Лирика - Петрарка Франческо - Страница 26

26

О, как мне отрешиться от гнетущих

Телесных риз, чтоб духом первозданным

И с ней и с сердцем слиться – меж блаженных?

CCCXIV

Душа, свой путь утрат ты предвещала,

В дни радости задумчива, уныла,

Ища среди всего, что в жизни мило,

Покоя от скорбей, точивших жала.

Слова, черты, движенья покрывала

И, с болью, жалости нежданной сила

Тебе в прозренье это все гласило:

Сей день – последний, счастье миновало.

О бедная душа! О обаянье!

Как мы пылали здесь, где взглядом жил я

Очей – последним, сам того не зная!

Им, двум друзьям вернейшим, поручил я

Сокровищ благороднейших деянье,

Дум дивный клад и сердце оставляя.

CCCXV

Преполовилась жизнь. Огней немного

Еще под пеплом тлело. Нетяжел

Был жар полудней. Перед тем как в дол

Стремглав упасть, тропа стлалась отлого.

Утишилась сердечная тревога,

Страстей угомонился произвол,

И стал согласьем прежних чувств раскол.

Глядела не пугливо и не строго

Мне в очи милая. Была пора,

Когда сдружиться с Чистотой достоин

Амур, и целомудренна игра

Двух любящих, и разговор спокоен.

Я счастлив был… Но на пути Добра

Нам Смерть предстала, как в железе воин

CCCXVI

Я гнал войну, я бредил скорой встречей

С покоем, мчался к цели напрямик.

Но брошен вспять – меня в пути настиг

Перст миротворицы противоречий.

Нагрянет вихрь – и тучи гибнут в сече.

Явилась Смерть – и жизнь пресеклась вмиг,

И глаз прекраснейших иссяк родник,

И я томлюсь в тоске нечеловечьей.

Меняют нрав лета и седина.

Подоле во плоти она живи,

От сердца подозренья б отвратила.

Поведал бы о горестях любви

Мой чистый вздох, к которому она,

Я знаю, в небе с болью слух склонила.

CCCXVH

Амур меня до тихого причала

Довел лишь в вечереющие годы

Покоя, целомудрия – свободы

От страсти, что меня обуревала.

Не потому ль душа любимой стала

Терпимее к душе иной породы?

Но Смерть пришла и загубила всходы

Все, что растил, – в единый миг пропало.

А между тем уж время приближалось,

Когда она могла б внимать сердечно

Моим словам о нежности, что длится.

В ее святых речах сквозила б жалость…

Но стали бы тогда у нас, конечно,

Совсем иными волосы и лица…

CCCXVIII

Когда судьба растенье сотрясла,

Как буря или как удар металла,

И обнажились корни догола,

И гордая листва на землю пала,

Другое Каллиопа избрала

С Эвтерпой – то, что мне потом предстало,

Опутав сердце; так вокруг ствола

Змеится плющ. Все началось сначала.

Красавец лавр, где, полные огня,

Мои гнездились прежде воздыханья,

Не шевельнув ни веточки в ответ,

Оставил корни в сердце у меня,

И есть кому сквозь горькие рыданья

Взывать, но отклика все нет и нет

CCCXIX

Промчались дни мои быстрее лани,

И если счастье улыбалось им,

Оно мгновенно превращалось в дым.

О сладостная боль воспоминаний!

О мир превратный! Знать бы мне заране,

Что слеп, кто верит чаяньям слепым!

Она лежит под сводом гробовым,

И между ней и прахом стерлись грани.

Но высшая краса вознесена

На небеса, и этой неземною

Красой, как прежде, жизнь моя полна,

И трепетная дума сединою

Мое чело венчает: где она?

Какой предстанет завтра предо мною?

CCCXX

Как встарь, зефир над нежными холмами;

Да, вот они, где дивный свет явился

Очам моим, что небу полюбился,

Смяв пыл и радость горем и слезами.

Тщета надежд с безумными мечтами!

Меж сирых трав источник помутился,

И пусто гнездышко. Я с ним сроднился,

Здесь жив, здесь лечь и бренными костями

Да изойдут и сладкие рыданья,

Не жгут и очи сердца прах остылый,

И отдых обретут мои страданья.

Владыка мой был щедр нещадной силой:

Лицом к лицу с огнем – я знал пыланья!

Оплакиваю ныне пепел милый.

CCCXXI

Тут не гнездо ли Феникса живого?

Здесь перья злато-рдяные слагала

И под крылом мне сердце согревала

Та, что поныне внемлет вздох и слово.

Здесь и страданья сладкого основа:

Где то лицо, что, все светясь, вставало,

Жизнь, радость, пыл и мощь в меня вливало?

Была – одна, едина – в небе снова.

Покинут, одиноко изнываю

И все сюда влачусь, исполнен боли,

Твои святыни чту и воспеваю;

Холмы все вижу в полуночном доле

И твой последний взлет к иному краю

3дecь, где твой взор дарил рассвет юдоли.

CCCXXII

Нет, не читать без судорог ума,

Без дрожи чувств, глазами без печали

Стихи, что благостью Любви сияли

Их сочинила Доброта сама.

Тебе претила зла земного тьма

И ныне светишь из небесной дали;

Стихи, что Смертью преданы опале,

Ты всыпал снова в сердца закрома.

Ты б наслаждался новыми плодами

Моих ветвей. Какая из планет

Завистливо воздвигла Смерть меж нами?

Кто скрыл тебя, чей неизбывный свет

Я вижу сердцем и пою устами,

Тебя, чьим словом я бывал согрет?

CCCXXVI

Теперь жестокой дерзости твоей

Я знаю, Смерть, действительную цену:

Цветок прекрасный гробовому плену

Ты обрекла – и мир теперь бедней

Теперь живому свету наших дней

Ты принесла кромешный мрак на смену,

Но слава, к счастью, не подвластна тлену,

Она бессмертна, ты ж костьми владей,

Но не душой: покинув мир суровый,

Ей небо радовать своим сияньем,

И добрым людям не забыть ее.

Да будет ваше сердце, ангел новый,

Побеждено на небе состраданьем,

Как в мире вашей красотой – мое.

CCCXXVII

Дыханье лавра, свежесть, аромат

Моих усталых дней отдохновенье,

Их отняла в единое мгновенье

Губительница всех земных отрад.

Погас мой свет, и тьмою дух объят

Так, солнце скрыв, луна вершит затменье,

И в горьком, роковом оцепененье

Я в смерть уйти от этой смерти рад.

Красавица, ты цепи сна земного

Разорвала, проснувшись в кущах рая,

Ты обрела в Творце своем покой.

И если я недаром верил в слово,

Для всех умов возвышенных святая,

Ты будешь вечной в памяти людской.

CCCXVIII

Последний день – веселых помню мало

Усталый день, как мой остатний век!

Недаром сердце – чуть согретый снег

Игралищем предчувствий мрачных стало.

Так мысль и кровь, когда нас бурей смяло,

Как в лихорадке, треплет жизни бег.

Был радостей неполных кончен век,

Но я не знал, что время бед настало.

Ее прекрасный взор – на небесах,

Сияющий здоровьем, жизнью, светом.

А мой убог – пред ним лишь дольный прах.

Но черных искр я ободрен приветом: