Сказочные повести. Выпуск четвертый - Балл Георгий Александрович - Страница 31

31

Потом музыкальное пятнышко слетело, танец-полет кончился. Рыжая Пурзя опустила смычок.

И тогда встрепенулся на своем толстом стебле Белый Цветок. Вздрогнула его зеленая чашечка, и разжались цепкие зеленые лапки.

Распрямляясь, вбирая невидимые соки, вышел на свет и закачался в горячем оранжевом воздухе прекрасный Белый Цветок.

Теперь Зоя видела только его. А себя она ощущала то ли травинкой, то ли веткой куста, а может, птицей, глядящей с древесного сучка прозрачными желтыми глазами.

Сбывается, сбывается, —

звучало в ней.

Закрытое раскрывается. Запретное разрешается. Что-то нежное совершается. Что-то ласковое…

Глава 9. Тяжелый день

Зоя проснулась от Дедушкиного голоса:

— Желтому дню наш привет.

И тотчас с разных сторон подхватили:

— Пусть он быстрее пройдет!

Зоя удивилась: зачем же торопить день? Может, он будет такой же хороший, как оранжевый. Но, взглянув из своей пуховой постельки на пурзей, поняла, что это не так: все были бледными, вялыми — будто заболели. Поднимались медленно, никто не смеялся, не пел. Рыжая Пурзя снова искала платок, но на этот раз молча, а маленький Пурзя в розовой шапочке даже хныкал, уткнув голову в колени Дедушки Музыканта.

Зоя не могла понять, что происходит. Ей стало жаль таких беззащитных пурзей, и она тоже притихла. И конечно, тотчас же ее услышал каким-то своим странным слухом Лиловый Пурзя. Он подошел, присел на корточки.

— Тебе тяжело? — спросил он.

— Нет, — ответила Зоя.

— Грустно?

— Нет. Мне только непонятно, почему вы все такие… ну… чудные.

— Видишь ли, Зося, желтый день — тяжелый.

— Почему?

— Не знаю, как объяснить… — Лиловый Пурзя опустил глаза. — Мы почему-то зависим от цвета. Может, так захотел пан Художник.

Зоя погладила Пурзину грубоватую руку:

— Как же теперь будет?

— Потом настанет зеленый день. Он легкий.

— Откуда ты знаешь?

— Так бывает всегда.

— Странно у вас все-таки… — проговорила Зоя. И почувствовала, что и ей как-то не по себе. Только не сразу поняла, в чем дело. Лиловый Пурзя тоже заметил:

— Видишь, и на тебя действует желтый день.

— Нет, Пурзинька, нет, постой… Ты знаешь, я… ужасно голодна. Просто ужасно!

— Ой, верно! — выкрикнул он. — Ах я бестолковый!

Я совсем забыл! Дедушка Музыкант говорил мне, что это может случиться.

— Что может случиться?

— Что ты захочешь есть.

— А вы разве… не едите?

— Мы едим, но можем и не есть. А ты не можешь.

Сейчас я принесу ягоды розовой травы.

Лиловый Пурзя поплелся по дорожке к лесу и притащил целую горсть розовых круглых и твердых плодов, похожих на орехи.

Зоя взяла в рот один, надкусила. Сразу к небу будто прилипла вата. Зоя прямо не знала, что делать — проглотить невозможно, плюнуть неловко.

— Не нравится? — удивился Лиловый Пурзя. — Совсем не нравится? А чего ты хочешь?

— Я люблю груши, — сказала Зоя. — Или клубнику.

Я хлеба хочу, вот что! Хлеба!

Лиловый Пурзя растерялся:

— Я не знаю, что это такое. У нас этого нет. И не бывает.

— Что случилось? — подошел к ним Желтый Пурзя.

— Она хочет… как его?.. хлеба. И… чего еще?.. толбу-лубо…

— Клубнику! — поправила Зоя.

— А что это?

— Не знаю, как объяснить, — растерялась Зоя. — Это такая ягода.

— Нарисуй! — сказал желтый Пурзя. — Ведь ты умеешь рисовать, верно?

— Но ведь я никому про это не говорила…

— А вот я знаю. — Желтый Пурзя подбоченился, выставил вперед ногу и с шутливой важностью добавил: — Желтый день — мой, и я в этот день очень все понимаю и все знаю.

Он и правда был бодрее всех. Зоя улыбнулась, но спорить не стала. Она вытащила из кармана блокнот и карандаш и нарисовала клубничинку, такую, какую видела на переводной картинке.

— И тебе хотелось бы ее съесть? — спросил Желтый Пурзя.

