Серебряный ветер - Кук Линда - Страница 15

Лишь когда сторожевые Кардока были утихомирены и взяты в плен, а Симон отправил своих людей во все концы дома искать Кардока, у него появились сомнения в том, что миссия его закончится благополучно.

Мужество дочери вождя едва не стоило ей жизни. Симон расслышал в ее голосе нотки страха и сразу догадался, что девушка лжет, дабы запутать ищущих. И все же он не мог развернуться и уйти, поскольку существовала опасность, что коварный Кардок появится позже и нападет.

Симон один ворвался в помещение, где, как свидетельствовали доносившиеся оттуда звуки, к встрече с ним готовились. Он знал, чем рискует. Кардок вполне мог ждать его в засаде, и темнота была на руку оборонявшемуся. Ладонь Симона, сжимавшая меч, взмокла от пота. Он вспоминал другую ночь и другую темную комнату, другую схватку впотьмах. Это было давно и недавно. Тогда, в Ходмершеме, случилось нечто такое, что перечеркнуло всю его жизнь. Благосклонность судьбы и рискованное решение действовать в одиночку уберегли его от еще одной смертельной ошибки.

Судьба покуда хранила его — все кончилось миром, хотя Симон никак не мог понять, отчего Кардок не разрешил недоразумение с самого начала. Чего проще — выйти и сказать: «Вот он я!» Не дожидаясь, пока нормандцы будут вынуждены применить силу. Кардок был известен своей хитростью и храбростью. Тогда почему он решил держать оборону в комнате, где негде спрятаться, там, где кроме него находились женщины и дети?

Симон отправил Гарольда обыскать хижину перед уходом, но никакого тайного выхода не нашел. Кардок запер себя, свою любовницу и служанку, а также детей в капкан. Так мог бы поступить простофиля, но не старый хитрый бандит Кардок.

И, что хуже всего, старик слышал голос дочери из-за двери, но не отвечал ей. Симон видел выражение лица Аделины в свете факела: она тоже была поражена мерой безразличия отца к ней.

Симон зачерпнул ледяной воды и плеснул в лицо, прогоняя остатки сна.

В маленькие оконца бойниц било солнце. Холодное, почти зимнее. Симон потянулся за туникой. Сегодня он собирался основательно исследовать долину, чтобы наконец решить ту задачу, которую он уже давно перед собой поставил: понять, каким образом Кардок выезжает за ее пределы и возвращается, оставаясь не замеченным гарнизоном.

Старый бандит, конечно, хитрец, но не волшебник. Просто он знает какой-то иной путь, в обход ущелья, за которым так тщательно наблюдали люди Тэлброка. Как только этот путь будет найден, Симон сможет запереть старого лиса в его норе, и при этом ему не придется самому лезть в логово Кардока, как это было сегодня ночью.

Крики ворон становились все громче, все пронзительнее. За стенами убежища Симона Тэлброка все явственнее слышались взволнованные голоса. Неужели лучники ослушались приказа оставить птиц в покое? Симон пристегнул к поясу меч и накинул плащ.

Гарнизон был охвачен волнением. Посреди двора стоял Кардок собственной персоной и щурился на солнце. Симон посмотрел в том же направлении, что и нежданный гость. Три громадных черных ворона опустились на зубцы крепостных стен, присоединившись к своим черным блестящим собратьям, уже рассевшимся на парапете по всему периметру стены. Задул северный ветер и принес первый снег. Легкие хлопья, кружась, опускались на черные перья, жесткие и грозно торчащие, как щетина на спине дикого вепря.

Кардок повернул голову, из-под нависших седых бровей на Симона смотрели глаза, чей взгляд был едва ли приветливее того, каким на него взирали громадные местные вороны.

— Я пришел поговорить с тобой, Тэлброк. Симон кивнул:

— Я должен был первым прийти к тебе. Я причинил вам неприятности и готов восстановить то, что сломано.

— Значит, ты просишь прощения за то, что ворвался в мой дом?

— Нет, но я сожалею о том, что мне пришлось применить силу.

Кардок, странное дело, промолчал. Казалось, ему, несмотря на очевидную злость, не хотелось вспоминать о событиях прошлой ночи. Симон провел рукой по лбу. Кардок с тех пор, как вернулась его дочь, вел себя непредсказуемо.

Валлиец медленно повернул тяжелую седую голову в сторону птиц, рассевшихся по стенам, затем снова посмотрел на Симона.

— Это такой нормандский обычай сначала заключать мир, а потом отказывать бывшему врагу от места у очага?

