50 знаменитых любовниц - Иовлева Татьяна Васильевна - Страница 22

Как ни странно, но Гамильтон вынужден был заплатить по счету. Эмма просто очаровала неаполитанский двор. Хотя она и не была представлена официально, но как гостья посланника сумела завоевать доверие короля Двух Сицилий Фердинанда и особенно его супруги Марии-Каролины. Они бы с большим удовольствием решали вопросы с умной и очаровательной «гостьей», чем с занудным интеллектуалом Гамильтоном. Там, где Эмме не хватало знаний, ее спасали природный ум и умение выкрутиться в решении любого щепетильного вопроса. Чтобы не попасть в Неаполе в опалу, 61-летний лорд Гамильтон согласился на брак. 6 сентября 1791 г. в лондонской церкви Эмма Лайон-Харт стала леди Гамильтон. Король Георг III, исходя из политических соображений, одобрил этот мезальянс.

Теперь Эмма, как высокородная дама, была не только официально признана при дворе, но и стала лучшей «подружкой» Марии-Каролины, которая фактически управляла государством вместо недалекого и ленивого супруга. Эмма как могла помогала ей советами, отстаивая при этом интересы Англии. Сэр Уильям был доволен своей юной женой. Он и раньше не сильно обременял себя хитросплетениями неаполитанской политики, предугадывая все события на шаг вперед. Его привлекала сама Италия: море, небо, горы (на Везувий он поднимался 22 раза). Посланник серьезно занимался историей и искусством Древнего Рима и Греции, участвовал в раскопках Помпеи и Геркуланума, и ему принадлежала уникальная коллекция этрусских и греческих ваз, а также произведений великих мастеров Возрождения. Гамильтон спокойно предоставил жене вести всю предварительную работу, а за собой оставил принятие окончательных решений и погрузился в созерцание своих прекрасных сокровищ, в число которых теперь входила и полная живого огня и очарования Эмма.

Конечно, старый, но не глупый муж представлял, какая семейная жизнь его ожидает. Именно ему принадлежит фраза, полная солоноватого юмора: «Неаполь – это город, куда можно завлекать мужчин перспективой переспать с женой английского посланника». Но особо жаловаться ему не приходилось. Эмма безобидно флиртовала, и ее признали жемчужиной Адриатики. Гамильтон часто пользовался талантами жены как певицы, танцовщицы и актрисы, чтобы английское посольство стало центром общественной жизни.

Гете, часто бывавший в доме посланника, в своих «Итальянских путешествиях» записал следующее: «Рыцарь Гамильтон… нашел теперь вершину искусства и науки в красивой девушке. Он заказал для нее греческий костюм, который удивительно идет к ней; при этом она распускает волосы, берет несколько шалей и производит ряд сменяющихся поз, движений, жестов, выражений лица и т. п., так, что в конце концов начинаешь думать, будто видишь все во сне. Все, что тысячи художников готовы были создать, видишь здесь готовым в движении и в поразительной сменяемости: стоя, коленопреклоненно, сидя, лежа, серьезно, печально, задорно, ускользая, покаянно, угрожающе, пугливо и т. д. Одно следует за другим и вытекает из этого другого. Она умеет подобрать к каждому движению складки шалей и из одного и того же платка делает сотню головных уборов». Пластическое совершенство Эммы и ее поразительные мимические танцы с шалями превращали ее на сцене в ожившие скульптуры. Ею восхищались, пред ней преклонялись.

Леди Гамильтон была счастлива и беззаботно скользила по жизни, пока в сентябре 1793 г. не повстречала Горацио Нельсона, 35-летнего английского флотоводца. Чем мог привлечь изысканную Эмму «морской волк», служивший на флоте с 12 лет и в 20 лет (неслыханное дело!) ставший капитаном военного корабля? Однако дальше продвинуться по служебной лестнице сын деревенского пастора не мог. Смелость и бесстрашие гасли в постоянных конфликтах с начальством. Но подчиненные его уважали и были преданы своему капитану. И статью своею он не блистал: худой, щуплый, ниже среднего роста. Один немецкий художник, рисуя его портрет, записал в дневнике: «Нельсон – самый незначительный с виду человек, которого я когда-либо видел; это горсть костей и высохшее тело… Он мало говорит и почти не улыбается». К тому же после любого перенапряжения (даже в постели с женщиной) с ним случались параличи и доблестный капитан… страдал от морской болезни. Но его изнутри сжигало желание славы. Честолюбивый и тщеславный Нельсон, будущая гордость Англии, весьма гордился дружбой с лордом Гамильтоном и его супругой. Да и сам он был женат и предан своей Фанни, бережно опекал ее сына от первого брака, Джошуа Нисбета, и не помышлял об изменах.

