Мой прадедушка, герои и я - Крюс Джеймс - Страница 14

14

Лишь в тот день, когда корабль был отбуксирован в гавань, пассажиры узнали, в какой опасности они находились. Они прочли об этом в той же самой газете, в которой было помещено объявление о вечернем цирковом представлении с участием знаменитого клоуна Пепе.

Нечего и говорить о том, что цирк в этот вечер был полон народу. Все пассажиры корабля, разумеется, тоже находились среди публики, приветствовавшей Пепе громкими аплодисментами и криками «браво!». И только теперь их охватил ужас, когда Пепе, размалёванный, как и положено клоуну, в широченных штанах, развевающемся балахоне и огромных белых перчатках, появился на арене и заиграл на крошечной скрипочке… Словно маленькие голуби затрепетали на ветру и полетели под купол цирка.

Прадедушка свернул обои в рулон, а я вздохнул с облегчением, но, как видно, слишком уж громко, потому что Старый удивленно спросил:

— Ты что это так пыхтишь?

— Очень захватывающая история, прадедушка, — ответил я. — А вообще-то она совсем не веселая.

— Это я тебе сразу сказал, Малый! Я собирался написать забавную историю про профессионального весельчака, а у меня получилось чуть ли не героическое сказание.

— А чем все-таки Пепе герой, прадедушка? Я вижу, что он герой, а почему — объяснить не могу.

— По-моему, Малый, тут многое сочетается. И мужество решиться на это представление в такую минуту. И выдержка — ведь он продолжал веселить публику и тогда, когда положение казалось безнадежным. И упорство, несмотря на страшную усталость. Собственно говоря, Пепе совершил чудо — он не только удержал пассажиров от паники, которая нередко приводит к необдуманным действиям и даже к гибели, но еще и заставил их смеяться. Он был не только клоуном, Малый, но и врачом и волшебником — он спасал смехом. Он был героем под маской клоуна.

Прадедушка на минутку задумался и, улыбнувшись, добавил:

— Он даже был, если хочешь знать, героем труда.

— Как так, прадедушка?

Он так хорошо работал, что отвлек пассажиров от опасности, грозившей их жизни… Знаешь, похоже, что нас сейчас позовут ужинать… А я и проголодаться-то не успел!

Я взглянул на часы и сказал, что нам вполне еще хватит времени сочинить целых два «обойных» стихотворения — каждый по одному!

— Прекрасно, — согласился прадедушка, — приступим. Давай-ка теперь напишем о таком — как бы это сказать? — задорном мужестве при самых отчаянных обстоятельствах, или, как говорят, о юморе висельника. Ведь часто это юмор героический.

— Чур, я сочиняю про разбойника! Песню разбойника-висельника! — поспешно сказал я.

— Только вот герой ли разбойник? Это еще вопрос, Малый. Ну что ж, попробуй, не возражаю! А я придумаю совсем другую песню.

Я отправился за новым рулоном обоев и тут сделал одно открытие: кто-то рылся в наших рулонах. Мы принялись писать — сразу с двух сторон.

Мы строчили, не отрывая карандаша от бумаги, — оба мы были сегодня в ударе. Не оттого ли, что утром к прадедушке приходил доктор и, когда он ушел, стало как-то легче на душе?

Прадедушка, к моей радости, опять уступил мне очередь, и я голосом балаганного зазывалы стал громко читать, держа в руках развернутый рулон:

Песня разбойника с петлей на шееСюда, сюда! Вали, народ, толпою!Сияет солнце! Всем бесплатный вход!Меня, неукротимого в разбое,Сегодня поведут на эшафот.Пред всем народом, на глазах господКазнят разбойника. Ну что ж, он казни ждет!Со мною процветали по дорогамРазбой, убийство, кража и грабеж.На совести грехов ужасных много —Свершился суд. От кары не уйдешь.Пред всем народом, на глазах господРазбойник, в петлю лезь! Ну что ж, он петли ждет!Иной, быть может, мною обворован.Сочтёмся же, пришёл расплаты час.Верёвку вы сулили мне в обнову?Так вот она! Вкруг шеи обвилась.Пред всем народом, на глазах господОтмстят разбойнику. Ну что ж, он мести ждет!Прощай навек, разбойничья свобода,Прощай навек, веселое житье.В последний раз пред всем честным народомЯ покажу бесстрашие свое.Пред всем народом, на глазах господУмрёт разбойник. Гордо он умрет!

Последнее четверостишие я проорал на весь чердак диким и гордым разбойничьим голосом.

— Гм… да… — заметил прадедушка. И только немного погодя добавил как-то особенно тихо: — Это производит впечатление, Малый, такая бравада. И вправду кажется, будто твой разбойник умирает как герой. Но вот подумай. Кто живет разбоем, тот всегда играет со смертью. Смерть — его ставка в игре. И когда она приходит — ну что ж, игра проиграна. Он умирает как игрок, а не как герой.

— Но разве это не мужество — веселиться с петлей на шее?

— Кто ни во что не ставит чужую жизнь, Малый, тот и свою невысоко ценит. Крестьянин из моего стихотворения проявил куда больше мужества в своей строптивой висельной песне, чем твой разбойник в своей бесшабашной.

— Какой крестьянин, прадедушка?

— Крепостной крестьянин из давних времен, восставший против своих господ за право и справедливость. Он у меня поет, стоя под виселицей, с петлей на шее, песню о непокорности. Вот слушай!

Прадедушка снова надел очки — все это время он вертел их в руках — и начал читать:

Песня крестьянина с петлей на шееМеня повесить, господа?Я в жизни вам помехой?Пеньковый галстук? Что ж, тогдаМне будет смерть потехой.Отсрочку мне дает палач.Эй, баре! Песню слушай!Пусть лучше песня, а не плачВам раздирает уши.До нитки оберете нас,Как липку обдерёте.А кто из вас в свой смертный часСпоёт на эшафоте?Смотрите ж, как на смерть идут!Нет, смерть вам не подвластна!Прощай навек, мой тяжкий труд,А виселица, здравствуй! 

Я так и не успел сказать прадедушке, что, по-моему, этот крестьянин — самый что ни на есть настоящий герой, потому что прадедушка сразу заговорил:

— В старину случалось, что бунтовщиков и миловали, если они били челом своим повелителям и молили о прощении. А моему крестьянину свобода и справедливость дороже жизни в ярме. У него ведь, наверно, оставались жена, дети. И все-таки в своей песне он не просит пощады. Это песня героя. И господам его было не до смеха. Юмор висельника горше полыни.

— Значит, это юмор без смеха, прадедушка?

— Да нет, Малый. Только смех тут особый. Он освобождает человека от страха, разрывает его оковы. Бывают даже случаи, когда смех спасает висельника от верёвки. Моя «Баллада о Мудром Гусе» как раз об этом. Хотя в ней и виселицы-то никакой нет.

— Я ведь уже слыхал эту балладу, да, прадедушка?

— Да, года два назад я тебе ее читал. А сегодня прочту опять — уж очень она нам подходит.

Прадедушка на минуту задумался, припоминая, а потом стал читать наизусть: