Secretum - Мональди Рита - Страница 30

– Ага, вот оно что. Значит, Атто рассказал вам, как и мне, все о том времени, – сказал я, сознательно преувеличивая, – о секретных заданиях, которые он выполнял для кардинала Мазарини, о Фуке…

Я специально назвал две тщательно охраняемые тайны из прошлого Мелани: о его дружбе с главным интендантом Фуке (о которой он сам рассказывал мне семнадцать лет назад), министром финансов Франции, которого преследовал христианнейший король, и тот факт, что Атто был тайным агентом на службе у Мазарини (об этом я узнал от других).

Мне показалось, что в глазах Бюва мелькнуло изумление. Наверное, он подумал, что, раз аббат Мелани открыл мне свои сокровенные тайны, то я заслуживаю доверия.

– Тогда, наверное, он тебе также рассказал, – продолжал Бюва, понизив голос, – о том, что сам был влюблен в Марию, конечно, между ними ничего такого не могло быть, и, когда король был вынужден из государственных соображений жениться на испанской инфанте, она покинула Париж и уехала в Рим, чтобы выйти замуж за коннетабля Колонну. И о том, что аббат встречался с ней в Риме, потому что вскоре после этого он приехал сюда. Они до сих пор пишут друг другу письма. Аббат не забыл ее.

Я поднял бокал с вином и сделал большой глоток, стараясь спрятать лицо, чтобы не показать своего изумления.

Мне удалось убедить Бюва, что я достаточно осведомлен о подоплеке жизни Атто, так что он может говорить со мной открыто. Мне нельзя было дать ему заметить, что я слышу эти откровения впервые.

Значит, Атто любил Марию еще тогда, когда она кокетничала с молодым королем Франции. «Этим и объясняются его вздохи, – подумал я, – когда ему вручили письмо мадам коннетабль на вилле Спада!»

Пока я заказывал себе еще один крендель, мне вдруг вспомнился разговор, который я услышал семнадцать лет назад, когда только познакомился с Атто, – разговор между гостями постоялого двора, где я в то время работал. Речь тогда шла о том, что Атто якобы является духовником одной из племянниц Мазарини, в которую так безумно влюбился король, что даже хотел на ней жениться. Теперь я знал, кто была эта племянница Мазарини.

Наша беседа была внезапно прервана сценой, которая, к сожалению, не редка в таких заведениях. В трактир зашли четверо бродяг, чтобы просить милостыню, вызвав гнев хозяина и молчаливое недовольство других гостей. Один из бродяг тут же начал ссору с молодой парой, сидевшей рядом с нами, и за какие-то секунды между ними возникла драка, так что нам пришлось искать другое место, чтобы не быть втянутыми в потасовку. В драке приняли участие больше десяти человек, включая нищих, посетителей, хозяина и его слугу. В суматохе они толкнули наш стол и чуть не опрокинули кувшин с вином.

После того как потасовка закончилась, мы увидели, что, к счастью, наш кувшин с вином остался цел, и, когда бродяги убежали, мы наконец снова сели за стол. Я слышал, как хозяин еще долго проклинал многочисленных дармоедов, которые шатались по улицам Рима.

– О да, я тоже знал, что аббат Мелани был влюблен в Марию Манчини, – соврал я, надеясь выведать у Бюва подробности.

– Причем влюблен настолько, что, когда она покинула Париж, каждый день приходил к ее сестре Ортензии, – подтвердил Бюва, наливая вино в бокалы. – Это вызвало недовольство ее супруга, герцога ла Меллерайе, наглого лицемерного человека, который велел своим слугам избить аббата, а позже даже приказал изгнать его из Франции.

– Ах да, герцог ла Меллерайе, – повторил я, делая глоток, и вспомнил, что слышал нечто подобное еще от постояльцев локанды.

– Аббат, который, казалось, не мог жить без связи с одной из мазаринок, с благословения короля, кстати, снабдившего его кругленькой суммой, уехал в Рим, чтобы увидеться с Марией. Так, а теперь давай лучше уйдем, – сказал Бюва, поскольку мы успели уже опорожнить весь кувшин с вином. – Прошло много времени, и господин аббат, небось, уже спрашивает, куда я запропастился, – объяснил он и попросил хозяина рассчитать нас.

