Кольцо - Каммингс Мери - Страница 47

Неправильно истолковав выражение лица Нэнси, Ник безмятежно улыбнулся и объяснил:

— А это не шоколад. Это сухарики для супа, — смерив ее таким откровенно мужским оценивающим взглядом, что к щекам снова прилила кровь.

 «Что заслужила — то и получила!» — сердито подумала она, а вслух сказала — получилось тоже сердито:

— Я ее сейчас запру. Чтобы не мешала есть.

— Да чего ты, она не мешает!

— Она будет все время клянчить со стола и не даст спо­койно поесть.

Это было черной клеветой на собаку, которая вела себя обычно вполне воспитанно, и Нэнси испытала некоторые угрызения совести, когда Дарра, повинуясь ко­роткой команде «Место!», безропотно (правда, с обижен­ным видом опустив голову) поплелась в спальню.

Ник уже сидел за столом. Стоило Нэнси подойти, встал, отодвинул ей стул и пояснил:

— Я официанта отпустил. И так целый день с людьми — хоть вечером расслабиться хочется.

На мгновение он оказался совсем близко — так близ­ко, что она почувствовала легкий запах его лосьона. Дру­гого, не того, что раньше...

Стол был весь заставлен; рядом, на сервировочном столике, виднелись еще какие-то блюда, накрытые блестящими крышками.

— Я в последнее время много ем, — откликнулся Ник на ее невысказанные мысли, — с тех пор как на ноги встал. И главное, не толстею совершенно, — провел рукой по плоскому животу, — все как в топке сгорает. Работаю много.

— Ты по-прежнему плаваешь?

— Иногда... когда время есть. Стараюсь каждый день, но не всегда выходит. А ты бегаешь?

— Иногда... Когда время есть, — усмехнулась она.

Не спрашивая, он наполнил ее бокал светло-золоти­стой, сразу пошедшей мелкими пузырьками ароматной жидкостью. «Дом Периньон», машинально отметила Нэн­си, подумав, что кое-какие «аристократические» привыч­ки юности у нее еще остались. Например, умение с одно­го взгляда определить марку шампанского...

Она думала, что Ник скажет что-нибудь «к случаю», но он только легонько позвенел своим бокалом о ее и под­нес к губам. Нэнси тоже приподняла бокал, вдохнула аро­мат, и, отхлебывая холодную кисловатую жидкость, вдруг вспомнила — так отчетливо, будто это только что прозву­чало наяву: «Ну... за нас?»

И голубой камешек, похожий на звездочку, и белое пла­тье, и светящуюся огнями елку, и запах его волос...

— Тебе положить что-нибудь?

— Да, пожалуйста...

Ел он действительно много. Впрочем, неудивитель­но — такое большое тело и питать нужно как следует. Сама Нэнси лениво ковыряла вилкой ломтик паштета. Спро­сила, просто чтобы не молчать:

— А что за виллы завтра я должна смотреть?

— Ну... виллы, — Ник оторвался от тарелки и пожал плечами, — чтобы жить. — Пошарил по столу глазами, за­метил картофельный салат и добавил себе в тарелку. — Я всегда стараюсь, если еду куда-то дольше чем на пару недель, жить не в отеле, а снимать какую-нибудь виллу. Не люблю, когда много народу вокруг толчется.

— И что я там должна смотреть?

— Джеральд знает все мои требования. А ты просто посмотри, что тебе больше понравится. Тебе же там тоже жить.

Если бы они сейчас встретились с Робби, то обе бы, наверное, целый день болтали, не закрывая рта. Как же иначе — ведь за четыре года столько всего произошло!

А тут... Вся их беседа ограничивалась короткими реп­ликами: «Тебе этого положить?» — «Да, спасибо, только немного». — «А этого?» — «Нет, спасибо». Лишь за десер­том — апельсиновым шербетом со взбитыми сливками — Ник, словно невзначай, заметил:

— Завтра к обеду будет готова твоя машина.

— Какая машина?

— Твоя. «Вольво». Зеленая. Ты ведь, кажется, любишь зеленый цвет?

Нэнси молча кивнула. И не жалко ему денег! Хотя, ко­нечно, — появление «миссис Райан» на ободранном «фор­де» десятилетней давности едва ли будет понято окружаю­щими...

На душе было тоскливо и муторно. Она ожидала, что Ник хоть о чем-то спросит, хотя бы из вежливости по­интересуется, как она жила все эти годы. Но он ни о чем не спрашивал — похоже, это его вообще не интересо­вало. В конце концов Нэнси не выдержала и спросила сама:

— Как ты узнал, где я живу?

