Золотой лев - Конев Андрей Федорович - Страница 14

Из всего разговора Ася поняла только одно: рыцари потеряли свой боевой штандарт и теперь хотят привлечь к делу дядю Гошу. Это было нечестно. Ася даже хотела выскочить из укрытия и высказать рыцарям все, что о них думает. Это же надо: впутывать взрослых в поединок между кланами! Но тут, к счастью, Санька отверг предложение Верховного магистра.

— А на суде кого в свидетели вызовут? — спросил он и сам же ответил: — Нас вызовут. И все нас увидят. В газетах будут напечатаны наши фотографии, и по радио будут говорить о нас: вот они, герои, а проживают они там-то и там-то. А если у бандитов есть сообщник, он постарается покончить с опасными свидетелями. С нами, значит. Или если бандитов отпустят? Что тогда?

— Как это отпустят? — опешил Макс.

— А так… Под залог. В американских фильмах их всегда выпускают под залог, они расправляются со свидетелями — и делу конец.

— А доказательства! — кипятился Макс. — У нас есть карта полигона!

— Это не доказательство. Бандиты скажут, что видят её первый раз в жизни, и это будет правда.

— А труп Буратино?! Если ты не врёшь, то у них руки в крови. С таким доказательством их даже дядя Гоша не отпустит! Чего бояться?

Возразить было нечего. Даже самый доверчивый милиционер вынужден был бы арестовать убийцу, на руках которого ещё не высохла кровь жертвы. Однако Санчо считал дядю Гошу доверчивее самого доверчивого милиционера и потому согласился с предложением Макса при условии, что карту полигона они пока оставят у себя. Хватит с дяди Гоши и трупа Буратино.

— Пошли, — сказал Санчо. — Только говорить буду я. А то Макс опять про призраков начнёт и всё дело испортит.

Неразлучная троица поднялась из-за стола и помчалась к калитке. Ася была в недоумении. Потерянный штандарт, труп, карта, бандиты… Это кто бандиты! Это пираты — бандиты! Какая наглость! Пираты — это пираты, а никакие не бандиты! Она всё расскажет своим, и тогда наступит время мести: реки покраснеют от крови и небо переполнится павшими душами! Ася Чёрная Метка вылезла из укрытия и побежала на берег, где её с нетерпением поджидали друзья-разбойнички.

Они сидели в комнате — да, да, в той самой комнате — и разговаривали, как будто ничего не произошло. Санчо отчётливо слышал каждое слово. Он наотрез отказался зайти в дом вместе с дядей Гошей. Максим и Тонька тоже не изъявили желания сопровождать милиционера. Вместо этого рыцари притаились под окном и старались не пропустить ни слова.

— …А не попрощался он, потому что очень торопился. Дело не терпело отлагательства.

Это был голос Зямы.

В этот момент раздался стук. И в комнату вошёл дядя Гоша.

— А-а, — весело закричал Закидон. — Моя милиция меня бережёт! Заходи, Григорий Иванович, заходи, дорогой. Присаживайся. Мы тут с приятелем сидим, вином балуемся… Зиновий, налей товарищу.

— Никаких «налей», — отрезал лейтенант. — Я при исполнении. Пришёл по делу.

— Нужно иногда забывать о делах, — поучительно сказал Закидон. — В мире есть столько прекрасных вещей! Вино, дружеская беседа, искусство… Впрочем, искусства уже нет. А почему?

— Почему? — спросил дядя Гоша.

— Ну всё, — с досадой пробормотал Санчо. — Теперь Закидон заморочит ему голову. Никого он не арестует, потому что через минуту забудет, зачем пришёл. Говорили же ему… Эх!

— А потому что мало осталось художников, — сел на своего конька художник — И совсем не осталось настоящих ценителей, которые бы понимали и чувствовали живопись!

— Ну, знатоков у нас хватает, — подал голос Зяма. — Этого добра у нас пруд пруди.

— Невежды они, а не знатоки, — взревел старый художник. — Некоторые ходят раз в год в музей и считают себя знатоками, а сами ни ухом ни рылом… А нужно ходить каждый день и смотреть на картины часами. Ты садись, Иванович, садись. И посмотри на эту картину. Месяц назад закончил. Ну как?

— Ну… — неопределённо промычал дядя Гоша. — Я, собственно…

— По твоему лицу я угадываю, что ты о ней думаешь. Всё правильно: ничего путного ты о ней не думаешь, потому что не в силах угадать творческую мысль художника.

— Да?.. — с сомнением произнёс лейтенант.

