившись по настоянию Эвелины на кресле рядом с куклой.

Со времени смерти любимого отца и до вчерашнего утра Марион полагала свою жизнь сломанной, а судьбу — несчастной. Вы спросите: почему до вчерашнего утра? Потому что именно вчера она узнала про найденную дочь графа.

Вот, может быть, где перст судьбы, заподозрила бедная сирота. И обрадовав мачеху сообщением, что, возможно, та больше ее никогда не увидит, собрала котомку и без колебаний отправилась к графскому замку.

Расчет был верный. Поглядев на Марион, а потом на остальных жаждущих служить его дочери, граф понял: у этой худенькой и легонькой две добродетели — она не сможет много съесть и будет легка на помине.

— И вот мы здесь, — закончила свой маленький рассказ новоиспеченная служанка.

Кто — «мы», выяснилось тут же. Из-за синей юбки выглянуло ухо, два зеленых глаза, а потом и вся пушистая морда большого рыжего кота.

— Фауль просто не мог оставаться, — пояснила Марион. — Он был, так же как и я, глубоко нелюбим мачехой.

…Марион оказалась толковой служанкой. Застучали тарелочки, зазвенели чашечки — по графской опочивальне пронесся пленительный запах горячих гренок. Макали в мед, запивали молоком. Порядочно проголодавшись за обедом, Эвелина уплетала гренку за гренкой. Марион — о, ужас, если б увидел граф! — ела так, что за ушами трещало. Кот тоже не отставал. А наевшись гренок и напившись молока, свернулся уютным калачиком прямо посередке высокой кровати в кружевах и с балдахином.

До самой темноты играли с куклой Изабель, изображая из нее то мачеху, то матушку Молотильник, то «испорченную девчонку». Потом вздумали обследовать весь графский замок. О, это была замечательная идея!

Замок был такой большой и такой таинственный!..

Шли длинными извилистыми коридорами. Все дальше и дальше… через комнаты направо, налево… Открывая все новые и новые двери. Поднимаясь по лестницам… все выше и выше. Заглядывая в громадные резные комоды. Проскальзывая мимо строгих рыцарских статуй. Заныривая в просторные кресла с высокими спинками.

Да, он был очень-очень большой, ее собственный замок, с гордостью думалось Эвелине. Пожалуй, тут поместились бы три… пять… а то и дюжина сиротских приютов, что при монастыре Пигалиц.

В одной из комнаток, покрытый паутиной, висел большой портрет. На нем были изображены трое: дама с большими грустными глазами, пухлощекий младенец у нее на руках и рыцарь с орлиным носом и золотой цепью на груди.

— Клянусь Пресвятой Девой! — прошептала Марион, оглядываясь на портрет. — Эта дама — ваша покойная матушка! Те же глаза, тот же овал лица…

Да, пожалуй, не признать этого было нельзя. И в таком случае младенец на коленях должен быть никем иным, как самой Эвелиной. Большеглазая малышка в платье с пышными оборками забавлялась блестящей цепью на груди рыцаря.

Да, но кто в таком случае рыцарь?..

Только не отец, сходства абсолютно никакого.

Эвелина пробовала попристальнее разглядеть портрет.

Но портрет точно так же пристально воззрился на Эвелину. Черные глаза изображенного рыцаря смотрели прямо на девочку. И куда бы она ни двинулась, взгляд следовал за ней.

Стало жутко и как-то не по себе. В конце концов, смутившись, девочки выскользнули из комнаты вон.

Дальше… дальше… Коридор за коридором… Дверь за дверью… В какой-то момент обе пожалели, что не прихватили свечи. В замке было интересно, но пустынно. И давно заброшенные комнаты ничем не освещались. А вечерняя тьма быстро заполняла замок.

…Возвращались уже на ощупь. Ни зги не видя в темноте. Где же лестница, по которой они поднимались?

