Цветы и железо - Курчавов Иван Федорович - Страница 32

32

И вот первое боевое задание от полковника: доложить о движении поездов через Низовую.

Жил Никита Иванович в большой комнате. Хозяин дома — мужчина со сморщенным болезненным лицом — не проявил никакого интереса ни к своему постояльцу, ни к его дочери. Документы у них были в надлежащей форме. Условия оплаты квартиры устраивали обе стороны: пуд хлеба и две меры картошки за месяц. Хозяин даже принес с чердака старую кровать, Никита Иванович подремонтировал ее и поставил к стенке: кровать для дочки обеспечена. Для себя устроил постель в углу, бросив на топчан полушубок и несколько овчин, подаренных лесником.

Ночь была темной. Лишь мутные глаза фонарей путевых, обходчиков блеклыми пятнами освещали небольшие куски железнодорожных линий. Обходчики встречали каждый поезд, встречали поезда и двое советских разведчиков: Никита Иванович следил за «немецкой» линией, как он называл путь, идущий через Белоруссию, а Таня — за «прибалтийской».

Первым прошел по«немецкой» линии тяжеловесный состав, в котором Никита Иванович насчитал восемьдесят вагонов. Под брезентом угадывались очертания танков и артиллерийских систем.

В натопленной комнате было жарко. Поленова клонило ко сну. Несколько раз он засыпал: то ему снился небольшой домик у речки, напротив мельничной запруды, он шел с длинным удилищем ловить рыбу; то прыжок с самолета, падение в бездну — он вздрагивал и просыпался; то снилась жена: она потеряла гребенку и никак не могла отыскать ее на полу.

Борьба со сном заняла около часу. А потом он отряхнулся от дремоты и спать уже не хотел. Таня, чтобы отогнать сон, тихо что-то мурлыкала себе под нос. Когда проходил железнодорожный состав, Поленов брал листок бумаги — грязный и помятый — и писал очередную цифру. На листке бумаги написано:

С кого получить долги:

Васильев

Пономарев

Архипов

Тимофеев

Жидков

Самарин

Если бы кто заглянул в комнату кузнеца часов в семь утра, то обнаружил бы, что у жадного кулака Никиты Поленова феноменальная память: прошло много лет после высылки из деревни, а он все припомнил и записал:

Васильев 6+32+28+40+24+18

Пономарев 52+30+4+28+56

Архипов 12+18+2+22+14

Тимофеев 40+22+30+28

Жидков 6+12+15+22+13

Самарин 30+12+14+12+16+11

Правда, неясно было, какой должок имел в виду кулак Поленов — деньгами или натурой, но это уже было дело кредитора, и он мог всегда ответить, что к чему. (Скорее всего, он успел бы уничтожить листок с этими цифрами.) Что же касается разведчика Поленова, то он добросовестно подсчитал, что в ночь с тридцатого на тридцать первое октября 1941 года к линии фронта проследовало: вагонов запломбированных с неизвестными грузами — 148, платформ — 170, артиллерийских систем — 68, танков — 120, живой силы — 68 вагонов, а от фронта в тыл — 95 санитарных летучек. Судя по всему, противник готовился к серьезной операции, подбрасывал на фронт средства прорыва — тяжелые артиллерийские системы и танки — и разгружал фронтовые госпитали от раненых.

3

Под вечер, когда из укромного и глухого места в лесу была передана шифровка в штаб фронта и разведчики вернулись домой, в комнату, где они жили, ввалился высокий худой мужчина в расстегнутом пальто на меху. Поленов так и не разобрал, что это за мех — из дорогих шкурок или покрашенной кошки: мех износился, обвалялся и повытерся. У посетителя все было крупным: и нос, напоминавший приплюснутую синеватую свеклу с прожилками, и большие навыкате глаза, и толстые, словно вывернутые наизнанку, губы, и длинные оттопыренные уши.

— Кто таков?! — Закричал посетитель таким тонким пронзительным голоском, что Таня прыснула со смеху. Он повернулся к ней: — Чего хохочешь, дура?

— Без воспитания она у меня, — виновато промолвил Никита Иванович, укоризненно взглянув на дочку. — Кулаки мы бывшие, мил человек, вот домой возвращаемся.

