Серебряный ветер - Кук Линда - Страница 18

Кардок что-то пробурчал недовольно, словно Симон высказал свои соображения вслух.

— Они не могут поговорить, этот паренек и Аделина, до тех пор, пока она не научится нашему языку. Ее мать была нормандкой и говорила с ней только на своем языке.

И годы, проведенные в Нормандии в качестве заложницы, еще сильнее отдалили ее от народа Кардока. Симон начал понимать.

— Зима предстоит долгая, к весне мы все будем с легкостью общаться друг с другом.

— Она мне не сестра, — повторил мальчик на прекрасном нормандском.

— Ты хорошо говоришь, — сказал Симон, — к тому же некоторые из нас быстро учатся всему новому.

Кардок лгал. Мальчик мог бы объясниться с Аделиной, если бы ему предоставили такую возможность. Его специально держали подальше от сводной сестры? Симон взглянул на Кардока, виноватым тот явно не выглядел.

Симон сверху вниз посмотрел на мальчика и, пожав плечами, спросил:

— Ты согласен на перемирие до весны?

Паренек кивнул, и мать быстро увела его на кухню. Мальчик упирался, громко протестуя.

— Он хороший парень, — сказал Симон. — У меня в Тэлброке был сводный брат, зачатый гораздо позднее того времени, как мой отец овдовел. Люди говорят, и не без оснований, что он лучший из нас всех.

Кардок молча вернулся к священнику. Симон последовал за ним. Еще одна загадка: отчего Кардок не хочет говорить о ребенке, который, без сомнения, приходится ему сыном, ведь бастард, всеобщий любимец, растущий в доме своего отца, не навлекает бесчестья ни на своего отца, ни на себя самого.

Пока Симон разбирался с пареньком, Гарольд держался в стороне. Когда Симон подошел к Кардоку, Гарольд подошел тоже.

— Этот валлиец, черт его подери, себе на уме, — тихо сказал Гарольд.

— Он будет вести себя мирно, покуда мы не будем говорить о его семье и затрагивать его прошлое, — отозвался Симон.

— Если ты все еще намерен жениться на дочери старого лиса и соблюдать перемирие, найди способ уклониться от свадебного пира. Ты еще рта не успел открыть, а у валлийца шерсть на загривке встает дыбом. Он за каждое слово тебе готов глотку перегрызть, даже если ты предложишь тост за здоровье его дочери.

На столе лежал пергамент и стояла чернильница. Угрюмый священник ждал распоряжений. Кардок рассеянно взмахнул рукой.

— Отец Катберт здесь для того, чтобы услышать твое признание в том, что ты не женат и, — тут Кардок тряхнул головой, — не отлучен от христианской церкви. Он знает, что моя дочь не замужем и готова взять тебя в мужья. Он все это запишет и засвидетельствует наш договор.

— Мир, — сказал Симон, — должен быть первым пунктом.

— И приданое, я дам ей приличное приданое.

— Как я уже говорил, земли и золото, которые принадлежат твоей дочери, могут быть отняты у нее, если у меня дела пойдут хуже.

— Ты отказываешься взять приданое?

Симон покачал головой. Охранять мир с таким вспыльчивым и раздражительным человеком, как Кардок, будет непросто. Со временем Аделина, быть может, поможет ему лучше понять своего отца.

— Где Аделина?

— В часовне. Ищет покров для алтаря — тот, что лежал на нем, когда венчалась ее мать. Когда ей нужно будет поставить подпись, я ее позову. — Кардок подтолкнул священника в бок. — Моя дочь умеет писать и читать, так что советую тебе все изложить правильно, она разберет, что ты там нацарапал.

Симон приподнял брови. Мать Аделины передала ей нечто большее, чем знание нормандского языка. Симон бросил предупреждающий взгляд на Гарольда. Он не хотел, чтобы кто-то из валлийцев догадался о том, что он сам умеет читать.

Гарольд все понял правильно. Подмигнув Симону, он сказал, обращаясь к Кардоку:

— Симон может подписаться. Его научил этому слуга его отца в Тэлброке. Несколько недель пришлось потратить на учение, но сейчас с этим у него все в порядке.

Кардок пожал плечами:

— По мне, и крест сойдет. Главное — это слово мужчины. Так… Мы говорили о приданом. Приданое ты должен взять, ради чести моей и дочери. Если, как ты сказал, король может забрать у нее земли, я дам ей вместо земли золота — чистого валлийского золота, не то что ваши поганые нормандские монеты, которые твои соотечественники роняют по дороге, удирая от меня.