Девочки долго — может быть, час, а может, три — блуждали по комнатам: из одной во вторую, из второй в десятую… из десятой в двадцать пятую — путаясь в портьерах и налетая в темноте на столы и стулья.

— Ах, как нехорошо, что мы заблудились, — вздыхала Эвелина. — Может быть, граф волнуется и ищет нас повсюду?

А Марион некстати выглянула в окно. Оно было узкое, стрельчатое, это окно, располагалось высоко, и в него вообще можно было не выглядывать. Но Марион все ж таки привстала на цыпочки, потянулась и выглянула. И увидала круглую луну, сиявшую в ночном небе. И, конечно, тут же вспомнила про монстра.

— Полнолуние! Все знают, что монстр появляется в замке в полнолуние — когда луна круглая, как тыква. Он снимает голову — и ходит из комнаты в комнату. А если кого встретит — отдает бедняге свою голову и приказывает носить по пятам…

Вот так она сказала. И, конечно же, стало очень страшно. Еще страшнее, чем прежде.

Правда, Эвелина попыталась было опровергнуть ложные слухи.

— Нет никаких поводов для беспокойства, — повторила она слова Бартоломеуса. — В замке нет монстра!

Но Марион это не убедило.

— Самое главное в этом деле, — наставляла она, — упаси вас, ваше сиятельство, взглянуть на него, на монстра. Кто взглянет — тут же потеряет разум…

— Н-нет н-никаких п-поводов для… — убеждала Эвелина побелевшими губами.

— А придет в себя — пожалеет, что сразу не отдал Богу душу. Потому что монстр затащит его в свою конуру…

— Боже мой… — шептала Эвелина.

— …и снесет его голову напрочь! — в экстазе продолжала Марион. — И поставит ее к себе на полочку в свою коллекцию… да-да… где уже красуется много других человеческих голов!

Такое жуткое утверждение опровергнуть было тяжело. Почти невозможно. Стиснув зубы, чтобы не стучали слишком громко, и подозрительно вглядываясь в каждый темный угол — о, Пресвятая Дева, страшно! — девочки в отчаянии искали лестницу — ту самую, по которой поднимались час назад.

— Где же она, боже мой, где же она?! — со слезами вопрошала Марион.

— Кажется, кажется, — дрожащим голосом отвечала Эвелина, — она была где-то тут…

— Нашла! — торжествующе вскричала Марион, загремев по ступенькам.

Цепляясь за перила, спускались вниз. Вниз и вниз…

Внезапно лестница кончилась. И обе уперлись в закрытую дверь.

Р-раз! — нажали они на ручку — и оказались в ярко освещенной комнате.

— Боже, благодарю тебя! — всхлипнула Марион. И без сил опустилась на диванчик.

Диванчик, устланный мягким ковром… отделанный мрамором камин, бронзовые подсвечники…

— Это, должно быть, кабинет графа, — догадалась Эвелина. — Э-э… моего отца, — поправилась она.

Да, несомненно, то был кабинет графа Шлавино. Размышляя так, Эвелина увидала вторую дверь — маленькую и узкую — ведшую из кабинета в соседнюю комнату.

Все ясно: там спальня, и граф почивает. Взять канделябр со свечой — и уйти? Или сначала попросить разрешения?

Измерив шагами ковер на полу, вытерев пальцем пыль с каминной полки и полюбовавшись узором на двери, Эвелина набралась-таки смелости и постучалась.

На стук никто не ответил, а дверь оказалась незаперта. И поскольку никто не пригласил, пришлось войти самим.

В спальне никого не было. И вообще — была ли то спальня?

То есть, наверное… конечно… это могла быть и спальня. Если предположить, что графу нравилось спать на столе, уставленном стеклянными колбами: большими, маленькими, худыми и пузатыми, с зеленым, желтым и синим содержимым. Красиво. Загадочно и…

А на столике у окна стояла веселая круглая коробочка. И веселой она смотрелась оттого, что доверху была полна разноцветных конфет: красных, зеленых, синих…