— Это было нетрудно. Твой номер карточки социаль­ного страхования не изменился. Сейчас все настолько компьютеризировано...

— И ты знал, что я работаю в твоей фирме?

Ник пожал плечами и усмехнулся, словно она спраши­вала нечто само собой разумеющееся.

— До того, как купил студию, — или после? — Вырва­лось у нее.

Ответа Нэнси не получила. Вместо этого Ник потянул­ся всем телом, закинув руки за голову, и поинтересовался:

— Кофе будешь?

— Да. Тебе сделать?

— Я сам сделаю, а ты пока позвони, чтобы телегу за­брали, — кивнул он на сервировочный столик. — Ты попрежнему без сахара пьешь?

— Да.

Оказывается, он до сих пор помнит...

В качестве компенсации морального ущерба Дарре было предложено целое пиршество. Нэнси наложила ей полную миску остатков: и паштета, и жареной картошки, и салата, и супа — да еще полила сверху сливочным со­усом от «куриных грудок по-шотландски».

Минуту понаблюдав, как Дарра уплетает «миллионерскую» еду, Нэнси вернулась в гостиную и обнаружила, что Ник уже поставил кофе на стеклянный столик у дивана, а сам стоит у бара, позванивая бутылками.

Присела на диван, отхлебнула кофе — и поняла, что выбрала не ту чашку. Жидкость, доставшаяся ей, по вкусу скорее напоминала сироп — то есть была именно такой, как обычно пил Ник. Нэнси мимолетно улыбнулась, пред­ставив вдруг себе, что сказала бы сейчас Робби: «Ой, он же теперь узнает все твои мысли! Ты что, не знаешь?! Примета есть такая!»

Интересно, где теперь Робби с ее приметами? Спустя полгода после отъезда Нэнси попыталась ей позвонить, но по телефону ответил незнакомый мужской голос, ко­торый сказал, что ни о какой мисс Квентин он понятия не имеет. Так связь и оборвалась...

— Смотри, что я нашел! — обернувшись, помахал бу­тылкой Ник. — «Шамбор»! Помнишь?!

В дверь позвонили. Проходя мимо, он поставил бутыл­ку на стол и пошел открывать.

Нэнси смотрела на него не отрываясь. Она понима­ла, что это не нужно, ни к чему — он чужой... давно уже чужой, даже хуже, чем чужой, — и ничего не могла с со­бой сделать.

Наверное, не стоило соглашаться пить этот дурацкий кофе — лучше было сразу после ужина покормить Дарру и уйти к себе в спальню. Наверное... Но теперь она сидела и с каким-то болезненным наслаждением впитывала, вспоми­нала, разглядывала и изучала знакомые и незнакомые чер­ты. И походку чуть вразвалку, и то, как перекатываются под гладкой загорелой кожей мышцы, и уверенность в себе, скво­зящую в каждом движении, в каждом повороте головы. Вы­сокие скулы, темные, изогнутые, как крыло чайки, брови, жесткий, четко очерченный рот... И маленький — если не знать, где искать, то и не заметно — шрамик на подбородке; Ник когда-то объяснил: «В детстве веткой хлестнуло».

В голове билась совершенно ненужная и глупая мысль: «Вот сейчас он отпустит официанта — и подойдет... И ся­дет рядом...»

Ник дождался, пока официант выкатит столик, запер дверь и снова направился к бару. Пошарив там, прихва­тил пару рюмок — подошел к дивану и усмехнулся, чуть приподняв бровь:

— Чего ты так на меня смотришь?

— Я... — смешалась Нэнси, — так... — запоздало попыта­лась взять себя в руки, встряхнулась, глубоко вздохнула и бестрепетно взглянула ему в глаза, надеясь, что выступив­ший румянец не слишком заметен, — просто задумалась.

— Рюмки те?

 — Что?

— Я вечно рюмки путаю. Эти для ликера подойдут?

— Вообще-то это для водки. Но ничего, подойдут.

— Как ты их различаешь? — удивился Ник, плюхнулся на диван и вытянул ноги. — У меня не получается. Помню только, что для ликера — самые маленькие, а для шампан­ского — самые большие.

— Меня этому учили.

— Нет, не быть мне, видно, светским человеком...

Да, он изменился... Раньше его редко можно было ви­деть таким — расслабившимся и довольным. Разве что в мастерской, когда он делал что-то и одновременно рас­сказывал о своих любимых камнях...