Мой шикарный босс - Веденская Татьяна - Страница 45

Именно такую фразу я выгравирую на бронзовой табличке. И повешу ее прямо над входом в мой дом. И не спрашивайте у меня, что именно «больше никогда». Ничего и никогда.

Я вышла в коридор. Около лифта стояла смертельно бледная Епифанцева. Губы, правда, не бледные и даже не обкусанные. Хорошая у нее помада. Всегда была. Алена случайно поймала мой короткий взгляд и быстро отвернулась. Лифт все не шел и не шел, а я тоже старалась не оборачиваться. Такое чувство, что пересечься взглядами было больно на физическом уровне. Как, например, наступить на стекло. Но тут я вдруг поняла, что не хочу оставлять этого так. Не хочу, чтобы она ушла и не узнала, что именно я обо всем этом думаю. Я развернулась, подошла к ней и, заглянув в ее бегающие глаза, спросила:

– Только один вопрос. Зачем?

Она минуту молчала, потом встряхнулась и с наглым (как только она умеет) вызовом ответила:

– Что, интересно?

– Очень интересно!

– Потому что ты – серость. Ты никакая! Как же я тебя ненавижу! Ты не способна ни на что и вылетишь отсюда с одного щелчка. Все равно, не я, так кто-то другой, но тебя выкинут. Потому что ты и копейки не стоишь. Я ответила на твой вопрос?

– Вполне, – одними губами улыбнулась я. Развернулась и ушла.

Кровь бурлила и носилась по моему телу, выжигая дыры. Надо же – меня вдруг кто-то возненавидел. Какая нелепость! Почему бы это? Может быть, потому, что пусть хоть на пять минут, но меня кто-то полюбил? Ох, как же мне хотелось в это верить, но Шувалов… кажется, его интересовал только бизнес. «Между нами ничего нет». Так он сказал? Это между ним ничего нет, а между мной – есть. Оказывается, я способна любить!

Я сидела на совещании, подавала на стол документы. Рассказывала, как ездила к клиенту, как осматривала машины и программы, сверяла все с накладной. И смотрела на него – как он красив и далек. Как недостижим для такой девушки, как я. Непослушная челка спадала ему на глаза, и он, не отвлекаясь, откидывал ее наверх и щурился. Его голос перекрывал голоса всех остальных, хотя говорил он совсем негромко. Такой проникновенно-низкий мужской голос – как музыка. Как же я его любила! Вот же дура, умудрилась попасть! Ведь ничего общего, такие, как он, никогда даже не обернутся на таких, как я. Я – серость. Меня можно заметить, только если смотреть в лупу. Я тихо живу, тихо думаю и тихо люблю. И не умею заслонять собой таких, как Алена. Мне не идет ярко-алая помада. Моя любовь – приглушенных, пастельных тонов.

– Митрофанова. Митрофанова?

– А? – Я вздрогнула и сосредоточилась на совещании.

– Вы опять витаете в облаках? – спросил меня наш финансовый директор, ласково улыбаясь.

– Извините. Вы что-то спросили?

– Я сказал, что вы проделали отличную работу. Звонил ваш клиент – сказал, что ему очень перед вами неудобно. Наши программисты уже отвезли ему антивирус.

– Ох, это очень хорошо. А то попал он со мной, – обрадовалась я.

Кругом все шумели и переговаривались, рассматривая бумаги.

– Надо же! Не может быть, как она посмела!

– Надо уволить ее по статье! Пусть платит за все, надо подать на нее в суд! – говорил бухгалтер, который всегда недолюбливал красивых женщин. Они отвечали ему тем же.

– Может, не надо? Ну, все ведь решилось? Куда она потом устроится с отметкой в трудовой? – осторожно попросила я.

Кадровик с недоумением пожал плечами и сказал:

– Ладно, решим. В принципе главное, чтобы больше она у нас не работала.

– Да уж, – согласились все.

Народ принялся бурно обсуждать, какие меры предпринять, чтобы исключить подобное в будущем. Сашка начал требовать поскорее создавать должностные инструкции, чтобы каждый шаг менеджеров был расписан от «А» до «Я». Шувалов раскраснелся и отдавал распоряжения. В мою сторону он даже не смотрел. Я пыталась поймать его взгляд. Мне так хотелось, чтобы он мне улыбнулся. Я еще помнила, как он целовал меня, прижимая к себе в темноте кинозала. Я не могла ничего забыть, и я не могла ничего сделать. Между нами ничего нет.

