Толстая тетрадь (журнальный вариант) - Кристоф Агота - Страница 8

— Это невозможно. Мы друг без друга никогда не ходим. Мы всегда вместе.

Сапожник говорит:

— Так скажите, чтоб родители вам еще денег дали.

— У нас нет родителей. Мы живем с бабушкой, которую тут называют Ведьмой. Она не даст нам денег.

Сапожник говорит:

— Ведьма — ваша бабушка? Бедные мальчики! И вы пришли сюда от самого ее дома в этих ботинках!…

— Да. У нас есть только эти ботинки. А чтобы пережить зиму, нам нужна хорошая обувь. Нам надо ходить в лес за дровами, надо расчищать снег во дворе. Поэтому нам абсолютно необходимы…

— Две пары теплых непромокаемых сапог?

Сапожник смеется и дает нам две пары сапог:

— Примерьте-ка.

Мы надеваем сапоги, они нам точно впору.

Мы говорим:

— Мы берем их. За вторую пару мы заплатим вам весной, когда сможем продавать рыбу и яйца. Или, если хотите, мы наносим вам дров.

Сапожник отдает нам наши деньги:

— Вот, возьмите эти ваши деньги, они мне ни к чему. Купите себе лучше теплые носки. А сапоги я вам так дам, потому что они таки вам абсолютно необходимы.

Мы говорим:

— Мы не хотим брать подарки.

— Это почему же?

— Потому что мы не хотим говорить «спасибо».

— Так а кто вас заставляет? Берите свои сапоги и ступайте себе. Нет! Постойте! Возьмите вот еще тапочки, и эти вот сандалии на лето, да и эти башмаки тоже — они очень крепкие. Берите все, что нравится!

Мы спрашиваем:

— Но почему вы дарите нам все это?

— Потому что мне все это уже не нужно. Я скоро уезжаю.

Мы спрашиваем:

— Куда вы уезжаете?

— Кто знает? Увезут меня да и убьют…

Мы спрашиваем:

— Кто хочет вас убить и за что?

Он говорит:

— Не задавайте глупых вопросов, мальчики. Убирайтесь.

Мы берем ботинки, тапочки и сандалии. Сапоги уже на нас. Мы останавливаемся на пороге и говорим:

— Надеемся, они все-таки не увезут вас. Или если и увезут, то, может, не убьют. До свидания, сударь, и — спасибо. Спасибо вам большое.

Когда мы приходим домой, бабушка спрашивает:

— Где вы это украли, висельники?

— Мы не крали. Это подарок. Не все такие жадные, как вы, бабушка.

Кража

Теперь, когда у нас есть теплая одежда и обувь, мы снова можем выходить на улицу. Мы катаемся по льду на речке, ходим за дровами. Мы берем в лес топор и пилу. Собирать валежник и хворост больше нельзя — слишком много снега на земле. Мы залезаем на деревья, спиливаем мертвые ветви и на земле рубим их топором. За работой совсем не холодно — мы даже потеем. Поэтому мы снимаем перчатки и кладем их в карман, чтобы не снашивались слишком быстро.

Однажды, возвращаясь с двумя вязанками дров, мы делаем крюк, чтобы навестить Заячью Губу.

Снег перед крыльцом не расчищен, и следов на нем нет. Труба не дымится.

Мы стучим в дверь, никто не отвечает. Мы толкаем дверь и заходим. Вначале мы ничего не видим — в доме слишком темно, но вскоре наши глаза привыкают к темноте.

Единственная комната служит и кухней, и спальней. В самом темном углу стоит кровать. Мы подходим к кровати и зовем. Кто-то шевелится под одеялом и грудой тряпья, и появляется голова Заячьей Губы.

Мы спрашиваем:

— Твоя мама дома?

Она говорит:

— Да.

— Она умерла?

— Я не знаю.

Мы кладем дрова на пол и растапливаем печку, потому что в доме так же холодно, как и на улице. Потом мы идем в бабушкин дом и берем картошки и сушеных бобов из погреба. Мы доим козу и приносим все это в дом соседки. Мы греем молоко, растапливаем в кастрюле снег и ставим вариться бобы, а картошку запекаем в печке.

Заячья Губа встает с постели и садится у огня.

Оказывается, соседка не умерла. Мы вливаем ей в рот немного горячего молока. Мы говорим Заячьей Губе:

— Когда будет готово, поешь и покорми свою маму. Мы еще придем.

