Т. 1. Стихотворения и поэмы Эдгара По в переводе Константина Бальмонта - По Эдгар Аллан - Страница 31

31

Часть II

Высоко в горах с эмалевой главой — Как та, где сонный пастух, на своем ложе Исполинского пастбища лежащий привольно, Приподняв свои отяжелевшие веки, вздрагивает и смотрит, Многократно бормоча «Верю, отпустите мне», Какое время в Небесах означено луной — С розоватою главою, что, башней там вдали вздымаясь В солнце светлый эфир, прияла луч Закатных солнц в повечерии — в полдень ночи, Меж тем как луна плясала красиво-странным светом — Взнесенная на высоте такой, высилась громада Сверкающих колонн на освобожденном воздухе Отсвечивая от Паросского мрамора эту двойную улыбку Далеко вниз на волну, что искрилась там И взлелеяла юную гору в ее логовище. Из расплавленных звезд здесь пол, как те, что пали [20] Через эбеновый воздух серебря саван Собственного своего разрушения, меж тем как они умирали — Украшая там обители неба, Купол, созвенным светом спущенный с Небес, Тихонько покоился на тех колоннах, как венец — Окно из кругового алмаза, там, Глядело сверху в багряный воздух, И лучи от Бога устремляли эту метеорную цепь И дважды опять окружали сиянием всю красоту, — Разве что между Горним небом и этим кольцом Какой-нибудь дух беспокойный взмахнет своим сумрачным крылом. Но на колоннах глаза Серафима узрили Смутность этого мира: — тот серовато-зеленый цвет, Что возлюблен Природой, как лучший для могилы Красоты, Подстерегал в каждом выступе, вкруг притолки каждого — И каждый херувим изваянный, там, Что из мраморного своего обиталища выглядывал, Казался земным в тени своей ниши — Ахейские изваяния в мире столь богатом. Фризы из Тадмора из Персеполиса [21] — Из Баальбека, и тихой, светлой бездны Красивой Гоморры! О, волна [22] Теперь над тобой — но слишком поздно, чтобы спасти! Звук любит ликовать в летнюю ночь: — Свидетель тому ропот серых сумерек, Что прокрадывался на ухо, в Эйрако [23] , Многим безумным звездочетам, давно тому назад — Что прокрадывается всегда в слух того, Кто задумчиво глядит в темнеющую даль, И видит тьму, идущую как тучу — Не есть ли ее облик — голос ее — совершенно осязаемый и громкий? [24] Но чт о это! — оно идет — оно доносит Музыку с собою — то быстрый шорох крыл — Миг Перерыва — и потом плывучая, падучая волна Напевная — и вот Нэзасэ вновь в своих чертогах. От дикой силы своевольной торопливости Щеки ее заалели, и губы ее приоткрыты; Пояс, что обвивался вокруг ее чарующего стана Порвался от тяжелого биения ее сердца. Посредине этого чертога, чтоб вздохнуть, Она приостановилась и вострепетала, Занте! вся В волшебном свете, что целовал ее золотые волосы, И хотел бы остаться там, но мог лишь мерцать. Юные цветы шептали напевно [25] Счастливым цветам этой ночью — и дерево дереву: — Брызгами водометы роняли музыку На многие звездами озаренные могилы, или луной озаренный дол; Молчание все же снизошло на все телесное — На красивые цветы, на искристые водопады, и на ангельские крылья — И звук один, что от духа возник, Нес привев чарованью девой пропетому: — «Под голубым колокольчиком или сиянием северным Или под разросшимся диким побегом, Что отклоняет от дремлющего Лунный луч [26] — Осиянные созданья! вы, что размышляете, С полузакрытыми глазами, О звездах, вашим чудом Привлеченных с небес, Пока не засверкают они сквозь тень, и Не снизойдут на ваше чело Как очи девы, Что взывает к вам ныне — Восстаньте! от своей дремоты В беседках из фиалок, Долг дабы свершить приличествующий Этим звездно-озаренным часам — И стряхните с кос ваших, Отягченных росой, Дыхание тех поцелуев, Что тяготят их еще — (О, как без тебя, Любовь! Могли бы ангелы быть благословенными?) Те поцелуи истинной Любви, Что к покою вас убаюкали! Восстаньте! — Отряхните с крыл ваших Всякую помеху: — Роса ночная — Она бы обременила ваш полет: — И истинной любви ласки — О! покиньте их! Легки они на косах, Но сердцу — свинец. Лигейя! Лигейя! Красивая моя! Самая смутная мысль о которой Обратится в напев, О! твоя ли это воля Носиться на ветерках? Или все еще в причуде, Как одинокий Альбатрос, [27] Нависши на ночи (как он на воздухе) Следит с восторгом За гармонией там? Лигейя! где бы Ни был твой лик, Нет чар, чтоб отъяли От тебя твою музыку. Ты оковала много глаз В дремотном сне — Но звуки еще встают, Что твое бодрствование блюдеть — Звук дождя, Что сбегает к цветку И пляшет опять В ритме ливня — Шепот, что исходит [28] От прорастания травы — Это музыка вещества — Но слепков лишь, увы! — Так дальше, милая, Ты дальше лети К ручьям, что покоятся ясные Под лунным лучом — К одинокому озеру, что улыбается В дреме своей глубокого покоя, К сонму звезд-островов, Что украшают, как драгоценность, его лоно — Где дикие цветы, расстилаясь, Переплели свою тень, На берегу его спит Многое множество дев — Иные покинули прохладную прогалину, и Спали с пчелой [29] — Пробуди их, дева моя, На болоте и на лугу — Иди! вдохни в их дремоту, Тихонько, на ухо, Музыкальные числа, Они задремали, чтобы услышать их — Ибо, чт о , разбудить может Ангела, так скоро, Чей сон зачался Под холодной