Том 1. Стихотворения - Жуковский Василий Андреевич - Страница 53

53

2    На этой почте все в стихах,    А низкой прозою ни слова.    Вот два посланья вам — обнова, Которую для муз скроил я второпях.    Одноиз них для вас, а не для света; В нем просто критика, и запросто одета,    В простой, нестихотворный слог. Другимя отвечать хотел вам на «посланья»,   В надежде заслужить рукоплесканья   От всех, кому знаком парнасский бог. Но вижу, что меня попутала поспешность; В моем послании великая погрешность; Слог правилен и чист, но в этом славы нет: При вас, друзья, писать нечистым слогом стыдно,     Но связи в нем не видно    И видно, что спешил поэт! Нет в мыслях полноты и нет соединенья,    А кое-где есть повторенья.      Но так и быть, «Бедой своей ума мы можем прикупить!» Так Дмитриев, пророк и вкуса и Парнаса,      Сказал давно, И аксиомой быть для нас теперь должно: «Что в час сотворено, то не живет и часа. Лишь то, что писано с трудом, читать легко.   Кто хочет вдруг замчаться далеко, Тот в хлопотах умчит и глупость за собою! Спеши не торопясь, а твердою стопою,     И ни на шаг вперед, Покуда тем, что есть,не сделался довольным, Пока назад смотреть не смеешь с духом вольным, Иначе от задов переднееумрет Или напишутся одни иносказанья!» *    Простите. Ваши же «посланья» Оставлю у себя, чтобы друзьям прочесть,     У вас их список есть; К тому же, Вяземский велит жить осторожно:    Он у меня свои стихи безбожно, На время выпросив, на вечность удержал;     Прислать их обещал,     Но все не присылает;      Когда ж пришлет,     Об этом знает тот,     Кто будущее знает.

Милостивые государи, имею честь пребыть вашим покорнейшим слугою.

В. Жуковский.

Смерть («То сказано глупцом и признано глупцами…») *

То сказано глупцом и признано глупцами, Что будто смерть для нас творит ужасным свет! Пока на свете мы,она еще не с нами; Когда ж пришла она,то нас на свете нет!

Максим *

Скажу вам сказку в добрый час! Друзья, извольте все собраться! Я рассмешу, наверно, вас — Как скоро станете смеяться. Жил-был Максим, он был неглуп; Прекрасен так, что заглядеться! Всегда он надевал тулуп — Когда в тулуп хотел одеться. Имел он очень скромный вид; Был вежлив, не любил гордиться; И лишь тогда бывал сердит — Когда случалось рассердиться. Максим за пятерых едал, И более всего окрошку; И рот уж, верно, раскрывал — Когда в него совал он ложку. Он был кухмистер, господа, Такой, каких на свете мало, — И без яиц уж никогда Его яишниц не бывало. Красавиц восхищал Максим Губами пухлыми своими; Они, бывало, все за ним — Когда гулял он перед ними. Максим жениться рассудил, Чтоб быть при случае рогатым; Но он до тех пор холост был — Пока не сделался женатым. Осьмое чудо был Максим В оригинале и портрете; Никто б не мог сравниться с ним — Когда б он был один на свете. Максим талантами блистал И просвещения дарами; И вечно прозой сочинял — Когда не сочинял стихами. Он жизнь свободную любил, В деревню часто удалялся; Когда же он в деревне жил — То в городе не попадался. Всегда учтивость сохранял, Был обхождения простова; Когда он в обществе молчал — Тогда не говорил ни слова. Он бегло по складам читал, Читая, шевелил губами; Когда же книгу в руки брал — То вечно брал ее руками. Однажды бодро поскакал Он на коне по карусели, И тут себя он показал — Всем тем, кто на него смотрели. Ни от кого не трепетал, А к трусости не знал и следу; И вечно тех он побеждал — Над кем одерживал победу. Он жив еще и проживет На свете, сколько сам рассудит; Когда ж, друзья, Максим умрет — Тогда он, верно, жив не будет.

К князю Вяземскому *

Нам славит древность Амфиона: От струн его могущих звона Воздвигся город сам собой… Правдоподобно, хоть и чудно. Что древнему поэту трудно? А нынче?.. Нынче век иной. И в наши бедственные леты Не только лирами поэты Не строят новых городов, Но сами часто без домов, Богатым платят песнопеньем За скудный угол чердака И греются воображеньем В виду пустого камелька. О Амфион! благоговею! Но, признаюсь, не сожалею, Что дар твой: говорить стенам, В наследство не достался нам. Славнее говорить сердцам И пробуждать в них чувства пламень, Чем оживлять бездушный камень И зданья лирой громоздить. С тобой хочу я говорить, Мой друг и брат по Аполлону! Склонись к знакомой лиры звону; Один в нас пламенеет жар; Но мой удел на свете — струны, А твой: и сладких песней дар И пышные дары фортуны. Послушай повести моей (Здесь истина без украшенья): Был пастырь, образец смиренья; От самых юношеских дней Святого алтаря служитель, Он чистой жизнью оправдал Все то, чем верных умилял В христовом храме как учитель; Прихо́жан бедных тесный мир Был подвигов его свидетель; Невидимую добродетель Его лишь тот, кто наг, иль сир, Иль обречен был униженью, Вдруг узнавал по облегченью Тяжелыя судьбы своей. Ему науки были чужды — И нет в излишнем знанье нужды — Он редкую между людей В простой душе носил науку: Страдальцу гибнущему руку В благое время подавать. Не знал он гордого искусства Умы витийством поражать И приводить в волненье чувства; Но, друг, спроси у сироты: Когда в одежде нищеты, Потупя взоры торопливо, Она стояла перед ним С безмолвным бедствием своим, Умел ли он красноречиво В ней сердце к жизни оживлять И мир сей страшный украшать Надеждою на провиденье? Спроси, умел ли в страшный час, Когда лишь смерти слышен глас, Лишь смерти слышно приближенье, Он с робкой говорить душой И, скрыв пред нею мир земной, Являть пред нею мир небесный? Как часто в угол неизвестный, Где нищий с гладною семьей От света и стыда скрывался, Он неожиданный являлся С святым даяньем богачей, Растроганных его мольбою!.. Мой милый друг, его уж нет; Судьба незапною рукою Его в другой умчала свет, Не дав свершить здесь полдороги; Вдовы ж наследство: одр убогий, На коем жизнь окончил он, Да пепел хижины сгорелой, Да плач семьи осиротелой… Скажи, вотще ль их жалкий стон? О нет! Он, землю покидая, За чад своих не трепетал, Верней он в час последний знал, Что их найдет рука святая Неизменяющего нам; Он добрым завещал сердцам Сирот оставленных спасенье. Сирот в семействе бога нет! Исполним доброго завет И оправдаем провиденье!