Эмма вначале просто покровительствовала своему соотечественнику и сама не заметила, когда влюбилась. Но это было скорее платоническое чувство, в нем было что-то от материнской нежности к «хрупкому, как осенний листок», человеку и его пасынку. «Леди Гамильтон необыкновенно добра и ласкова к Джошуа. Она молодая женщина безукоризненного поведения и делает лишь честь тому высокому положению, которого добилась», – сообщал Нельсон жене, следовательно, зная о ее прошлом. Эмма рассказала о себе все… и они стали друзьями.

Но лишь когда они расстались, леди Гамильтон поняла, что полюбила этого маленького человечка с храбрым сердцем. Пять лет она ждала его, писала письма, волновалась и делала, что могла, чтобы ее героя не обошли вниманием. Многие биографы Нельсона считают ее помощь несущественной, но сама Эмма только ради него терпела ухаживания Фердинанда, капризы королевы, без жалоб взвалила на себя всю переписку со средиземно-морским флотом Англии и обязанности шифровальщика. Ей было обидно, что Нельсона никак не отметили за морское сражение за Корсику, где он был ранен и ослеп на правый глаз. Поэтому после победного сражения у Сен-Винсета Эмма лично переслала принцу Уэльскому доклад адмирала противника Кордова о тактике Нельсона. Теперь его заслуги не замалчивались и на него посыпались награды.

Но после неудачного сражения у Тенерифа раненый Нельсон вынужден был покинуть капитанский мостик – нельзя быть капитаном без правой руки. Для него это была катастрофа. И для Эммы тоже. Горацио уехал в Англию лечиться и писал унылые письма. Леди Гамильтон приложила все усилия, чтобы убедить королеву в необходимости присутствия Нельсона на Средиземном море. После его блестящей победы при Абукире (другими словами, сражении на Ниле) 11 сентября 1798 г. благодарный и осыпаемый почестями герой предстал пред ней: «Маленькая исковерканная фигурка с беспокойными движениями и пронзительным голосом, неподвижный мертвый правый глаз и пустой правый рукав, согнутый и пристегнутый под грудью, производили тягостное впечатление», – писал биограф адмирала Т. Поукок. Но только не на Эмму. Она не замечала тяжелых увечий. Муж, общественное мнение – даже это переставало для нее существовать, если рядом был ее Горацио, и конечно, она разделила его триумф. Впоследствии ее обвинили в том, что ей было мало знатности и богатства и она захотела погреться в лучах чужой славы, что влюбленный Нельсон способствовал ее возвышению, что по его представлению леди Гамильтон была награждена Павлом I Мальтийским крестом. О чем думала Эмма, никто не узнает – не все мысли можно доверить письмам, дневникам и воспоминаниям (мемуары изданы после ее смерти). А чтобы прославиться, ей вполне бы хватило ухаживаний короля Фердинанда, который обещал поднять ее до уровня мадам Помпадур. Но обещаниями Эмма была сыта. Наконец-то она полюбила и ей отвечали взаимностью. Всю свою нерастраченную нежность она перенесла на Горацио, выхаживала его словно малого ребенка, кормила из ложки бульоном и отпаивала ослиным молоком. Румянец на его щеках был для нее важнее мнения и современников, и потомков.

Проницательный лорд Гамильтон делал вид, что ни о чем не догадывается. Он предпочитал быть слепым на оба глаза, чтобы не отравлять себе последние годы жизни, тем более что в адмирале он видел опору безопасности Неаполя, а значит, и свою. И в последнем был полностью прав. А Нельсон словно прирос к леди Гамильтон. Он иногда даже игнорировал приказы под предлогом охраны презираемой им королевской семьи, лишь бы остаться рядом с любимой. Адмиралу и впрямь пришлось вывозить из Неаполя Их Величества с домочадцами, приближенными и сокровищами в Палермо, а затем возвращать обратно. Но теперь многое прощали герою, возведенному Георгом III в сан пэра с титулом «барона Нельсона Нильського и Бернем-Дорпского». Пользуясь этим, он затянул свое пребывание в Неаполе почти на два года.