Том 2. Баллады, поэмы и повести - Жуковский Василий Андреевич - Страница 18

18

Кубок *

«Кто, рыцарь ли знатный иль латник простой,   В ту бездну прыгнет с вышины? Бросаю мой кубок туда золотой:   Кто сыщет во тьме глубины Мой кубок и с ним возвратится безвредно, Тому он и будет наградой победной». Так царь возгласил, и с высокой скалы,   Висевшей над бездной морской, В пучину бездонной, зияющей мглы   Он бросил свой кубок златой. «Кто, смелый, на подвиг опасный решится? Кто сыщет мой кубок и с ним возвратится?» Но рыцарь и латник недвижно стоят;   Молчанье — на вызов ответ; В молчанье на грозное море глядят;   За кубком отважного нет. И в третий раз царь возгласил громогласно: «Отыщется ль смелый на подвиг опасный?» И все безответны… вдруг паж молодой   Смиренно и дерзко вперед; Он снял епанчу, и снял пояс он свой;   Их молча на землю кладет… И дамы и рыцари мыслят, безгласны: «Ах! юноша, кто ты? Куда ты, прекрасный?» И он подступает к наклону скалы   И взор устремил в глубину… Из чрева пучины бежали валы,   Шумя и гремя, в вышину; И волны спирались и пена кипела: Как будто гроза, наступая, ревела. И воет, и свищет, и бьет, и шипит,   Как влага, мешаясь с огнем, Волна за волною; и к небу летит   Дымящимся пена столбом; Пучина бунтует, пучина клокочет… Не море ль из моря извергнуться хочет? И вдруг, успокоясь, волненье легло;   И грозно из пены седой Разинулось черною щелью жерло;   И воды обратно толпой Помчались во глубь истощенного чрева; И глубь застонала от грома и рева. И он, упредя разъяренный прилив,   Спасителя-бога призвал, И дрогнули зрители, все возопив, —   Уж юноша в бездне пропал. И бездна таинственно зев свой закрыла: Его не спасет никакая уж сила. Над бездной утихло… в ней глухо шумит…   И каждый, очей отвести Не смея от бездны, печально твердит:   «Красавец отважный, прости!» Все тише и тише на дне ее воет… И сердце у всех ожиданием ноет. «Хоть брось ты туда свой венец золотой,   Сказав: кто венец возвратит, Тот с ним и престол мой разделит со мной!—   Меня твой престол не прельстит. Того, что скрывает та бездна немая, Ничья здесь душа не расскажет живая. Немало судов, закруженных волной,   Глотала ее глубина: Все мелкой назад вылетали щепой   С ее неприступного дна…» Но слышится снова в пучине глубокой Как будто роптанье грозы недалекой. И воет, и свищет, и бьет, и шипит,   Как влага, мешаясь с огнем, Волна за волною; и к небу летит   Дымящимся пена столбом… И брызнул поток с оглушительным ревом, Извергнутый бездны зияющим зевом. Вдруг… что-то сквозь пену седой глубины   Мелькнуло живой белизной… Мелькнула рука и плечо из волны…   И борется, спорит с волной… И видят — весь берег потрясся от клича — Он левою правит, а в правой добыча. И долго дышал он, и тяжко дышал,   И божий приветствовал свет… И каждый с весельем: «Он жив! — повторял. —   Чудеснее подвига нет! Из томного гроба, из пропасти влажной Спас душу живую красавец отважный». Он на берег вышел; он встречен толпой;   К царевым ногам он упал; И кубок у ног положил золотой;   И дочери царь приказал: Дать юноше кубок с струей винограда; И в сладость была для него та награда. «Да здравствует царь! Кто живет на земле,   Тот жизнью земной веселись! Но страшно в подземной таинственной мгле…   И смертный пред богом смирись: И мыслью своей не желай дерзновенно Знать тайны, им мудро от нас сокровенной. Стрелою стремглав полетел я туда…   И вдруг мне навстречу поток; Из трещины камня лилася вода;   И вихорь ужасный повлек Меня в глубину с непонятною силой… И страшно меня там кружило и било. Но богу молитву тогда я принес,   И он мне спасителем был: Торчащий из мглы я увидел утес   И крепко его обхватил; Висел там и кубок на ветви коралла: В бездонное влага его не умчала. И смутно все было внизу подо мной   В пурпуровом сумраке там; Все спало для слуха в той бездне глухой;   Но виделось страшно очам, Как двигались в ней безобразные груды, Морской глубины несказанные чуды. Я видел, как в черной пучине кипят,   В громадный свиваяся клуб, И млат водяной, и уродливый скат,   И ужас морей однозуб; И смертью грозил мне, зубами сверкая, Мокой ненасытный, гиена морская. И был я один с неизбежной судьбой,   От взора людей далеко; Одни меж чудовищ с любящей душой,   Во чреве земли, глубоко Под звуком живым человечьего слова, Меж страшных жильцов подземелья немова. И я содрогался… вдруг слышу: ползет   Стоногое грозно из мглы, И хочет схватить, и разинулся рот…   Я в ужасе прочь от скалы!.. То было спасеньем: я схвачен приливом И выброшен вверх водомета порывом». Чудесен рассказ показался царю:   «Мой кубок возьми золотой; Но с ним я и перстень тебе подарю,   В котором алмаз дорогой, Когда ты на подвиг отважишься снова И тайны все дна перескажешь морскова». То слыша, царевна с волненьем в груди,   Краснея, царю говорит: «Довольно, родитель, его пощади!   Подобное кто совершит? И если уж до́лжно быть опыту снова, То рыцаря вышли, не пажа младова». Но царь, не внимая, свой кубок златой   В пучину швырнул с высоты: «И будешь здесь рыцарь любимейший мой,   Когда с ним воротишься, ты; И дочь моя, ныне твоя предо мною Заступница, будет твоею женою». В нем жизнью небесной душа зажжена;   Отважность сверкнула в очах; Он видит: краснеет, бледнеет она;   Он видит: в нейжалость и страх… Тогда, неописанной радостью полный, На жизнь и погибель он кинулся в волны… Утихнула бездна… и снова шумит…   И пеною снова полна… И с трепетом в бездну царевна глядит…   И бьет за волною волна… Приходит, уходит волна быстротечно: А юноши нет и не будет уж вечно.