100 великих загадок истории Франции - Николаев Николай Николаевич - Страница 26

Министерство ВМС Франции запросило радиостанцию на мысе Финистерре. Тамошние радисты ограничились лишь тем, что повторили сообщение капитана, виновного в столкновении, – и название своего судна тот действительно не указал.

Соответствующее уведомление было направлено в штаб-квартиру Ллойда, в Лондон, однако большого значения ему там не придали. Единственно 5 октября в Ллойдовском бюллетене о случившемся факте вышло короткое сообщение – в рубрике «Морские катастрофы».

Однако, за исключением станции на мысе Финистерре, ни одна другая береговая радиостанция – ни в Португалии, ни в Испании – и слыхом не слыхала, уж не говоря о том, чтобы принять, о печально знаменитом «радио». Из Порту[5] сообщили только, что до них дошли едва различимые сигналы бедствия – они звучали в эфире между 20 часами и полуночью, то есть спустя полсуток после вероятного столкновения. Но кто подавал эти сигналы?

Капитан «Гуландрис» ни словом не обмолвился о том, что посылал в эфир «радио». Во всяком случае, то, что он не просил находившиеся поблизости суда идти на поиски обломков, это точно. К тому же, если бы он действительно послал такое «радио», он наверняка предупредил бы всех капитанов о том, что в точке с такими-то координатами дрейфуют неопознанные обломки.

А мог ли капитан греческого судна что-нибудь напутать – и принять подводную лодку за обломки кораблекрушения? Нет – и уж тут он был тверд в своем мнении, – поскольку ни одного сигнального огня на неопознанном корабле видно не было.

– В любом случае ходовые огни можно было бы заметить даже у подводной лодки, – подтвердил капитан «Прадо», другого грузового судна. – Я видел «Ондину» у берегов Португалии в ночь с 3 на 4 октября. Ее огни были заметны на расстоянии трех миль. Помимо судовых огней – зеленого и красного, на радиомачте у нее горел белый сигнальный фонарь.

– По-вашему, выходит, подводную лодку просто нельзя было не заметить?

– В безоблачную погоду – да. А в ту ночь видимость была хорошая.

И снова – уже в который раз – следственная комиссия вернулась к исходной точке в этом чересчур запутанном деле.

Итак, в ночь с 3 на 4 октября на траверзе Порту находились: подводная лодка «Ондина»; греческий сухогруз «Екатерина Гуландрис»; французский сухогруз «Альберта-Леборнь». Из трех означенных судов исчезает подводная лодка – после того как с «Прадо» видели, что она идет нормальным ходом. Это – единственный, доподлинно установленный факт. И притом прискорбный.

Дальше греческий сухогруз сталкивается с неопознанными обломками.

«Альберта-Леборнь» получает «радио», в котором якобы идет речь о каком-то столкновении. При этом, однако, остаются неизвестными ни характер обломков, ни первоначальный отправитель радиосообщения.

Быть может, тут произошло случайное совпадение – и на самом деле перечисленные три факта не имеют между собой ничего общего. Однако не исключено также и то, что все три факта совпадают. В таком случае кто-то из двух капитанов – «Екатерины Гуландрис» или «Альберты-Леборнь» – говорит неправду.

В Роттердаме следственная комиссия вновь допросила капитана Киртатаса – его судно все еще стояло в сухом доке.

Киртатасу сказали про «радио», полученное «Альбертой-Леборнь».

– А вы не получали похожего сообщения? – спросили греческого капитана.

– Вы имеете в виду «радио», где упоминалось про столкновение с обломками кораблекрушения?

– Вот именно.

– Ну да, – сказал Киртатас, – речь, наверно, идет о том самом «радио», которое послал я.

– Значит, вы все-таки послали в эфир сообщение?

– Понимаете, после того как произошло столкновение, я решил предупредить другие суда, что в тех водах дрейфуют неизвестные обломки: ведь они же представляли опасность для судоходства.

Члены следственной комиссии в недоумении переглянулись.

– Вы помните точный текст вашего сообщения?

