Цветы и железо - Курчавов Иван Федорович - Страница 72

— Господи Иисусе, кто же мог это сделать? Господи Иисусе! — громко прошептал он.

— Убийцы в наших руках, Поленов! — сказал Мизель.

— Таких-то господ…

Вид у Поленова расстроенный, но это уже не игра. Его и Таню допрашивают порознь, неужели девчонка что-то натворила? Она была так зла на Шарлотту! Когда она успела это сделать? Вчера отлучилась часа на три. По времени совпадает… И это после клятвы, которую она давала ему в Низовой, что ничего не будет делать без разрешения старшего, то есть Никиты Ивановича Поленова! Запутают теперь Таньку…

Мизель подошел к сейфу, достал бутылку коньяку, налил стакан, протянул его гостю.

— Пей, Поленов. Найдем. Уже нашли, — повторил Мизель, наполняя бокал и для себя.

— Премного благодарен. Не сочтите за дурное, но старовер я. Выпить могу, но из своего стакана. Я моментом!

Дрожащими руками он полез в карман, достал потемневший стакан, протянул его Мизелю.

— Веру в бога уважаю, — сказал Мизель, переливая коньяк из бокала в стакан.

Он опрокинул бокал, поморщился и стал закусывать шоколадом. Никита Иванович выпил, крякнул, вытер рукавом губы и поблагодарил:

— Премного благодарен вам, господин майор. Горько, но приятно, глаза пошли в разные стороны.

Уже захмелевшего Поленова Мизель, словно невзначай, начал расспрашивать про лагерь на Синявинских болотах: кто там был начальником, кого помнит Поленов; спрашивает, а глазом косит на записи. Никита Иванович повторил все без запинки. Потом Мизель куда-то отлучился. Много дум передумал за это время Никита Иванович. Залетали в голову и тяжкие мыслишки. Конечно, он был готов ко всему, и даже к смерти, с той минуты, когда оторвался от своего родного самолета и начал падать на парашюте в темную и страшную пустоту… «Только бы не запутали они девчонку… Не знает Мизель, кто убийца, иначе для чего ему разыгрывать всю эту комедию?»

— Вы знавали в Любцах Василия Бахвалова? — спросил, возвратившись, Мизель.

— Это какой же Бахвалов? В Любцах Бахваловых много Алексея или Петра сын? — уточнил Поленов.

— Василий Петрович Бахвалов.

— Помню, господин майор. В молодости он меня чуть ножом не пырнул. Из-за девки, из-за Машки Хворостовой, получилось. Пустая девка! Глазки строила тому и другому. Приревновал меня к ней Васька Бахвалов… Жив он, Василий-то?

— Жив, в гости ждет, — ответил Мизель.

— Значит, уже больше не сердится.

Майор Мизель почти не слушал его. Он уткнулся в бумагу, которую успел подготовить помощник. У Мизеля вчера мелькнула мысль: может быть, документами настоящего Никиты Ивановича Поленова воспользовался красный лазутчик? Не верил он в это, как мало верил и в доклад полицая, утверждавшего, что он видел людей, шедших из леса с мешками и оставивших эти мешки у кулака Поленова. Но лишний раз проверить не лишне: есть сомнения — рассей их! О результатах обыска скоро доложат. О проверке в Любцах рассказывает краткая запись, сделанная помощником после телефонного разговора с волостью:

«Поленов Никита Иванович выслан из Любцов в 1932 году вместе с десятилетней дочерью Татьяной. По слухам, находился где-то в районе Синявина. В деревне известно, что он получил от немцев кузницу на станции Низовая, работал там до бомбежки; после разрушения кузницы куда-то исчез. Крестьяне побаиваются, что Поленов вернется домой и будет мстить. Для проверки сообщаем, что справа от его дома была изба Петра Степановича Голубева, слева — Василия Петровича Бахвалова».

— А какие у вас были взаимоотношения с Петром Голубевым? — спросил Мизель.

— Разные, господин майор. Чего ведь в жизни не бывает! Теща у него была сплетница, а сам он мужик степенный. Может, испортился за эти годы?

— Где он жил, Поленов?

— Соседи мы с ним, господин майор. Его изба стояла рядом с моим домом.

