Требуются детективы - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 14

— А дочь?

— Увы, моя дочь не хочет взять на себя даже это.

— А та женщина?

— Она не считала это своей работой, — с раздражением сказала Галина. — У нее было слишком много других… дел.

Они обошли перегородку. Прямо посреди холла стоял на черной тумбе огромный телевизор, по экрану которого метался в совершенно непотребном виде Мэрилин Мэнсон. Звука не было слышно. Из-за спинки кресла, придвинутого вплотную к экрану, торчала черноволосая девичья голова в наушниках. Голова судорожно подергивалась в такт музыке.

— Вот видите? — кивнула Истомина в сторону дочери. — И так постоянно… Слушает каких-то уродов…

— А вас? — спросил Агеев.

— Что меня? — испуганно переспросила Истомина.

— Вас слушается?

— О чем вы говорите? — Она только махнула рукой: — Конечно нет… Я надеюсь, что вы найдете с Никой общий язык.

— Я тоже… — не слишком уверенно ответил Филя, глядя на извивающегося на экране телевизора человека, половую принадлежность которого определить было очень сложно.

Истомина обошла кресло и тронула дочь за плечо. Та оторвалась от телевизора и рассерженно посмотрела на мать. Филипп стоял за спиной девочки и почти не видел ее лица. Истомина показала знаком, что нужно снять наушники. Девочка сорвала их с головы и нажала на кнопку пульта дистанционного управления. Теперь истеричный вокал певца заметался среди перегородок гулкого холла. На экране кого-то разделывали бензопилой, красная кровь летела в разные стороны. Агеев брезгливо поморщился. Истомина что-то прокричала дочери, та обернулась и посмотрела на Филиппа. Он увидел юное личико, изуродованное черной помадой и тенями. Лицо Ники украшали кольца в ушах, ноздре и даже бровях. Видимо, растерянный вид Агеева позабавил девочку, и она презрительно усмехнулась. Истомина вырвала из ее рук пульт и выключила телевизор. Стало тихо и хорошо.

— Этого человека зовут Филипп, — прокричала Галина по инерции.

— Мама, чего ты орешь? — спокойно задала вопрос девочка. — Я ведь не глухая.

— Чтобы ты лучше слышала. А то от твоих уродов не только рассудка, но и слуха лишиться можно.

— Понимала б еще что-то… — вполголоса пробормотала девочка. И погромче добавила: — И что это за Филипп?

— Он теперь будет находиться с тобой неотлучно. Постоянно. Сопровождать везде.

— Зачем? — недоуменно поинтересовалась Ника.

— Чтобы… чтобы с тобой ничего не случилось.

— Вау, бодигард личный! — Ника поднялась с кресла, и Филипп увидел еще одно кольцо — в пупке, который не скрывала короткая маечка с изображением физиономии все того же Мэнсона, несколько растянутой острыми грудками. Кроме майки на девочке были не менее откровенные джинсовые шорты с длинной бахромой. На поясе был прицеплен маленький мобильный телефон. Запястье украшали многочисленные браслеты, а на щиколотке красовалась цепочка. Девочка заметила взгляд мужчины, задержавшийся на ее длинных ногах, и снова усмехнулась.

«Многоопытной барышней хочет показаться», — подумал Филипп и посмотрел на Истомину.

— Ну ладно, — наконец сказала Ника, — если хочет, пусть ходит за мной… А где Виолетта? — спросила она у мамы, усаживаясь обратно в кресло.

— Я забрала у нее ключи.

— Понятно, — мрачно сказала девочка. — Так всегда поступают буржуи. Именно буржуи! Да. Это я… — Чуть помолчав, она неожиданно добавила: — Да пошла ты в задницу! Дай пульт, — протянула она растопыренную ладонь матери.

Филипп ошарашенно смотрел на Истомину, которую, казалось, совершенно не тронули оскорбительные слова дочери. Галина, перехватив взгляд Агеева, рассмеялась:

— Это она по телефону разговаривала с подружкой. У нее наушник и микрофон подключены к аппарату. Только, пожалуйста, потише, — обратилась она к дочери.

Та дернула плечом и, напялив на голову наушники, включила телевизор.

— Это у нас называется «антибуржуйская мэнсоно-терапия», — улыбнулась Галина и посмотрела на часы.

— Ника против капитализма? Антиглобалистка? — спросил Агеев.

— Да ну… — поморщилась Истомина, — она сама не знает, что у нее в голове понамешано. Обычный подростковый максимализм, и ничего больше… Хотите чаю?

