Дороги. Часть первая. - Йэнна Кристиана - Страница 80

Арнис... Ну почему именно он так близко стоит к ней? Разговаривает со своей мамой и Нилой. Лицо такое спокойное. Арнис. Ильгет вдруг подумала, что теперь они волей-неволей будут чаще встречаться. Сидеть в тесной каюте корабля рядышком. Обсуждать планы. Петь... Правда, Арнис толком не поет, но все равно. Он будет выполнять специальное задание, и продлится это минимум год. Очень тяжелое задание. И вернется ли вообще... Ильгет поспешно повернулась к мужу. Взяла его за руки.

— Ну вот... сейчас уже Дэцин всех позовет...

Она замолчала. Как рассказать Пите все, что она чувствует сейчас?

Страшно, что больше она никогда не увидит Квирина, что жизнь вот сейчас кончится, и последнее хорошее, что она видит — вот этот сероватый гемопласт пола, и зеленые разлапистые ветви декоративных елей, и бесшумно скользящие транспортные тележки...

Но об этом нельзя говорить, табу. Никто об этом не говорит на прощание, ведь у тех, кто остается, тоже сердце разрывается... наверное. Неизвестно, насколько Пита переживает. Да нет, наверное, переживает все-таки. Кажется, даже побледнел. И такой молчаливый...

Рассказать о том, как она уходила в прошлый раз?

Зачем — об этом они не говорят. Это слишком скользкая тема.

Страшно — что будет на Визаре. Как она справится, ведь задание на этот раз очень сложно.

Да нет, ему это тоже неинтересно, да и не знает он об этом ничего. Сейчас уже поздно начинать рассказ.

Ильгет поймала себя на том, что снова ищет какую-то тему для разговора. Это всегда было ее задачей. Пита безвольно следовал за тем, что она находила нужным и возможным ему сказать. А зачем сейчас-то искать тему? Она лучше всего бы помолчала.

— Ты извини, — вдруг вырвалось у Ильгет.

— За что? — удивился Пита.

— Ну за то, что я оставляю тебя... так надолго.

Пита пожал плечами.

— Да ничего.

Помолчав, он сказал.

— Я пока тут займусь учебой. Майлик сказала, я буду готов скоро...

— Я всегда говорила, что ты талантливый человек! — воскликнула Ильгет, — так быстро здесь осваиваешься. Вот мне еще до звания учиться и учиться.

— Да ну, — отмахнулся Пита, — вернешься и сдашь.

И снова стало не о чем говорить. И вообще как-то... Честно говоря, уже поскорее бы кончилось это прощание.

— "Гессар", — Дэцин выкрикнул название скультера, готового вылететь на Визар, — все в накопитель! Повторяю, «Гессар» в накопитель!

Пита обнял Ильгет, поцеловал. Раздражение куда-то улетучилось. Сейчас она ощущала чистую благодарность и сожаление о том, что приходится вот расстаться.

— До свидания, Пита! До встречи!

— Давай! До встречи!

Глава девятая. Визар. Иная вера.

Дурных предзнаменований с утра было достаточно. Кавура Лакки разбила кувшин с остатками молока, Панторикс едва не прибил ее за это, пообещал вычесть стоимость кувшина из очередной награды, но ведь белую проклятую жидкость назад не загонишь. А еще квохтала рябая наседка, да так, будто эчер забрался в курятник. И всадник на черном аганке был первым, кто с утра проскакал мимо ворот. Не нужно быть тэйфином, чтобы предугадать беду при таких обстоятельствах.

Но поразмыслив, Панторикс решил не огорчаться, все не так уж просто. В последнее время он совсем запутался, привычные, от учителя полученные знания давали сбой, оказывались ненужными, а вот то, что твердил Ниньяпа... Панторикс до сих пор пребывал в ошеломлении оттого, что именно он, скромный тэйфин, еще молодой и ничего не достигший, удостоился такого внимания. Возможно, плохие приметы Ниньяпа объявил бы вздором, не стоящим внимания.

Панторикс удалился в кантарий, кавур Нэши привычно подал облачение, стал шнуровать на спине черный аслом, продев полосы под мышки. Нэши был чистокровный гэла, в отличие от других слуг Панторикса, его отец был продан за бедность, и Нэши давно уже стал правой рукой тэйфина, его ушами и глазами повсюду. Преданность — редкое качество. Ниньяпа тоже ценит преданность... Нэши возился со сложной шнуровкой и пересказывал вполголоса все то, что слышал он, и слышали те, кому он это поручал, во всем городке.