луной, Если не чара, которую никакая дремота Колдовства не ввергнется в испытанье, Ритмическое число Что убаюкало его и усыпило?» Духи по крыльям, и ангелы на вид, Тысячи серафимов устремились чрез Горнее небо, Юные грезы еще реяли на дремотном порханья их — Серафимы во всем, кроме «Веденья», свет пронзающий, Что упадал, преломленный, за грани твои, далеко, О, Смерть! от ока Бога над той звездой: — Сладостно было это заблуждение — сладостнее еще та смерть — Сладостно было то заблуждение — даже у насдыханье Знания делает мутным зеркало нашей радости — Для них, то был бы Самум, истребительный — Ибо какая польза (им) знать, Что Истина есть Обман — или что Благословение есть Скорбь? Сладостна была их смерть — для них умереть значило созреть. Последним восторгом насыщенной жизни — За пределами этой смерти нет бессмертия — Но сон самоуглубленный, и нет там «быть» — И там — о! да пребудет там усталый дух мой Вдали от Вечности Небес — и однако как далеко от Ада! [30] Какой преступный дух, в какой смутной заросли Не услышал волнующие призывы этой песни? — Только два: они пали: ибо Небо не дарует милости Тем, кто не слушает биение своих сердец. Дева-ангел и ее любовник-серафим — О! где (и можете искать по всему небесному простору) Любовь была, слепая, близь трезвого Долга ведома? Необузданная Любовь пала — средь «слез совершенного стона» [31] Благой он дух был — он, что пал: — Блуждатель у ключа одетого мхом — Высматриватель светов, что сияют там высоко — Сновидец в лунном луче близ любви своей: Какое чудо в том? ибо каждая звезда там окоподобна, И ласково так глядит сверху на волосы Красоты — И оне, и каждый одетый мхом ключ были священны Его сердцу, любовью одержимому и печалью. Ночь обрела (для него ночь скорби) На горном утесе юного Анджело — Нависнув, она наклонилась через все торжественное небо, И нахмурилась на звездные миры, что под ней покоились. Здесь сидели он со своей любовью — свое темное око приковав Взором орла вдоль небосвода: — Вот обратил его к ней — но тут же — Содрогнувшись — снова к кругу Земли. «Янтэ, милая, смотри! как дышет тот луч! Какая в том чара, смотреть далеко туда! Она не чудилась такой, в то осеннее повечерье, Когда я покинул пышные ее чертоги — не оплакивая, что покидаю, Тот вечер — тот вечер — я должен бы помнить — Солнечный луч упадал, в Лемносе, как ворожба, На арабески резные золоченого чертога, Где пребывал я, и на ткани стен — И на веки мои — О, тяжелый свет! Как дремотно навис он на них, погружая и в ночь! По цветам, раньше, и по мгле, и по любви они блуждали С Персиянином Саади в его Гулистане: — Но, О, свет тот! — Я заснул — Смерть между тем Проскользнула над чувствами моими на этом чарующем острове Так бережно, что ни единый шелковый волос Не проснулся, как спал — не узнал, что там был он. «Последним место на Шаре Земли, где я ступал, Был гордый храм, именуемый Парфеноном. [32] Более красоты ютилось вкруг его стен украшенных колоннами, Чем даже в горячей груди твоей бьется [33] И когда старое Время крыло мое расчаровало, Тогда устремился я оттуда — как орел с своей башни, И годы оставил я позади в один час. Тем временем как над ее воздушными пределами я висел, Половина сада на ее шаре метнулась, Развернувшись как свиток пред моим взором — Необитаемые города пустыни также! Янтэ, красота столпилась предо мною тогда, И почти я возжелал быть снова одним из людей». «Мой Анджело! зачем же быть одним из них? Более яркое жилище здесь для тебя — И зеленее поля, чем в том мире вверху, И чары женщины — и страстная любовь». «Но слушай! Янтэ! Когда воздуха такого нежного Не стало мне, и мой крылатый дух мчался ввысь, Быть может, мозг мой закружился — но мир, Покинутый едва, был в хаос ввергнут, Ринулся от устоя своего, на ветрах разъятый, И пламя покатил вкось через огненное Небо. Показалось мне, нежность моя, что тогда перестал я парить, И я упал — не быстро как поднимался раньше, Но вниз, трепетным движеньем Чрез свет воспламененных лучей, к этой золотой звезде! Не длителен размер был моих часов падучих, Ибо ближайшей из всех звезд к нам была твоя — Страшная звезда! что пришла, в ночь ликованья, Как красный Дэдалион на смятенную Землю». «Мы прибыли — и на твою Землю — но не нам Дано веление владычицы нашей оспаривать: — Мы прибыли, любовь моя; вокруг, ввыси, внизу, Веселые светляки ночи, мы проходим и уходим, И ничего не спрашиваем — разве что встретим ангельский привет, Который нам она дарует, как даровано ее Богом — Но, Анджело, никогда седое Время не развертывало Зачарованного крыла своего над более красивым миром! Дымен был малый диск ее, и лишь ангельские глаза Одни могли видеть призрак в небесах, Когда впервые Аль-Аарааф познал, что путь его лежит Стремглав, туда, над звездным морем, Но когда слава его вознеслась на небо, Как пламенная грудь Красоты под очами возлюбленного, Мы приостановились пред наследием людей, И твоя звезда затрепетала — как тогда Красота!» Так в беседе, влюбленные провожали Ночь, что убывала и убывала и не приводила дня. Пали они: — ибо Небеса надежды не даруют тем, Кто не слушает биение своих сердец.