— С удовольствием. Можно я пока осмотрюсь здесь?

— Само собой.

Истомина направилась на кухню, которую отделяла от холла высокая стойка, а Агеев отправился бродить по огромной квартире. Он осмотрел и проверил окна, подошел к одной из дверей, подергал ручку — дверь была заперта.

— Это мой кабинет! — услышал Агеев голос Истоминой. — Комната Ники рядом.

Филипп увидел, что хозяйка наблюдает за его перемещениями из большой кухни-студии. Он кивнул и прошел дальше.

«Странная семейка. Запираются друг от друга. Тайны у них какие-то, что ли?» — подумал Филипп, заметив, что и дверь в комнату Ники тоже снабжена замком. Впрочем, он был незаперт.

Агеев вошел внутрь и осмотрелся. Ничего неожиданного в комнате девочки не оказалось. Абсолютная копия личного помещения трудного подростка из любого американского фильма. Страшные плакаты с размалеванными рожами на стенах, незастеленная кровать со сбитыми простынями, и жуткий, нарочитый беспорядок, когда один башмак стоит посреди комнаты, а другой непонятным образом очутился на дорогом письменном столе, придавливая учебники и тетради, которые, видимо, открываются очень редко.

Филипп подошел к стеллажу с книгами. На верхней полке, рядом со зловещей куклой Чаки из одноименного сериала ужасов, стояли две фотографии в рамочках. На одной был запечатлен седовласый мужчина, с робкой фамильярностью обнимающий за плечи Мика Джаггера, а на другой он же за одним столом со скорчившим рожу, постаревшим, но все еще бодрым Оззи Осборном. В седом господине, фотографирующемся с престарелыми рок-звездами, Филипп узнал одного из людей со снимка, обнаруженного в машине Истоминой.

«Это, должно быть, папа Ники. Господин Истомин греется в тусклых лучах былой славы. А девочка на фотографии — сама Ника. Интересно, кто делал снимок? И за кем из троих… — Филипп вспомнил четвертое, размытое лицо на фотографии. — Нет, четверых. За кем из четверых следили?»

Агеев вышел из комнаты Ники. Он намеревался в разговоре как-нибудь мимоходом вызнать, не обращалась ли Истомина раньше к услугам агентств. Для проформы он заглянул в остальные помещения и прошел на кухню.

Стол был накрыт к чаю. Истомина снимала пищавший чайник с плиты. Ника стояла, прислонившись к стойке, и жевала шоколадное печенье с толстым кружком колбасы. Она обернулась к Агееву:

— Взял след? — Девочка высунула язык, «украшенный» металлическими шариками, и часто задышала, видимо, пытаясь изобразить собаку.

— Это не нужно. Для тебя и металлоискатель сгодится, — парировал Агеев. — А это что, теперь принято есть шоколадное печенье с колбасой?

— Как хочу, так и ем! — пробурчала Ника и демонстративно зачмокала своим невероятным бутербродом.

Агеев еле удержался, чтобы не рассмеяться. «Эх, а когда я был в таком возрасте, — подумал он, — еще и не такое выкидывал. Так что все повторяется, только антураж разный. У нас — брюки клеш, у них — железки в разных местах… Впрочем, клеши и они таскают…»

— Садитесь скорее за стол, — засмеялась Истомина. — У меня буквально десять минут свободных.

— Слушай, ма, а как этот… Филипок будет меня охранять? В нем же росту метр с кепкой. Во! — Девочка вытянула руку вдоль пола над головой Агеева.

— Ника! Как тебе не стыдно! — Истомина посмотрела на Филиппа. — Изволь называть своего телохранителя Филиппом.

— Как скажешь, — изобразила Ника «примерную девочку», — но почему этот телохранитель такой плюгавый? Долго искала?

— Замолчи! — разозлилась Истомина.

— Не волнуйся. Я буду все время подпрыгивать, — улыбнулся Агеев и присел на табурет возле стола. — И потом, можно считать, что ты в бронежилете.

Истомина опять рассмеялась, а Ника надулась, но за стол все-таки села.

— Привет, пап, — сказала вдруг девочка. Филя снова от неожиданности вздрогнул. — Да, Виолетту она уволила. Взяла вместо нее какого-то Филипка. Он будет меня охранять. Умора, росту в нем метр двадцать… Она считает, что так нужно. Нет, мое мнение ее не интересует, ты же знаешь.