— Анада, я слышал, понесла от Щербатого, то, что понесла — совершенно точно, уже виден и живот, а что от Щербатого, таковы слухи, о досточтимый... Мун сказал, что не собирается продавать свою пару аганков, хочет, вроде бы, заняться разведением.

Панторикс не слушал кавура — нахмурился, и верный раб легко прочел его мысли. Все эти новости, недавно еще могущие заинтересовать хозяина, ныне превратились в ничто. Есть дела поважнее... Нэши знал, о чем хочет услышать хозяин. Но тянул, ибо ничего ободряющего, увы, сказать было нельзя.

— Ты слышал, проницательный, что две чужеземки, айталы, согласились на встречу с тобой, и хвастливо заверяют всех, что им ничего не стоит показать себя лучшими тэйфи, будто это возможно.

Панторикс отметил про себя, что Нэши перебирает слегка. Чужеземки — мысль о них свербила в его голове незаживающей раной уже десять малых кругов, но назвать их айталами, это пожалуй чересчур, слишком уж презренное слово, означающее недостойных приблуд не гэлланских кровей, приходящих вечером под ворота и продающих свое тело за еду и ночлег. Лайлы, вот они кто, чужестранки, уроженки дальних земель, тех, куда не заходил даже Тэйфин Мореплаватель, седьмой от Панторикса, но его же династии.

Панториксу вчера удалось увидеть лайл, и вправду, сами лица их — диковинка, кожа светла, как лик Феары, и удивительно светлы волосы, особенно у одной, да и весь облик иной, не сравнить ни с гэла, ни с иными близкоживущими народами. Панторикс знал и раньше, что на Лайане живут странные, на людей-то не похожие народы, и Тэйфин Мореплаватель оставил свои записи, где говорилось о светлокожих и светловолосых людях с широкими глазами, похожими на лужицы прозрачной воды. Но никогда он не слышал, что лайские племена так сведущи в волшебстве, наоборот, знал, что с гэла, с настоящими тэйфинами во всем мире никто не может сравниться, да кому же еще Ниннай Акос дал подлинную силу, как не своему любимому творению, гэла.

Впрочем, это мы еще посмотрим... скорее всего, слухи о силе лайл преувеличены.

— Посмотрим, — процедил он сквозь зубы, — подготовь все необходимое, после полудня я должен встретиться с ними.

Сердце совершило скачок при мысли, что уже сегодня... Для всех тэйфин всемогущ и велик, но сам-то он хорошо знает предел своей силы. И если этот предел у лайл окажется дальше — кто спасет тэйфина от забвения и презрения толпы?

— Ждут ли сегодня посетители? — задал он обычный вопрос. Нэши сморщился.

— Две крестьянки, проницательный...

— Подождут, — решил Панторикс, — подашь завтрак через две средних доли.

— Повинуюсь, проницательный, — Нэши склонил голову, пятясь, вышел. Панторикс поддернул складки черно-белого облачения. Широким шагом вышел в Теннарий, святую святых, ни одному кавуру нет входа сюда, кроме как один раз во Время, для чистки и уборки под присмотром тэйфина. Теннарий, впрочем, невелик, шкаф со священными предметами (надо будет отобрать и отложить для Нэши то, что пригодится сегодня в этом нелепом, навязанном состязании с чужеземками), священное ложе и треножник с вечно тлеющим углем. Панторикс привычно поворошил уголь, добавил свежачка, щепок, бледный огонек заплясал над треножником. Панторикс проделал необходимые жесты, провел ладонями над огнем. Пальцы ощутили знакомое с детства святое тепло. Панторикс достал из шкафа сундучок со священным порошком анкилы, бросил в огонь желтоватую щепотку. Потянулась струйка темного дыма. Панторикс в совершенстве с детства знал, как применять анкилу, чуть больше — и ты погрузишься в освященный пророческий сон, чуть меньше, вот как сейчас, обретешь способность слышать нинья теннар, совсем чуть-чуть, только для настроя и благоговения, для приношений духам... только тэйфину доступна эта радость. В прежние благословенные времена жили целые роды тэйфинов, теперь же благодать не наследуется, а передается ученикам, и как итог — Панторикс один на всю Агрену. Только для него священная анкила, да еще для тех, кого приносят дважды в год в жертву Акосу, дабы они ушли в мир иной счастливыми, не зная боли и страха.