И не дав опомниться гостю, Никита Поленов протянул ему всесильную бумагу со свастикой и грозной печатью, выданную «добрым немецким начальником» Трауте. Пришедший повертел ее в руках, посмотрел на паспорт и вернул документы.

— А кузница тебе зачем? — не снижая грозного тона, спросил гость. — Я только сегодня узнал, что ты в ней хозяйничаешь!

— Подзарабатываю, мил человек, чтобы дальше ехать.

Гость отрекомендовался помощником головы Низовой; осмотревшись, сел на кровать, не застегивая и не снимая пальто.

— Кузница эта моя, — твердо сказал помощник головы. — Я уже и кузнеца подыскал.

— А какая разница, мил человек, — робко начал Поленов, — я или другой мастеровой будет…

— А такая, что деньги тогда пойдут мне! — сердито прервал его помощник головы.

— Мы ведь можем поделить, мил человек.

— Мне пайщики не нужны! — отрезал гость.

Никита Иванович незаметно подмигнул, и Таня вышла на улицу. Он имел строгое указание от Эггерта: на связь со службой безопасности не ссылаться. Когда потребуется, его выручат. А сейчас он сам себя выручит! Поленов достал из-за пазухи шестьсот оккупационных марок и стал пересчитывать их дрожащими пальцами.

— Шестьсот заработал, пятьсот отдаю, мил человек. Согласен на такие условия? — с мольбой в голосе произнес Поленов.

— Так оно может пойти, — не спеша ответил помощник головы, пряча деньги в карман.

Произошло то, чего даже и ожидать не мог Никита Иванович. Помощник головы вдруг разоткровенничался, назвал свое имя и отчество. Он стал сетовать на свою судьбу, жаловался, что голова наложил лапу на все уцелевшие здания артелей, а ему, помощнику, ничего не осталось. Присмотрел кузницу, и в ту вцепился Поленов. Конечно, в его власти сию минуту выбросить Поленова, но он идет ему навстречу и готов уступить ее проезжему на долгий срок, если Никита Иванович будет ежемесячно выплачивать пятьсот марок. Видимо, голова не ладил со своим помощником, даже не делился с ним награбленным.

— Ему что! — сердито говорил помощник. — Он при отступлении Красной Армии все склады обворовал. А я на бобах остался.

Слушая все это, Никита Иванович сочувственно кивал головой, поглаживая окладистую рыжую бороду, которая стала еще длиннее и гуще. Присмотрись хорошенько помощник головы к выражению лица Поленова, он обнаружил бы в глазах скрытую ненависть, которую никак, при всем своем желании, не мог спрятать Никита Иванович.

— Эх, Максим Мартыныч, мил ты человек! — с трудом выдавил из себя сочувственные слова Поленов. — Правды-то на земле нет. Нет! Голова-то, знать, большой подлец. А вот если большевики вернутся, они и голову́, и помощника — под ноготь! — Никита Иванович сделал выразительный жест. — Не будут они смотреть, кто ловчее к новой жизни, к новым порядкам приспосабливался. Скажут, изменники и предатели, ни дна вам ни покрышки, куда лезли, сучьи вы дети, иуды треклятые. А пока на казнь поведут, бабы все физиономии заплюют, и опять-таки не спросят, кто лучше поднажиться сумел. Да и ругать еще будут на чем свет стоит: гады, прохвосты, ироды, негодяи, шваль, продажные ваши души!.. Нет правды на земле, Максим Мартыныч, нет!

Высказав все эти ругательства, Никита Иванович вдруг смолк. Легче стало на душе. А Максим Мартыныч сидел, угрюмо уставившись в окно, точно прислушиваясь к тому, что происходило на улице.

— Ты как думаешь, они, того, вернутся? — спросил он.

— А кто их знает! — Поленов махнул рукой. — Я вот по секрету скажу, мил человек, домой еду, а у самого кошки по сердцу скребут: а вдруг они вернутся? Тогда мужики без суда повесят. Ты сам знаешь, Максим Мартыныч, какой у нас народ. Новые порядки не признает, в партизаны бежит, красных ждет. Вот и живешь с оглядкой, мил человек.

— Это так, — согласился помощник головы.

Никита Иванович вдруг заговорил по-другому, с сочувствием и уважением:

— Не будем пока о том думать! Так, говоришь, мил человек, ни одного беспризорного заводишка в Низовой не осталось?