— Уверен. А ведь мне удалось вложить в своё произведение глубочайший смысл! Я проанализировал традиции нашего общества и отобразил их на этом полотне. Что ты видишь?

— Цыплёнка. Наверное, только что вылупился из яйца. Вон скорлупа. Только цыплёнок почему-то фиолетовый. Но я хотел спросить…

— Минутку. Я сейчас тебе отвечу. Ребята…

Послышалось бульканье, звон стаканов, причмокивание.

— Ну и гадость! — брезгливо пробормотал художник.

— Картина?

— Нет. Вино. И как его люди пьют?! Н-да… На чём я остановился?

— На цыплёнке, — услужливо подсказал Зяма. — Ты закусывай, Кирилыч, закусывай. А то досказать не сможешь. А народу интересно, почему из яиц начали вылупливаться фиолетовые цыплята.

— Никто ниоткуда не вылупливается! Речь идёт о превращении.

— Всё понятно, — ахнул Зяма. — Яйцо превратилось в цыплёнка. Гениально!

— Нет. На картине вы видите не превращение яйца в цыпленка, а наоборот, превращение цыплёнка в яйцо. Я воспользовался старой, всем известной поговоркой, чтобы показать движение нашего общества.

— А куда направлено это движение?

— Конечно же, к первоистокам! — вдохновенно воскликнул Закидон. — К стародавней гармонии, к первозданной чистоте нравов, прочь от ужасов, которые несут с собой прогресс и американские стереотипы. Именно в этом и заключается нравственный подвиг цыплёнка!

— Кто бы мог подумать… — пробормотал дядя Гоша.

— Зиновий!.. — Закидон снова призвал собутыльника к действию. — Наливай. Лейтенант?..

— Я при исполнении, — машинально ответил дядя Гоша. — Кстати, а где Борис Устинович?

— Нашему коллеге пришлось срочно уехать, — сказал Зяма. — Но вы не огорчайтесь: мы с коллегой продолжим его дело. Он оставил нам план работы, наметил цепь экспериментов… Наука не должна стоять на месте. За это и выпьем!

И снова послышался звон стаканов.

— А где ваш коллега?

— Он подбросил Бориса Устиновича к городу. Скоро вернётся. А я вот остался. Ногу поранил. Собака цапнула.

— Собака? Может, она бешеная?! Нужно вызвать врача!

— Нет. Не нужно. Спасибо за заботу.

— Как знаете… А что ж Борис Устинович так торопился? — продолжал расспросы дядя Гоша. — Не попрощался даже.

— Его любимый племянник заболел… — пояснил Зяма-Дуремар. — Температура под сорок. Вот Ратинов и сорвался с места, позабыв обо всём.

— А адресок племянника случайно не помните?

— Нет. Случайно не помним. Где-то в Подмосковье… — продолжал беззастенчиво врать Дуремар. — Дело в том, что мы с Ратиновым соседи. Телефона у него нет, поэтому звонят обычно мне. Я как узнал об этом несчастье, сразу сюда, а Боря сразу отсюда. Мы с коллегой подменим друга, чтобы ему от начальства не влетело. Начальство у нас строгое.

— У нас тоже, — кивнул дядя Гоша. — А документики у вас имеются?

— А как же! Вот, пожалуйста, начальник. Проверяйте. Это мой паспорт.

— Ну зачем так? — смутился дядя Гоша. — Какой я начальник? Я для порядка спрашиваю…

— Понимаем, понимаем… — хохотнул Дуремар. — Наша служба и опасна и трудна…

Едва лейтенант начал изучать паспорт Дуремара, как раздался стук и в комнату вошёл почтальон Петрович.

— Телеграмма, — сказал он. — На имя Зиновия э-э…

— Это от Ратинова, — вскричал Дуремар. — Что с его племянником?

— Распишитесь в получении… Вот здесь. Хорошо.

— Доехал благополучно. У племянника свинка… Борис. Хм. При чём здесь свинка?

— Это болезнь такая, — пояснил дядя Гоша. — Дайте мне телеграмму… Ага. Отправлена сегодня утром из города… Подпись: Борис… Н-да…

— Вас что-то удивляет?

— Да так…

— А всё-таки?

— Поступил сигнал, что в этом помещении произошло убийство. По должности я обязан проверить.

Раздался громкий хохот, и громче всех смеялся Зяма.

— Убит! — заливался он. — А он телеграмму прислал! Это покойник-то! Да… Плохие у вас осведомители, товарищ лейтенант. По-моему, они над вами просто подшутили.