Мы попросили двух старых лошадей и, не говоря больше ни слова, поскакали на виллу Спада. Мне очень хотелось спать, а Бюва жаловался, что у него кружится голова, и видел причину этого в том, что аббат поднял его с постели в ранний час. Я тоже с удивлением заметил, что чувствую себя разбитым: видимо, событий последнего дня, включая ночь, было для меня слишком много. Я уже не был тем молодым человеком, что семнадцать лет назад. Из последних сил я кивнул Бюва на прощание, затем сел на мула и отправился к своему домику. Я знал, что Клоридии еще нет. Эти проклятые роды затягивались. Я упал на кровать и погрузился в полусон, мечтая о том, как мы увидимся сегодня вечером на вилле Спада: дело в том, что в числе других приглашенных на вилле ожидали княгиню Форано, которая была на позднем сроке беременности, так что на всякий случай требовалось присутствие Клоридии. Затем сон сморил меня.

Мой сон был прерван весьма неожиданным и, мягко говоря, неприятным образом. Грубая, враждебная сила трясла меня, сопровождая тряску громовым голосом. Любая попытка вернуться в нематериальное царство сна и обороняться против этого мирского вражеского вмешательства была бы бесполезной.

– Проснитесь, проснитесь же наконец, прошу вас!

Я открыл глаза, по которым тут же больно ударил солнечный свет. Голова болела, как еще никогда в жизни. Тот, кто тряс меня за плечи, был гонцом с виллы Спада, и я с трудом узнал его из-за страшной головной боли и усилия держать глаза открытыми.

– Что вы здесь делаете… и как вы сюда зашли? – еле вымолвил я.

– Я пришел, чтобы передать записку от аббата Мелани, и увидел, что дверь открыта. Как вы себя чувствуете?

– Терпимо… Дверь была открыта?

– Что касается меня, то я хотел постучать, поверьте, – ответил он почтительно, как, по его мнению, и надлежало обращаться к человеку, которому шлет записки уважаемый аббат Мелани, – однако затем я решился войти в дом, чтобы убедиться, что с вами ничего не случилось. Мне кажется, что вы стали жертвой воровства.

Я посмотрел по сторонам. Комната, в которой я спал, была в ужасном состоянии. Одежда, одеяла, скатерти, мебель, обувь, грелка, ночной горшок, некоторые из акушерских инструментов Клоридии, даже распятие, которое обычно висело над супружеской кроватью, – все было разбросано на кровати и на полу. У порога валялся разбитый стакан.

– Вы ничего не заметили, когда вернулись?

– Нет, я… мне кажется, все было в порядке…

– Значит, это случилось, когда вы спали. Наверное, у вас был очень глубокий сон. Если хотите, я помогу вам навести порядок.

– Нет, спасибо. Где записка?

Едва гонец попрощался со мной, я попытался, преодолевая страх, навести хоть какой-то порядок в доме. Но я добился лишь того, что мое огорчение от неприятной неожиданности только усилилось. И в других комнатах, в кухне, в кладовке и даже в подвале царил страшный хаос. Кто-то забрался в дом, пока я спал, и обыскал каждый угол. «Не повезло им, – подумал я, – единственные ценности были зарыты поддеревом, о чем знали лишь мы с женой». Через добрых полчаса наведения порядка я обнаружил, что не пропал ни один важный предмет. Все еще мучимый головной болью и слабостью, я уселся на постель.

«Кто-то залез в дом среди бела дня», – сказал я себе еще раз. Заметил ли я что-нибудь, когда вернулся домой? Я не помнил. Честно говоря, я не мог даже вспомнить, что делал после возвращения, настолько усталым и разбитым чувствовал себя. И только сейчас до меня дошло, что в своем затуманенном состоянии я еще не прочел записку Атто. Я развернул ее и от изумления замер с открытым ртом:

«Бюва усыпили и ограбили. Немедленно приходи ко мне».

– Ясно как Божий день, что вам обоим дали наркотик, – заключил аббат Мелани, нервно расхаживая взад и вперед по своей комнате на вилле Спада.

Бюва сидел в углу. Его глаза были налиты кровью, а сам он выглядел так скверно, что, кажется, у него не было сил даже зевнуть.