– Можно я пойду? – тихонько спросила я у кадровика. – У меня голова болит.

– А? Да, конечно. Можешь завтра взять выходной. А потом – к станку. Конфликты ждут тебя! – усмехнулся он.

Я улыбнулась в ответ.

– Звучит устрашающе. Ладно, я побежала. – Я воспользовалась всеобщим гомоном и выскользнула за дверь.

Какая разница, чего еще натворила Епифанцева, если между мной и Шуваловым больше ничего нет? Какая разница, что именно она отправила эсэмэску Кириллу с моего телефона? Какая разница, что я ни от кого другого не получала никаких цветов и никакой прекрасной ночи?

Это все могло бы иметь смысл, если бы рядом был мужчина. Но от Станислава остался только Шувалов. Мой дорогой босс.

Я села в свой «трактор» имени немецких производителей народных автомобилей, вырулила с подземной парковки и поехала по уже почти пустым улицам. Хорошего дня? Уже, на самом деле, хорошего вечера. Скоро ночь – мы совещались больше двух часов! Странно, но я совсем не устала. Внутри меня все еще клокотала та неизвестная и совсем мне незнакомая энергия. Сила, которая несла меня вперед весь день.

Мне захотелось, чтобы мир вокруг меня завертелся с бешеной скоростью. Хотелось кричать, визжать, стонать. Рыдать тоже хотелось, да так, чтобы в полный голос. Нет, не приспособлены мы, кролики, для лазания, и такие рабочие моменты не для моей психики. Недаром же психологи говорят, что худые люди все время пытаются сбежать. При первых же признаках опасности. И я тоже – я голосую за побег. Ну их всех к черту! Епифанцеву с ее доморощенным негодованием. И клиента с его компьютерами, и мою маму с ее желанием быть лучше всех или, по крайней мере, лучше меня.

Я включила фары, которые по странной случайности решили пока поработать, и погнала в сторону МКАДа. Все напряжение этого бесконечного марафона вдруг куда-то ушло. Осталась только безумная жажда жизни, как раз за которую меня все время и ругала мама. Я выдохнула, вдавила педаль газа в пол и врубила на полную радио. Полетаем! Пусть Шувалов останется позади, за моими быстрыми колесами. Пусть я забуду обо всем и буду горланить песни Верки Сердючки, подскакивая на протертом стареньком сиденье. Пусть я буду одна, и все будет хорошо или, наоборот, очень плохо, – и я найду своего гаишника, и он оштрафует меня за превышение скорости и езду по встречной, а я, горя от страха и возбуждения, буду предлагать ему взятку, которую он, конечно же, в итоге возьмет. И строго отчитает меня за «такие номера»! Ох, как же мне хотелось отмачивать ТАКИЕ НОМЕРА. И дорога позволяла. Меня никто не держал впереди и никто не нагонял сзади. Да я и не смотрела туда. Вперед, только вперед. До поворота, за поворот, на пустую МКАД. Пока…

Свет ярких ксеноновых фар начал слепить меня в зеркало заднего вида. Кто-то сел мне на хвост и стал отчаянно сигналить, чтобы я его пропустила. Я посмотрела на спидометр. Даже на моем спидометре уже значилось сто двадцать километров, а чего хочет он? МКАД пустая, пусть обгоняет, подумала я и уступила дорогу. Но иномарка не приняла моего великодушного дара и перестроилась вслед за мной.

– Ты чего творишь? – нахмурилась я и сдала еще вправо.

Машина сдала за мной.

– Пошел на фиг, проезжай! – прокричала я, увеличила скорость и сдала влево.

Ксенон устойчиво висел в моем зеркале. Оставалось признать, что меня преследует какой-то придурок. Честное слово – я испугалась. Мне было плохо видно, и хотя никто не объявлял в рупор, чтобы я остановилась, это могли быть только менты. Доигралась? Не успев даже разыграться. Что это за дурацкая привычка снимать стресс гонками? Дурь какая-то.

«Надо убираться, пока не поздно!» – подумала я и резко свернула в первый же попавшийся поворот. Вообще-то я стараюсь не «шахматить», но тут у меня не было выбора, я подгадала окно среди машин и через две полосы вскочила в лепесток съезда. Маневр был настолько стремительным, что эти дураки (ну, не дураки, а уважаемые представители власти… или бандитской силы, на крайняк) не успели вовремя среагировать. Я улетела на боковую дорогу и стала удаляться. Сердце билось, как заводное. Что я творю? Кошмар!