— Ее? Именно вот ее? Нет… — покачала головой Зоя. — Но вообще я хочу клубнику или грушу.

— От «вообще» ничего не получится, — строго сказал Желтый Пурзя. — Тебя кто-нибудь учил рисовать?

— Я… я сама. Но больше всего я хочу рисовать, как дядюшка Тадеуш…

— И Зоя покраснела: ведь это очень стыдно — хвалиться знаменитой родней.

Пурзи промолчали, будто не заметили. Потом Желтый Пурзя сказал серьезно, но очень мягко, чтобы не обидеть:

— Пан Художник создал все, что ты видишь вокруг. Ты не сможешь сделать так же, и никто не сможет. Тебе надо иначе.

— А как? — спросила Зоя.

— Я не знаю. — И он вдруг улыбнулся виновато: — Не знаю. Желтый Пурзя долго думал, прежде чем заговорил:

— Давай попробуем так. Сделай, будто она, эта… лбу-тлу…

— Клубника! — опять подсказала Зоя.

— Да, да, клубника, будто она вкусная и что ее так и хочется съесть.

— И что спелая? — уточнила Зоя, проглотив слюнки. — И сочная?

— Конечно.

— И что тогда?

— Тогда снимешь с листа, и все.

Зоя удивленно поглядела на Желтого Пурзю, потом на Лилового, и по их глазам поняла, что они не обманывают.

— Пусть Зося рисует, — сказал Лиловый Пурзя, и они вышли из дома.

А Зоя нарисовала еще одну клубничнику. На мякоти ее были хорошо видны точки, был у нее стебелек и широкий лист. Но и тут что-то не вышло, потому что, если бы даже ягоду можно было снять с листа, есть ее все равно было бы неприятно. Даже такому голодному человеку, как Зоя. Она принялась рисовать хлеб. Это оказалось еще труднее, хотя все было похоже. Вот честное слово, очень похоже!

Тогда она вышла из дома. Вокруг было тихо, безветренно и как-то пусто. Как-то ни горячо ни холодно.

«Скорее бы проходил этот день», — подумала Зоя и вспомнила слова утреннего приветствия: «Желтому дню наш привет». Да, да, пусть он скорее пройдет! Она побрела по тропинке и вдруг услышала разговор. Голоса она уже научилась различать. Говорил Желтый Пурзя:

— Это правда, что она, если не будет есть, упадет и останется лежать?

— Да. Так сказал Дедушка Музыкант, — ответил Лиловый Пурзя, и голос его задрожал от тревоги. — Неужели ничего нельзя сделать? Сегодня твой день! Ну подумай! Помоги!

— Она должна сама, — ответил Желтый Пурзя. — Я не сумею помочь.

— Зосенька! — позвал ее Лиловый Пурзя так, будто она маленькая или больная. — Зосенька!

Но Зоя отбежала. Она спряталась в кусты и закрыла лицо руками. Что же теперь будет? Что будет? Неужели она погибнет от голода и никогда больше не увидит маму?

И тетю Янину… И даже Любу Вилкину. Может, не зря тетя Янина беспокоилась и всплескивала руками: «Как наша девочка будет жить на свете?!» Тетя говорила так потому, что Зоя не решалась сходить за хлебом — боялась, что ей не дадут; и стеснялась выйти во двор в новых брючках и куртке. Но рисовать Зоя умела. Она всегда думала: «Зато я умею рисовать». И вдруг получается, что не очень-то умеет…

«Как это не умею? — спрашивала себя Зоя. — Неужели я не нарисую свою руку?»

И рисовала.

«А вот этот лист?»

И тоже рисовала.

«А вон то дерево?» «Пурзин дом?» «Мой дом?»

Зоя изрисовала почти весь блокнот, и выходило все лучше и лучше. «Ни-чего не умею, да?» — угрюмо спрашивала она тетю Янину и Лилового Пурзю. И рисовала комнату. Это была мамина комната — с диваном, картиной, столиком возле окна. На столе стояла ваза. В вазе появился прекрасный душистый апельсин, какой она ела прошлой зимой. А рядом лежала груша. Она лежала неуклюже, потому что была неровной. Так захотела Зоя.

А пирог? Будто Зоя не знает, что такое капустный пирог и как сверху украсить его перышками лука! Вот, вот, пожалуйста! А если рядом поставить еще одну вазу с цветами — всякими там ромашками-дурашками, васильками-кисельками, лютиками-прутиками, а на стул посадить драного соседского кота!.. Впрочем, нет, кота не надо, он непременно стащит пирог. Он же не знает, что внутри капуста!