Лирика - Петрарка Франческо - Страница 5

5

И, чувствуя глубокое смущенье,

Хочу исправить это упущенье

И к первой встрече памятью лечу.

Но вижу – бремя мне не по плечу,

Тут не поможет все мое уменье,

И знает, что бессильно, вдохновенье,

И я его напрасно горячу.

Не раз преисполнялся я отваги,

Но звуки из груди не вырывались.

Кто я такой, чтоб взмыть в такую высь?

Не раз перо я подносил к бумаге,

Но и рука, и разум мой сдавались

На первом слове. И опять сдались.

XXI

Не раз, моя врагиня дорогая,

Я в знак того, что боя не приму,

Вам сердце предлагал, но вы к нему

Не снизошли, гордыне потакая.

О нем мечтает, может быть, другая,

Однако тщетно, не бывать тому:

Я не хозяин сердцу своему,

Отринутое вами отвергая.

Когда оно, отторгнутое мной,

Чужое вам, не может быть одно,

Равно как предпочесть другие двери,

Утратит путь естественный оно,

Мне кажется, и этому виной

Мы будем оба – правда, в разной мере.

XXIV

Когда бы мне листвою горделивой,

Которая для молний под запретом,

Днесь был венец дарован, как поэтам,

Увенчанным хвалою справедливой,

Богинь почтил бы верностью счастливой

Я сам, хоть грешный век враждебен в этом,

Но мой недуг перечит всем заветам,

Запечатленным первою оливой;

Не столь горюч песок в пустыне знойной,

Небесными расплавленный лучами,

Как я в моей печали недостойной:

Утрат моих не скрою перед вами:

Ищите влаги более спокойной,

Чем слезный ток, отравленный очами.

XXV

Амур скорбел – и ничего другого

Не оставалось мне, как плакать с ним,

Когда, найдя, что он невыносим,

Вы отвернулись от него сурово.

Но вот я вижу вашу душу снова

На истинном пути, так воздадим

Хвалу Тому, кто внял мольбам моим,

Кто слышит наше праведное слово.

И если, как нарочно, там и тут

Вершины или пропасти опять

Топтаться вынуждают вас на месте,

То лишь затем, чтоб вы могли понять,

Не отступая, сколь тернист и крут

Подъем, ведущий смертных к высшей чести.

XXVI

Я счастлив больше, чем гребцы челна

Разбитого: их шторм загнал на реи

И вдруг земля, все ближе, все яснее,

И под ногами наконец она;

И узник, если вдруг заменена

Свободой петля скользкая на шее,

Не больше рад: что быть могло глупее,

Чем с повелителем моим война!

И вы, певцы красавиц несравненных,

Гордитесь тем, кто вновь стихом своим

Любовь почтил, – ведь в царствии блаженных

Один раскаявшийся больше чтим,

Чем девяносто девять совершенных,

Быть может, здесь пренебрегавших им.

XXVII

Благой король, на чьем челе корона

Наследная, готов громить врага

И обломать поганые рога

Безжалостным сатрапам Вавилона.

И с нетерпеньем ждет родное лоно,

Что Божий самый ревностный слуга

На тибрские вернется берега,

Не претерпевши на пути урона.

Не бойся, что тебе готовят ков:

Твой нежный агнец истребит волков

Пусть каждый хищник станет осторожен!

Так воплоти мечту сегодня в явь

И Рим в его надеждах не оставь:

Христу во славу меч достань из ножен!

XXXI

Высокая душа, что свой уход

До времени в иную жизнь свершает,

Получит сан, какой ей подобает,

И в лучшей части неба мир найдет;

Мне Марсом и Венерой ли взойдет

Она звездою, – солнце утеряет

Свой блеск, узрев, как жадно обступает

Ее блаженных духов хоровод;

Четвертую ли сферу над главою

Она увидит, – в троице планет

Не будет ей подобных красотою;

На пятом небе ей приюта нет,

Но, выше взмыв, она затмит собою

Юпитера и звезд недвижных свет.

XXXII

Чем ближе мой последний, смертный час,

Несчастий человеческих граница,

Тем легче, тем быстрее время мчится,

Зачем же луч надежды не погас!

Внушаю мыслям: – Времени у нас

Не хватит о любви наговориться:

Земная тяжесть в землю возвратится,

И мы покой узнаем в первый раз.

В небытие, как плоть, надежда канет,

И ненависть и страх, и смех и слезы

Одновременно свой окончат век,

И нам при этом очевидно станет,

Как часто вводят в заблужденье грезы,

Как может в призрак верить человек.

XXXIII

Уже заря румянила восток,

А свет звезды, что немила Юноне,

Еще сиял на бледном небосклоне

Над полюсом, прекрасен и далек;

Уже старушка вздула огонек

И села прясть, согрев над ним ладони,

И, помня о неписаном законе,

Любовники прощались – вышел срок,

Когда моя надежда, увядая,

Не прежнею пришла ко мне дорогой,

Размытой болью и закрытой сном,

И как бы молвила, едва живая:

"Не падай духом, не смотри с тревогой.

Твой взор еще увидит жизнь в моем".

XXXIV

Коль скоро, Аполлон, прекрасный пыл

Досель в тебе не знает оскуденья

И золотые кудри от забвенья

Поныне ты любовно сохранил,

От стужи, от других враждебных сил,

Что твоего трепещут появленья,

Защитой будь священного растенья,

Где цепкий клей, как видишь, не застыл.

Любовной грезой вдохновясь, как в пору,

Когда ты жил среди простого люда,

Прогнав туман, яви погожий день,

И чудо нашему предстанет взору:

Она сидит на травке – наше чудо,

Сама сплетая над собою сень.

XXXV

Задумчивый, медлительный, шагаю

Пустынными полями одиноко;

В песок внимательно вперяя око,

След человека встретить избегаю.

Другой защиты от людей не знаю:

Их любопытство праздное жестоко,

Я ж, холоден к житейскому до срока,

Всем выдаю, как изнутри пылаю.

И ныне знают горы и долины,

Леса и воды, как сгорает странно

Вся жизнь моя, что недоступна взорам.

И пусть пути все дики, все пустынны,

Не"скрыться мне: Амур здесь постоянно,

И нет исхода нашим разговорам.

XXXVI

Поверить бы, что смерть меня спасет

От злой любви, и не давать поруки,

Что на себя не наложу я руки

И не сложу любовных мыслей гнех!

Но знаю – это был бы переход

От слез к слезам, от муки к новой муке,

И, с жизнью приготовившись к разлуке,

Я – ни назад ни шагу, ни вперед.

Для роковой стрелы пора приспела,

И я ее за счастие почту,

Не сомневаясь в точности прицела.

О чем еще Любовь просить и ту,

Что для меня белил не пожалела?

И как пробить мольбами тухоту?

XXXVII

Нет, Орсо, не рекам, бегущим с гор,

Не веткам, что густую сень соткали,

И не туманам, застелившим дали,

И не озерам, не холмам в укор

Я начинаю этот разговор,

Они б моим глазам не помешали,

Не в них моя беда, но в покрывале,