Симон сдержался и не улыбнулся.

— Спасибо, мне придется схоронить золото — убрать в тайник до тех времен, пока оно нам не понадобится. Ты наверняка знаешь, куда его можно спрятать понадежнее. Если Маршалл пошлет меня охранять другую крепость, мы отправим за ним гонца. Покажи мне это место, и мы вместе спрячем золото: ты, я и Аделина.

Кардок поднял на него восхитительно невинный взгляд.

— Мне придется поискать такое место. У тебя есть предложения?

— Только не в часовне, — сказала Аделина. — Я думаю, воры начнут искать именно там.

Симон повернул голову на голос, Аделина наблюдала за ними из дальнего угла.

— Я не слышал, как ты вошла, — сказал он и, приблизившись, взял ее за руку. — Мы обсуждаем твое приданое. Отец дает за тебя золото, и оно должно быть спрятано от короля и его слуг. — Симон разжал свободную руку и протянул Аделине маленький кожаный мешочек, который прихватил с собой из крепости. — А это, Аделина, мой тебе подарок в честь помолвки. Аделина не торопилась принимать его.

— Ни к чему это… Кардок подошел к молодым:

— Возьми, дочка.

Аделина продолжала смотреть Симону в глаза, Тэлброк улыбнулся:

— Камушки невелики, но очень ценные. Жена изгнанника должна иметь такого рода драгоценности. Если у нас будут неприятности… в будущем, ты можешь распорядиться ими по своему усмотрению.

Аделина высыпала на ладонь содержимое мешочка. Трифамильных рубина Тэлброка, каждый оправлен в простое золотое кольцо.

— Носи их всегда при себе, — сказал Симон. — Однажды они могут сохранить тебе жизнь.

— Я буду носить их всю жизнь, пока не превращусь в дряхлую старуху, греющую кости у очага.

Кардок вздохнул:

— Ну так надень кольца и подойди поставить подпись под договором. Я даю ему сорок мер золота в качестве приданого за тебя, и священник напишет, что он подарил тебе три рубина в честь помолвки. Катберт обещал завтра сделать оглашение и через три дня вас обвенчать. Здесь все написано, на пергаменте. Подпиши — и, считай, сделка совершена.

Аделина не выглядела недовольной тем, что между помолвкой и свадьбой пройдет так мало времени. «Должно быть, она торопится выйти за меня из-за ребенка, — подумал Тэлброк. — Она хочет получить мое имя как можно скорее, пока ребенок не начал расти у нее в животе».

Аделина подошла к столу с непринужденной грацией, заставлявшей сердце Симона биться быстрее. Если ребенок есть, то кто его отец? Добровольно ли она легла с ним, или ее взяли силой?

Каким бы образом это ни произошло, у нее хватало мужества действовать без истерик в интересах своего будущего отпрыска. Мать бастарда должна чувствовать нечто подобное тому, что чувствует человек, потерявший свои земли и свою честь, — то же отчуждение и страх. Прежней жизни конец, а будущее представляется суровым и неприветливым.

Ее прегрешение, если она ждала ребенка, было ничем в сравнении с тем грехом, что камнем лежал у него на совести, ведь он убил церковника! Но она, как и он, очутилась между молотом и наковальней, и в этом печаль их была схожей.

Заглядывая через плечо Катберта, Аделина читала слова, которые он выводил на пергаменте. Когда священнику осталось написать имена и поставить дату, она разжала ладонь и не торопясь надела кольца на пальцы. Для Симона ее простые, целомудренно-скупые жесты казались более соблазнительными, чем откровенные кривляния херефордских шлюх. Она вывела подпись и передала перо Симону. Свет лился из-за ее спины в узкое, не прикрытое ставнями окно, и рубины на ее пальцах, попав в поток света, зажглись ярким и ровным сиянием. Изящные пальцы Аделины не дрожали.

В этот момент, когда она передавала свое будущее в руки безземельного, бесславного человека, Симон молча поклялся, что не причинит этой женщине больше горя, чем она уже познала до него. Нежность накрыла его, как волна, и он заговорил с ней, не заботясь о том, что его могут услышать ее отец, священник и даже Гарольд.