Небо на двоих - Мельникова Ирина Александровна - Страница 41

– Вадик, спасибо! – прошептала Сырма.

– Он велел тебе за клубом присматривать. И никого без дела в него не пускать.

– Я знаю. – Сырма выпрямилась. – Сегодня сюда девочки придут. Мы будем порядок в библиотеке наводить. – И не выдержала, похвасталась: – Оля обещала помочь нам поставить спектакль.

– Да? – Брови Вадима взлетели вверх. – У нас такие таланты? Режиссерские?

– Не язви, – рассердилась я. – Я свои таланты прекрасно знаю. Но есть опыт игры в школьных спектаклях. Почему бы не помочь ребятам…

Шорох за стеллажами заставил меня насторожиться. Я вопросительно посмотрела на Сырму:

– Крыса?

Девушка покраснела и бросила виноватый взгляд на Вадима.

А тот расплылся в улыбке:

– Илико, выходи! Никто тебя сырым кушать не будет.

– Здравствуй, Вадим! – Из-за стеллажей показался высокий горбоносый парень, одетый в джинсы и полосатую рубашку-поло. Буйные кудри прикрывала бейсболка.

– Здравствуй, здравствуй, друг Илико! – Вадим пожал ему руку. – Не боишься, что братья Сырмы утопят тебя в реке?

– Не боюсь, – нахмурился Илико. – Я ее украду и увезу в Сочи. Там нас никто не достанет.

– Нет, так дело не пойдет, – покачал головой Вадим. – Зачем тебе проклятье на свой род? Надо как-то иначе решать проблему.

– Ее два века не могут решить, – с тоской посмотрела на него Сырма. – Что теперь, тоже со скалы в реку бросаться?

– Скажешь тоже! Бросаться! – рассердился Вадим. – Я вам обещаю: завтра же поговорю с твоим отцом, Илико. Как я понимаю, вся проблема в нем? Мадина, в принципе, не против, что вы поженитесь?

– Она еще не знает, что у нас с Илико… – Сырма покраснела и бросила взгляд на парня. – Я ее спрашивала, что будет, если девушка с нашего берега полюбит парня с Зухбы, позволят ли им сыграть свадьбу. Мама сказала, что дурацкие пережитки могут помешать. Хотя настоящая любовь не должна бояться пережитков.

– Отец ни за что не согласится. Я ее украду! – с упрямым видом повторил Илико.

– Украдешь, украдешь, – усмехнулся Вадим, – но позволь, сначала я поговорю с Георгием.

– Ой, прячься, Илико! – испуганно вскрикнула Сырма. – Сюда Шали Мергиани идет!

Парень вновь метнулся за стеллажи. И вовремя. Дверь без стука распахнулась, и на пороге возник Шалико, но уже не в черкеске, а в джинсах и новой клетчатой рубахе.

– Привет, Сырма! – сказал он весело и поцеловал ее в щеку. Затем обратил свой орлиный взор на нас. – Вадим, поехали уже. Отец, братья ждут. Стол накрыли, вино достали из погреба…

– Секунду еще, Шалико! Подожди нас в машине, пожалуйста.

Шалико хмыкнул, но послушно вышел и закрыл за собой дверь.

Вадим поднял руку и посмотрел на Сырму.

– Ты меня поняла? Никакой дурости!

– А спектакль мы обязательно поставим, – улыбнулась я.

– Хорошо, – потупила взгляд девушка. – Я очень на тебя надеюсь, Вадик.

Глава 24

Вернулись мы домой уже под вечер. Пиршество в доме Митана Мергиани, отца Шалико, затянулось на несколько часов.

Это был типичный сванский дом, такие я видела в Местии. Двухэтажный, просторный, нижний этаж из камня, верхний из дерева. Вдоль всего второго этажа шла веранда, внизу – большое помещение с железной печкой и длинным столом. Встреча показалась мне более чем сдержанной: ни громких криков и возгласов, ни шумных проявлений восторга, ни слез. Скупые объятия для Вадима, рукопожатия для меня. Иной мог бы подумать, что нам здесь и не рады вовсе, но я-то знала: все, что есть у семьи, будет сейчас на столе. А наверху, если мы соизволим заночевать, нам постелют постели с лучшим бельем и одеялами.

Братья Шалико и он сам вышли к столу в черкесках. Достали из какого-то дальнего сундука черкеску и для хозяина дома. Я подумала: «Жаль, если все это сделано только из уважения к гостям». Но, видно, ошиблась. В движениях старика появилась величавость, в осанке ребят – гордость. Они выпрямили спины, приосанились, подтянулись. Перед тем, как сесть за стол, мать Шалико обошла своих мужчин и попросила каждого снять и отдать ей кинжал. Женщина собрала их и унесла куда-то вместе с поясами. Таков обычай. За столом люди должны находиться без оружия.