– Нет. Я составил его впопыхах и тотчас отдал радисту. Но сам текст у него не сохранился.

Ответ капитана казался довольно странным, тем более что все судовые радисты обязаны хранить тексты как передаваемых сообщений, так и получаемых.

– Ну ладно, капитан Киртатас, подумайте хорошенько и постарайтесь вспомнить хотя бы то, о чем вы собирались предупредить другие суда.

– Повторяю, я хотел их предупредить о возможной опасности – об этих чертовых обломках.

– Но ведь вы же просили другие суда выйти на поиски обломков – почему?

– Что-то не припоминаю, чтобы я просил их об этом.

– И все же в сложившихся обстоятельствах поиски были необходимы – разве не так? А вы даже палец о палец не ударили…

– Я же говорил – мы дали стоп.

– Вы четко видели обломки?

– Настолько, насколько позволяли условия: ведь темень стояла, хоть глаз выколи.

– Вы можете их описать?

– Это было похоже на корпус корабля с плавными обводами, только без надстроек.

– Вы уверены, что это была не подводная лодка?

– Точно сказать не могу.

– Следовательно, это вполне могла быть подводная лодка?

– Ну да, возможно, – признался Киртатас и отвернул голову. А потом прибавил: – Но это вы так решили, а не я.

После слов Киртатаса члены следственной комиссии оторопели – но не от удивления, а скорее от возмущения. Еще бы! Прошло столько времени, а греческий капитан лишь сейчас соизволил признаться, что его судно, «возможно», столкнулось с подводной лодкой, которой, вне всякого сомнения, могла быть только «Ондина».

– Как долго вы пробыли в том месте, где произошло столкновение? – спросили Киртатаса.

– Часа два.

– Почему вы не стали ждать, пока рассветет?

– Почему? Да потому, что после столкновения могло произойти одно из двух: обломки или сразу пошли ко дну, или их унесло слишком далеко – попробуй разгляди. Все, что я мог сделать, так это предупредить по радио другие корабли.

– А что, если это действительно была подводная лодка?

– Повторяю, тогда мне это и в голову не могло прийти.

Поведение Киртатаса изменилось. Он уже не свидетельствовал, а защищался.

В самом деле, теперь против него выдвигались сразу два тяжких обвинения: во-первых, по вине вахтенных, допустивших навигационную ошибку, его судно наскочило на подводную лодку; во-вторых, после столкновения он не предпринял никаких мер, чтобы отыскать следы корабля, потерпевшего крушение по его же вине.

Однако Киртатас все отрицал, причем на редкость упорно, и некоторые члены следственной комиссии уже засомневались – а виновен ли он на самом деле. Сомнения их основывались главным образом на том, что нельзя объяснить причину столкновения одной лишь рассеянностью вахтенных «Екатерины Гуландрис»… И греческого капитана подвергли очередному допросу.

– Каким образом вы столкнулись с обломками?

– Кормовой частью правого борта.

– То есть вы хотите сказать, что наскочили на них кормой?

– Выходит, так.

– С какой стороны ваше судно получило повреждения?

– Со стороны носовой части правого борта.

– Следовательно, по вашим словам, получается, что подводная лодка – если только это действительно была она – шла вам наперерез?

– Вот именно. И это еще раз доказывает, что мы столкнулись не с «Ондиной».

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что французская подводная лодка, тем более военная, навряд ли могла совершить такую ошибку при маневрировании.

– Но ведь лодка могла вас просто не заметить?

– Исключено. У нас на борту горели все ходовые огни.

Киртатас говорил уже более уверенно. Конечно, он догадывался, что члены следственной комиссии считают его виновным. К тому же ни для кого не было секретом, что греческие моряки систематически нарушают международные правила судоходства…

Однако, если вопрос об истинном виновнике столкновения так и остался невыясненным, участь «Ондины» не вызывала никаких сомнений: жестокая, бесспорная правда заключалась в том, что обломки лодки навсегда исчезли в бездонных глубинах Атлантического океана, откуда их уже вряд ли удастся извлечь.

5

Порту – город и порт в Португалии.