На деньги, которые сапожник вернул нам, мы купили несколько пар носков, но мы потратили не все деньги. Теперь мы идем к бакалейщику и покупаем немного муки, а также берем немного сахара и соли тайком, без денег. Мы идем к мяснику, покупаем маленький кусок копченого сала, а также берем большую колбасу и не платим за нее. Со всем этим мы возвращаемся в дом Заячьей Губы. Они с матерью уже съели все, что мы принесли. Мать все еще в постели, а Заячья Губа моет кастрюлю и миски.

Мы говорим ей:

— Мы будем каждый день приносить вам вязанку дров, а также немного картошки и бобов. Но на все остальное вам нужны деньги. У нас денег больше нет, а без денег в лавку идти нельзя. Если хочешь что-то украсть, надо что-то и купить.

Она говорит:

— С ума сойти, какие вы умные. Вы говорите правильно. Только меня в лавки все равно и не пускают… Но я никогда не думала, что вы способны на воровство.

Мы говорим:

— Почему бы и нет? Это можно считать нашим упражнением в ловкости. Но нам необходимо сколько-нибудь денег. Абсолютно необходимо.

Она некоторое время раздумывает и говорит:

— Пойдите к приходскому священнику, попросите у него. Он давал мне иногда деньги за то, что я показывала ему свою щелку.

— Он что, просил тебя об этом?

— Да. И еще он иногда совал туда палец. А потом давал мне деньги, чтобы я никому не рассказывала. Так вы скажите ему, что вам нужны деньги для Заячьей Губы и ее матери.

Шантаж

Мы идем к приходскому священнику. Он живет в большом доме около церкви. Мы дергаем за шнурок звонка. Дверь открывает старая женщина:

— Чего вам надо?

— Мы хотим видеть священника.

— Зачем?

— Люди умирают.

Старая женщина проводит нас в переднюю и стучит в дверь.

— Святой отец, — зовет она, — тут пришли насчет соборования!

Из— за двери отвечает голос:

— Иду, иду! Скажите им обождать!

Мы ждем несколько минут. Из комнаты выходит высокий худой человек со строгим лицом. Он одет во что-то вроде белого с золотом плаща поверх темной одежды. Он спрашивает:

— Где умирающий? Кто вас ко мне послал?

— Заячья Губа и ее мать.

Он говорит:

— Мне нужны настоящие имена этих людей.

— Мы не знаем, как их зовут. Это слепая и глухая женщина с дочерью, они живут в последнем доме на краю Городка. Они умирают от голода и холода.

Священник говорит:

— Хотя мне ничего не известно об этих людях, я готов дать им последнее помазание. Пойдемте, вы покажете дорогу.

Мы говорим:

— Им еще не нужно последнее помазание. Им нужно немного денег. Мы принесли им дров, немного картошки и сушеных бобов, но больше мы ничего не можем им дать. Заячья Губа послала нас к вам. Вы раньше давали иногда ей немного денег.

Священник говорит:

— Возможно, возможно. Я многим беднякам давал денег. Но не могу же я всех их помнить… Вот, держите!

Он роется в карманах под своей накидкой и дает нам немного денег. Мы берем их и говорим:

— Это немного. Это слишком мало. Этого не хватит даже на одну буханку хлеба.

Он говорит:

— Мне очень жаль, но бедняков слишком много. А прихожане почти перестали жертвовать храму. Всем сейчас трудно. Ступайте, Господь вас благослови!

Мы говорим:

— Мы согласны взять эти деньги сейчас, но завтра нам придется прийти снова.

— Что? Что это значит? Завтра? Я вас не впущу. Убирайтесь немедленно!

— Завтра мы будем звонить, пока вы не откроете. Мы будем стучать в окна, колотить в дверь ногами и всем расскажем, что вы делали с Заячьей Губой.

— Я ничего не делал с Заячьей Губой… Я даже не знаю, кто это такая. Она все выдумывает. Кто примет всерьез россказни сумасшедшего ребенка, дурочки! Вам никто не поверит. Все, что вы говорите, — неправда!

Мы говорим:

— Не важно, правда это или нет. Важно, что это скандал. Люди любят скандалы…

Священник садится на стул и утирает лицо платком.

— Это ужасно. Вы понимаете хоть, как называется то, что вы делаете?

— Да, сударь. Это шантаж.

— В ваши годы… Как это прискорбно!