Цветы и железо - Курчавов Иван Федорович - Страница 47

Никита Иванович вышел на улицу. Мороз крепчал, даже солнце не могло поднять ртуть в термометре. Градусов двадцать, никак не меньше. Вон как усердно приплясывает немец в тамбуре санитарного вагона! И нос потрет, и щеки погладит шерстяной варежкой. Очередная санитарная летучка, из-под Ленинграда или от Новгорода. «Везде ныне колотят вашего брата, — с радостью подумал Никита Иванович. — Не привыкли вы к такой жизни, а надо привыкать».

На «немецкой» линии показалась точка. Приближаясь, она увеличивалась, как снежный ком. Больше и больше… Белесый дымок занавешивает густой и зеленый лес. Поезд? Неужели он, долгожданный? Где же Таня? Никита Иванович старался показать, что он равнодушен к окружающему: и к маневровым паровозам, снующим за его спиной, и к полету трех истребителей, набирающих высоту, и к этому поезду, уже сбавляющему скорость. Но его все интересовало, и прежде всего этот поезд. Что тащит, пыхтя, большой паровоз? Где он остановится? А не проскочит ли он Низовую и не уйдет ли дальше? Попробуй потом отыскать эти орудия на огневых позициях и разбомбить их поодиночке. Поленов погладил бороду и вздохнул: эх, если бы удалось накрыть эшелон бомбами!

Поезд уже проходил мимо Поленова: пассажирские вагоны, теплушки, платформы. Но на платформах не тяжелые орудия, а покрашенные в белый цвет грузовые машины. На Низовой поезд даже не сделал и короткой остановки. Торопится… Неужели вот так же проскочит Низовую и тот эшелон, которого уже давно ждет не дождется Никита Иванович?

К кузнице подъехал хромой мужичок. Заломил шапку, отвесил поклон.

— Одна нога расковалась, — пояснил он, тыча кнутовищем в ногу лошади.

— Гвоздей нет, — ответил Поленов, — дочку за гвоздями послал.

— Уважь, мастер! Совсем конь ногу зашибет. А гвоздков я с собой прихватил. Ржавые, да ить держать подкову будут.

Он достал из кармана полушубка грязную тряпицу и протянул ее Поленову. Никита Иванович пересчитал гвозди, взглянул на лошадь. Усталый конь низко опустил голову. Кузнец махнул рукой и сказал:

— Давай!

Увлекся делом, перековал и вторую ногу. Не заметил, как в дверях показалась запыхавшаяся Таня.

— Батька! — крикнула она и осеклась.

Никита Иванович оглянулся и все понял: дочка что-то должна сообщить. Он похлопал коня по шее и сказал хозяину:

— На зиму хватит.

— Сколь за работу-то? — спросил мужик.

— Потом отдашь. Ладно, поезжай!

Мужик с удивлением смотрел на кузнеца: экий благодетель отыскался! Потом взял коня под уздцы и повел, громко хваля кузнеца и его работу. Поленов не слушал его.

— Что, дочка? — спросил он у Тани.

— Пришел, батька, — тихо начала она. — Все, как написано: тридцать платформ, восемь вагонов с солдатами, бронированные дрезины впереди и позади. Дрезины в депо пошли. А поезд знаешь, батька, куда загнать хотят?

— Куда?

— В тупик недалеко от нас. Начальник станции офицеру показывал. А тот кивнул головой. Значит, согласен!

Таня довольна тем, что так успешно выполнила важное поручение, она смотрела на батьку и улыбалась. Глаза девушки блестели, словно светились изнутри, лицо порозовело от мороза. Давно мечтала Таня о настоящем деле, хорошо, что именно она обнаружила эшелон с дальнобойными орудиями.

— Удачно, конечно, что поезд делает остановку, — сказал после раздумья Никита Иванович, — но есть тут и загвоздка, Танюха.

— Какая, батька?

— А как они будут бомбить?

Она не поняла:

— Как бомбить? Сверху. И вниз. По эшелону, батька!

— Так-то так… — он сделал паузу. — Да не все ведь бомбы в эшелон попасть могут!

— И пусть!

Она не догадывалась о причине беспокойства Никиты Ивановича: а если и их дом окажется в зоне бомбежки?.. Может, это и лучше, что она не догадывается: зачем лишнее волнение?..

