Леди Удача - Крэн Бетина - Страница 20

— Нет, мне не нужно. — Милая улыбка расцвела на ее лице. — Я и так слишком везучая.

— Слишком везучая? — Он почувствовал, как тает, снова поддается ей, запаниковал и резко отвернул лицо. — Глупость какая-то! — Он сердито фыркнул. — Где это слыхано, чтобы человек считал, что ему слишком везет? К тому же все это ерунда и никакого везения вообще не существует!

— Ах, что вы, еще как существует! — Глаза ее заискрились: она почувствовала, что он намеренно поддерживает в себе раздражение, и не без усилий. Это было недвусмысленное свидетельство того, что за его грубостью кроется совсем иной человек. — Даже мой отец, и тот признавал, что везение существует. Просто они с бабушкой очень расходились во взглядах на то, может ли человек каким-либо образом изменить свою везучесть. Бабушка верит, что на везение влиять можно и нужно, а папа… он никогда не мешал ей экспериментировать, как она хочет. — Ваш отец? — В первый раз она упомянула о своем отце. Рейн удивился, поднял голову и даже снова частично вылез из своей раковины-простыни. — Судя по всему, ваш отец очень здравомыслящий человек. Это радует. А где он? Мне бы нужно поговорить с ним… прямо сейчас.

Он желал поговорить с ее отцом? Чарити напряженно выпрямилась и отступила на шаг. Горе вдруг снова обрушилось на нее со всей силой. Ей тоже хотелось бы поговорить с отцом, уткнуться ему в грудь и снова почувствовать, как его теплые мозолистые руки обнимают ее. Мгновение она незряче смотрела перед собой, забыв, где находится, но постепенно под его пристальным взглядом вернулась в настоящее. Глубоко вздохнула и, несмотря на ком в горле, заставила себя произнести:

— Боюсь, это невозможно. Мой отец умер…десять дней назад. Повисло неловкое молчание, и Рейн Остин забыл о своих несчастьях, которые до того только и замечал, жил в них, как в коконе. У него стало скверно на душе, когда он увидел, как изменилось лицо девушки. Она побледнела, ее яркие глаза потемнели. В них притаилась мука. И эта беззащитная боль, которую он невольно подсмотрел, задела какие-то струны в его душе. Ну конечно… черное платье. Она в трауре. Лицо его загорелось краской стыда. Он потребовал встречи с ее умершим отцом — да за это убить мало!

— Мисс… мисс…

— Стэндинг, — подсказала она спокойно, думая, что он забыл ее имя. — Чарити Стэндинг.

Чарити. Нет, он не забыл ее имени. Но только сейчас, когда он чуть было не произнес это имя вслух, он осознал его значение во всей полноте. Чарити — «милосердие». Когда она была рядом, боль утихала, голос ее был нежен, в глазах сияло утешение — да она и была воплощенное Милосердие!

— Мы пошлем в гостиницу за вашим багажом сегодня же. — Она расправила плечи и снова стала твердой духом и исполненной желания помочь Чарити. — Вы почувствуете себя лучше, когда сможете побриться своей бритвой и надеть собственное белье.

Она не могла знать, что мрачное и испуганное выражение, появившееся на его лице, было результатом шока. Молодой светской девице вряд ли было известно, в чем заключается туалет джентльмена, и уж тем более она не стала бы об этом говорить. Но Чарити Стэндинг разбиралась в таких вещах и сообразила, как утешит мужчину, оказавшегося в непривычной обстановке, присутствие личных вещей и своего белья. Чарити Стэндинг была определенно необыкновенная девушка. От этой мысли его так и обдало жаром.

— Да, будет славно вылезти из этой дурацкой рубахи. — Он повел могучими плечами. — Она мне явно маловата.

— Да. — Чарити улыбнулась в знак согласия. — Она вам не по росту. Вы гораздо крупнее, чем был папа.

Рейн беспомощно смотрел, как она выходит из комнаты. Затворилась дверь, и в то же мгновение глаза его закрылись тоже. Какой же он дурак! Подумать только, он лежит в доме девушки, в рубахе ее покойного отца, да еще недоволен и бранится! Он уронил лицо в подушки.

— Черт!

Чарити же вдруг приостановилась на пути к лестнице. Итак, у его сиятельства нет ни семьи, ни жены… и невесты нет. Взгляд ее при этой мысли прояснился.