Солдаты гарнизона высыпали из казармы, с интересом наблюдая за обменом любезностями. У огня соглядатаев будет меньше.

— У моего очага едва ли намного теплее, чем во дворе, — сказал Симон, кивнув на развалины старого замка, — но, я приглашаю тебя в свой дом, Кардок.

Валлийский вождь проворно, словно юноша, спрыгнул с седла и бросил поводья тому, кто оказался ближе, не удостоив ошарашенного солдата даже взглядом. Симон удержался от оскорбительной для Кардока усмешки; был ли тот безумен или нет, Кардок оставался вождем племени и вел себя по-королевски, так же, как держался когда-то старина Генрих Плантагенет.

Кардок, увидев помещение, в котором жил Тэлброк, был немало озадачен.

— Ты живешь здесь, среди развалин, а своим солдатам отдал новую казарму?

Симон кивнул и умело спрятал улыбку. Кто бы говорил об этом, но не Кардок, ночевавший в хлипкой, продуваемой всеми ветрами хижине.

— Ты не можешь не согласиться с тем, что, будь то командир или вождь, ему следует ради его же блага держаться на расстоянии от тех, кем он правит. Маленькая комната где-то на отшибе приятнее для жизни, чем спальные покои в большом доме.

Кардок прищурился:

— Мудрый человек спит там, где враг не ожидает его найти.

— Разумеется.

Кардок прошелся по комнате, останавливаясь для того, чтобы осмотреть немногое из того, что Симон прихватил с собой в изгнание. Дважды он начинал говорить, но оба раза замолкал на полуслове. Наконец Кардок указал на украшенные искусной резьбой ножны, лежавшие рядом с пустой переметной сумой Симона:

— Что это за оружие? Кто его сделал?

Симон вытащил короткую саблю из ножен и положил ее на ладонь, протягивая Кардоку:

— Это сарацинский клинок хитрой формы. Хороший клинок — не тупится и его трудно выбить из руки.

Кардок пальцем провел по тонкой резьбе на рукояти.

— Сделан на совесть.

— Отец моего отца привез его из Святой земли. Вождь окинул взглядом изогнутое лезвие, вздохнул и вернул владельцу.

— В твоей родне были мавры? Ты мусульманин? Волосы у тебя больно темные.

Старый лис, похоже, был настроен поболтать. И при этом прямо-таки нарывался на оскорбления. Симон вернул саблю на прежнее место.

— Я христианин, разумеется.

— И все же ты убил священника! Симон поднялся.

— Да, я убил священника.

— Почему?

— По ошибке. — Симон налил из кувшина эль, две кружки — себе и гостю. Вдохнув поглубже, он мысленно приказал себе не поддаваться на провокации. Кардок мог специально явиться сюда, чтобы вызвать Симона на драку. — Давай выпьем, — предложил Симон, — за то, чтобы положить конец ошибкам.

— Чтобы не ошибиться, — пробормотал Кардок и осушил чашу до дна. — Я пришел к тебе с предложением, Тэлброк, и очень надеюсь, что это не будет ошибкой.

Симон опустился на тюфяк, а гостю предложил единственную скамью у холодного очага.

— Я слушаю, — сказал он. Кардок поджал губы и прорычал:

— Я отдаю тебе в жены дочь, а ты клянешься, что не дашь нормандцам — все равно каким — переезжать через мою долину.

Ночью ему снилась Аделина, но и во сне Симон понимал, что она ему заказана, что ее волосы цвета солнечного света никогда не коснутся его кожи, никогда не согреют его постель…

— Ну и?..

Симон посмотрел в глаза Кардоку, в них кипела ярость.

— Я не могу ее взять, — ответил Симон и осушил свою чашу.

— Ты уже женат?

Симон встал, подошел к стене и заглянул в бойницу.

— Нет, но я не пущу женщину в свою жизнь. Ты знаешь, кто я.

Кардок помрачнел.

— Ты отказываешься от нее? Ты отказываешься от моей дочери?

— Я отказываюсь от нее потому, что не хочу навлечь проклятия и на нее. И на тебя тоже. Ты должен держать ее от меня подальше. Как можешь ты предлагать дочь изгою? — Симон повернул голову, взглянул отцу Аделины в глаза. — Я потерял свои земли, и, может быть, мне уже никогда не получить их назад. Есть еще золото, надежно припрятанное от юстициариев, но я не могу до него добраться, поскольку за каждым моим шагом следят. От того, что ты отдашь мне дочь, никакой выгоды не получишь.