«Как хорошо, что кулака Поленова в прошлом году захватили партизаны! — думал Никита Иванович. — Сколько он им рассказал ценного! Все пригодилось: сначала разведотделу, потом Алексею Осиповичу Шубину. А кулак небось до сих пор не знает, что с его документами благополучно путешествует советский разведчик! Благополучно? А вдруг отыскался настоящий Поленов? Устроит сейчас Мизель очную ставку!..»

В дверь постучали. Вошел ординарец Мизеля и что-то доложил. Потом в кабинете появились солдат и переводчик. «Сейчас одна минута решит, жить нам с Танькой или нет», — подумал Поленов. Дышать стало труднее. Посматривая в окно, Никита Иванович делал вид, что его не интересует ни этот переводчик, ни его доклад майору Мизелю. Докладывал переводчик медленно: вероятно, немецкий язык он знал хуже русского.

— Обыск произведен. Ничего подозрительного не обнаружено. Девчонка хорошо помнит начальника лагеря: Василий Петрович Ненашев, с рыжим чубом, левая рука в черной кожаной перчатке.

Мизель отпустил переводчика. Перебирая бумаги, он сказал Поленову:

— Мы получили данные, что накануне вступления наших войск в Шелонск Огнев припрятал кое-что важное в доме, где вы сейчас живете. Очередная провокация: там ничего не обнаружено.

За такое сообщение даже Мизелю готов был пожать руку Никита Иванович! Неужели миновала беда? Радость нельзя выражать бурно, нельзя показывать, что он, Никита Поленов, очень доволен. В глазах его появился испуг.

— Господин майор, а хорошо они искали? Может, какую адскую машину запрятал этот бандит Огнев? От него всего можно ожидать! Будешь спать, а она тебя на воздух поднимет!

— Ничего там нет, Поленов. Идите домой, скажете солдату, чтобы он возвращался в комендатуру. Деньги у вас есть?

— Нет, господин майор, кое-как перебиваюсь. Господин Эггерт несколько раз обещали.

Мизель отсчитал четыреста оккупационных марок и протянул их Поленову. Никита Иванович встал, низко поклонился:

— Премного благодарен. Без денег, сами понимаете, никак нельзя!

— Начинайте ковать, Поленов. — Мизель стал завязывать папку с бумагами. — Почаще встречайтесь с мужиками. Выясните наконец, где и когда лучше всего можно схватить Огнева! И еще, Поленов: в Шелонске работает многочисленная, хорошо законспирированная подпольная организация большевиков. Они выпускают листовки, получают от партизан газету «Шелонская правда» и развешивают ее по городу. Нападите на их след — и я гарантирую вам десять, пятнадцать тысяч немецких марок. Войдите к ним в доверие, злее ругайте фашистов, тогда они раскроют свои души. Пятнадцать тысяч марок — это деньги, Поленов!

— Они будут у меня, господин майор! — с твердым убеждением заверил Никита Иванович.

Возвращение домой Поленова для солдата было сигналом: он оставил пост и отправился в Шелонск. Таня долго смотрела на Никиту Ивановича, не удержалась, бросилась ему навстречу, обняла и заплакала.

— Ой, я так переживала, так переживала, — говорила она, всхлипывая, — что они от тебя хотели?

— Я и сам ничего не понял. Лагерем для кулаков интересовались, начальниками. Мизель стал подозревать нас, а в чем? Плохо это, Танька! А тут что искали?

— Говорят, Огнев что-то оставил. Огнев оставил, а они все наши вещички перерыли… А Сашка, батька, не видел?

— Не до Сашка мне было, дочка. Как только Мизель отпустил, я почти бегом сюда… Ты знаешь, что там еще случилось: Шарлотту и Эггерта убили. Я уже напугался: а вдруг, думаю, ты наглупила? Мизель говорит, что ему известны убийцы. Ты куда вчера отлучалась? Вернулась чем-то напуганная…

— Не будешь ругаться, если я скажу всю правду?

— Смотря какую правду! Нет, ты с меня такое обязательство не бери!

— Эггерта и Шарлотту я не убивала, — это честно, клянусь комсомолом и жизнью матери!

— Как гора с плеч! — проговорил Поленов и вздохнул с облегчением.

— А убить хотела, в этом тоже сознаюсь честно.

Таня рассказала по порядку, как она вчера проверяла пистолет, как произошел случайный выстрел, который так напугал ее.

— И не предупредить меня? — Никита Иванович с укором посмотрел на девушку. — Ты же клятву подписывала, знала, какое тебя ждет наказание за нарушение правил конспирации!