Через час-другой меня стало клонить в сон от обильной еды и выпитого вина. Мужчины неспешно обсуждали какие-то проблемы. Женщины тихо пили кофе на своем конце стола.

За окном уже смеркалось, когда Вадим встал из-за стола, прижал руку к сердцу и стал благодарить хозяина за великолепное угощение и прекрасное вино.

– Подожди, – произнес тогда Митан и с величавым видом удалился из комнаты.

Минут через пять старик торжественно, на вытянутых руках вынес огромный кинжал. Между серебряными с чернью ножнами и белой костяной ручкой проглядывал потертый сафьян. Шалико что-то тихо сказал по-свански, и старик сверкнул на него глазами.

– Этот кинжал, – сказал Митан, – принадлежал семи поколениям Мергиани. Мой прапрадед выкупил его как ценность…

Старик был взволнован и перешел на сванский язык, Вадим тихо переводил для меня:

– Раньше его носил Тадешкелиани-старший, Мирзахан Тадешкелиани. Потом он был у Тенгиза Тадешкелиани, который убил им из кровной мести двадцать сванов. Тенгиза убил Бекмурза. Этим кинжалом убито много людей. На нем кровная месть. Он старый, но может убивать еще. Возьми его, Вадик, и пусть он больше никого не убивает.

Пока Митан говорил, все стояли. Вадим принял кинжал, поцеловал его, поцеловал старика.

Кинжал был старинным, работы тифлисских мастеров, как пояснил мне Вадим, показав дату на обратной стороне серебряных ножен – 1836 год. Судя по всему, Добров знал толк в старинном оружии. Вон как глаза загорелись.

Но меня больше заинтересовали слова, выгравированные по серебру замысловатой грузинской вязью.

– Что здесь написано, дядя Митан? – спросила я.

Старик велел Шалико перевести надпись. Тот перевел: «Кинжал я, режу врага, убийцу моего». И добавил:

– У нас не принято дарить кинжал. Он переходит от отца к старшему сыну. Кинжал – лицо человека, его дарят только в очень редких случаях. И лишь родственникам.

В голосе Шалико откровенно звучало сожаление об утраченной семейной реликвии.

– А этот кинжал… Отец оказал тебе большую честь, Вадик! Береги его! – закончил он.

– Ты теперь мой сын, – снова заговорил Митан, – старший брат Шалико. Спасибо, что не прогнал его, а отнесся с уважением. Если он будет плохо работать в этом сезоне, можешь прийти и плюнуть мне в лицо.

– Прости, отец! – Вадим прижал руку к сердцу и склонил голову. – В случае чего я сам разберусь с Шалико. Как старший брат разберусь.

Глаза Шалико блеснули. Он нахмурился, но промолчал и пошел провожать нас до машины.

– В пять утра уходим, – сказал Вадим. – Полпятого ты должен стоять под моими воротами в полном боевом снаряжении. Дождь, снег, град, цунами – на все ты должен наплевать. Иначе ничто тебе больше не поможет!

– Я понял. Зачем повторять, а? – Шалико воздел руки к небу. – Я богу поклялся. Тебе этого мало?

– Ничего, повторение – мать учения. – улыбнулся Вадим. – Не серчай. На сердитых воду возят!

– Да ладно! – Шалико махнул рукой. – Чего сердиться, сам виноват.

Мы сели в машину. И я заметила, как сошла улыбка с лица Вадима. Что ж, понятное дело, улыбки не для меня. Впрочем, я на них не рассчитывала и поэтому отвернулась, стала смотреть в окно. Оказывается, не угодила и на этот раз.

– Чего молчишь? – спросил мой спутник. – Вроде я сегодня тебя не обижал. Наоборот, с хорошими людьми познакомил. А ты сопишь и дуешься!

– Вадим, – повернулась я к нему, – объясни мне наконец, почему ты разговариваешь со мной в таком тоне? В чем я провинилась? Приехала сюда перевести дух, забыть о передрягах и работе, но почему-то вынуждена нервничать из-за того, что чем-то тебе не нравлюсь. С чего вдруг я должна подстраиваться под твое настроение? И доказывать, что приехала сюда не крутить с тобой роман? Ты много на себя берешь! Особенно при том положении, в котором я тут оказалась… Или тебе доставляет удовольствие унижать меня? Учти, никто и никогда не унижал меня, и если ты не прекратишь издеваться, я тебя зарежу тем большим ножиком, который тебе подарил Митан.