Таня оказалась права: после маневров паровоз притащил состав в тупик неподалеку от их дома. Прошли восемь пассажирских вагонов и тридцать платформ. Каждая артиллерийская система занимала две платформы. Пятнадцать дальнобойных орудий, сколько они могут выпустить тяжелых снарядов, разрушить зданий, убить и покалечить людей! Нельзя эти пушки выпустить с Низовой. Сейчас бы под каждую платформу заложить тол, а затем поднять в воздух! Но динамита нет. Да и кто может подобраться к составу, когда его так зорко охраняют?

Только бы хорошо прокорректировать бомбежку, направить бомбы точно на цель. Условились: Никита Иванович будет сообщать по радио, как далеко в сторону — направо или налево, впереди или позади — упали бомбы, а летчики уж сами сделают нужные поправки.

Вернулась Таня. Она ходила смотреть, отцепили паровоз или нет. Пришла и, сбрасывая шубу, с огорчением произнесла:

— Не отцепили, батька! Под парами стоит!

— Это плохо, Танька! Неужто хотят угнать?

— Не везет нам, батька! — сказала она, туго заплетая косу. — Знаешь, еще что плохо? Сюда идет, кажется, этот самый… «полголовы»! Если он — только к нам, наш дом — крайний…

— Наверное, за деньгами, — сокрушенно проговорил Поленов. — За этот месяц я ничего не платил. Вот некстати. Далеко он?

— Близко. С какой-то женщиной стоит.

— Хотя бы она его подзадержала! — он обернулся к Тане. — Слушай, дочка, нам надо что-то придумать. А? Сообщить, что эшелон прибыл на Низовую, и дежурить у рации. У летчиков все наготове, они ждут нашего сигнала. Рискнем один раз из дому передать: авось и не засекут. А потом самолеты прилетят, у них тоже рации, все перепутается…

— Я спущусь, батька, в подвал и передам.

— И то дело! — подхватил Никита Иванович.

— А когда вылетят самолеты, я три раза стукну по стене. Услышишь?

— Не надо. Этот болван услышит, может заподозрить. А если он быстро не уйдет, что тогда делать? Самолеты прилетят, а мы окажемся в роли посторонних наблюдателей! При нем передавать не будешь.

Они задумались.

— Батька, а ты сиди и заговаривай ему зубы!

— А как же я тебе передам, куда бомбы упали?

— У меня очень хороший глазомер. Двести метров влево! Триста метров позади! — повысила она голос.

Поленов замахал руками:

— Тише, ты! А если паровоз потащит состав? Тогда что?

— Передам, куда потащит, — успокоила Таня. — По какой линии.

— Что ж, давай так. Только ты, дочка, наблюдай как можно лучше.

— Не беспокойся!

— А видно будет из подвала? Окошечко маленькое!

— Сейчас я проверю.

Она взяла электрический фонарик, открыла дверцу и по лесенке стала спускаться вниз. Через минуту Никита Иванович услышал:

— Хорошо, батька!

А еще через минуту слабо запищала «морзянка» — Таня вступила в радиосвязь. Поленов прикрыл дверцу, писк через пол уже не проникал в комнату.

За окном мелькнула сутулая фигура.

— Добрый вечер, Никита Иванович! — отчеканил помощник головы, входя в комнату и протягивая руку. — Мое почтеньице! Дочка-то не дома?

— Привет, привет! Дочка к подруге пошла. Очень рад гостю! В долгу себя чувствую. Давно собирался отнести, да так и не собрался.

— О деньгах после, — сказал помощник головы, присаживаясь к столу и принимая небрежную позу. — Я насчет самогона. Перетащил я в дом лесника хороший инструментик, Никита Иванович! Такой хороший, что литров тридцать в сутки легонько выдоим. Как от племенной коровы…

— Тридцать литров… — Поленов задумался. — Тридцать литров — хорошо. При такой дороговизне — капитал.

— Большие деньги, Никита Иванович! — воодушевился помощник головы. — Тридцать литров по пятьсот рублей — это сколько? Пятнадцать тысяч рубликов! А в год? Миллионами начнем ворочать, Никита Иванович!

Поленов встал, потер бороду и возбужденно заходил по комнате.

— Голова вы, Максим Мартыныч, как есть голова!

— Голова не я. Я помощник головы.

— Да я о деле, Максим Мартыныч, а не о должности. Светлая и мудрая голова у вас, Максим Мартыныч!.. И где же это оборудованьице?

— В подвале у лесника. Там сейчас никто не живет. Перебирались, бы туда с дочкой, Никита Иванович?