Но в следующее мгновение ей припомнилось то странное ощущение, которое она испытала, заглянув ему в глаза сейчас. Расспрашивая его о личной жизни, она явно задела какую-то очень чувствительную струну. Почему, собственно, у него никого нет? Она нахмурилась. Ясно, что его мучат не одни только телесные страдания. Было что-то еще… гнездившееся в его душе. Не страдает ли он от безответной любви? Сердце у нее так и упало.

Чарити расправила плечи и вздернула подбородок. Она твердо верила, что ее долг — противостоять горестям и утишать страдания, которые она видела вокруг себя. И задумчивое выражение на ее лице уступило место сияющей улыбке. Что ж, как только рана Рейна Остина совершенно затянется, характер его тоже станет лучше. Она поможет ему справиться с проблемами, чего бы это ни стоило!

Вселение второго обезножевшего страдальца в верхние покои Стэндвелла означало, что в доме, давно отвыкшем от гостей, изрядно прибавится работы. Для Остина приходилось специально готовить и таскать подносы наверх, а грязную посуду сносить вниз, на кухню. Требовалось много воды для процедур и омовений, надо было греть и доставлять наверх. Потребовалось дополнительное постельное белье, прибавилось стирки… и все время вверх-вниз, вверх-вниз… и ночные горшки, которые приходилось выносить, и свечи, которые надо было зажигать…

Штат прислуги в Стэндвелле состоял только из старого Мел-вина, его жены Бернадетты и двух их внуков, которые работали в основном в саду и на конюшне. У стариков сил хватало лишь на то, чтобы управиться со стряпней, уборкой и прислуживанием по мелочи при обычных обстоятельствах. Внуки же их заняты были по горло весенними работами на огороде, а также хлопотами на конюшне, в птичнике и на скотном дворе. А потому Чарити и леди Маргарет пришлось нацепить передники и чепцы и заняться уборкой в комнате, где сейчас лежал Стивенсон.

Скатывая ковры, которые следовало вынести на двор и выбить, и снимая полог с кровати для стирки, леди Маргарет поглядывала на раскрасневшееся лицо внучки. Вряд ли этот румянец заиграл на ее щеках из-за физических усилий, которых требовала уборка. Старуха хмурилась и наконец улучила момент, чтобы сообщить своей столь нежно ограждаемой от мира внучке:

— Я послала сообщить Гэру и Перси, чтобы они явились сюда и ухаживали за его сиятельством.

Чарити, снимавшая последнее полотнище выгоревшего бархата с медного прута, тянувшегося вдоль балдахина, замерла:

— Но зачем беспокоить Гэра и Перси? Я прекрасно справляюсь сама.

Леди Маргарет, стоявшая по другую сторону кровати с охапкой пыльных занавесей в руках, прищурилась:

— Это неприлично — молодой девице и вдруг заниматься мужской…

— Задницей? — подсказала Чарити.

— Раной! — Леди Маргарет так и взвилась: ее поймали на том, что она говорит обиняками, как настоящая жеманница. Она всегда гордилась тем, что слов не выбирает, презирала щепетильность, которой щеголяют «настоящие леди», а теперь сама вынуждена была прибегать к глупым уловкам. Что за дурацкое положение! — Вот, пожалуйста, ты уже и говоришь как матрос. Научит он тебя! — Старуха принялась возиться с занавесями, соображая между тем, как бы половчее облечь в слова свою мысль. Наконец она брякнула: — Неприлично молодой девушке трогать руками мужчину.

— Но, бабушка! — Чарити покраснела, чувствуя себя не совсем безгрешной по этой части, и нервно сжала в руках бархатный занавес. — Я вовсе не трогаю руками его сиятельство, я просто ухаживаю за ним.

«Это ты так считаешь», — подумала леди Маргарет. Но вслух сказала:

— Но у него-то на уме совсем другое. Мужчины, особенно аристократы, относятся к подобным вещам совсем не так, как женщины. Он из высшего общества, а женщина его круга никогда бы не вызвалась ухаживать за мужчиной. Светской женщине такое бы и в голову не пришло. А потому, с его точки зрения, если женщина по доброй воле приближается и даже прикасается к нему, то она тем самым заявляет, что ей безразличны такие вещи, как приличия и моральные устои, а значит, и сострадание, и доброта. Для мужчины типа его сиятельства прикосновение означает приглашение к ночным трудам. — Старуха осеклась и чопорно выпрямилась. Но по тому, как широко Чарити раскрыла глаза, она поняла, что идти на попятный уже поздно.