За чертой - Маккарти Кормак - Страница 17

17

– Бедняжка, – сказала женщина.

Хозяин дома досадливо обернулся.

– Джейн Элен, – сказал он, – что тебе тут надо?

– Это ужас, что у нее с ногой. Пойду схожу за Хайме.

– Куда-куда ты сходишь?

– Куда надо. Ждите здесь.

Она повернулась и направилась через двор. На полпути сняла наброшенное на плечи пальто и надела его в рукава. Мужчина прислонился к косяку и покачал головой.

– Куда это она? – спросил мальчик.

– Полку сумасшедших прибыло, – проворчал мужчина. – Поветрие такое, что ли…

Стоя в дверях, он стал сворачивать самокрутку; мальчик сидел, держал за веревку волка.

– Не употребляешь еще? – спросил мужчина.

– Нет, сэр.

– Это правильно. Нечего и начинать.

Он прикурил. Поглядел на мальчика.

– Вот прямо сейчас. Сколько бы ты взял за нее денег? – сказал он.

– Она не продается.

– А если б продавалась, сколько бы взял?

– Нисколько. Потому что не продаю.

Когда женщина вернулась, она пришла не одна, привела старого мексиканца с небольшим зеленым жестяным ящичком под мышкой. Поприветствовав хозяина дома, он поправил шляпу и вошел в коптильню, женщина за ним. Женщина несла в руках стопку чистых салфеток. Мексиканец кивнул мальчику, опять коснулся шляпы, встал перед волчицей на колени и присмотрелся.

– ?Puede detenerla?[56] – спросил он.

– Si[57], – сказал мальчик.

– ?Necesitas mas luz?[58] – спросила женщина.

– Si[59], – сказал мексиканец.

Хозяин ранчо вышел во двор, бросил под ноги самокрутку и затоптал ее. Волчицу передвинули ближе к двери, и мальчик держал ее, пока мексиканец, взяв за локоть, изучал покалеченную ногу. Женщина поставила жестяной ящик на пол, открыла и вынула оттуда бутылочку с настойкой гамамелиса, смочила им салфетку. Подала ее мексиканцу, тот взял и посмотрел на мальчика:

– ?Estas listo, joven?[60]

– Listo[61].

Повалив волчицу, он обхватил ее руками и ногами. Мексиканец схватил ее переднюю ногу и стал промывать рану.

Волчица полузадушенно взлаяла, приподнялась, выгнувшись в руках у мальчика, и выдернула у мексиканца свою ногу.

– Otra vez[62], – сказал мексиканец.

Они начали сызнова.

Вторая попытка кончилась тем, что волчица сбросила и поволокла Билли по полу, мексиканец едва успел отскочить. Женщина к тому времени уже отошла назад. Волчица стояла, то втягивая, то выдувая слюну сквозь зубы; мальчик лежал на полу под ней, вцепившись в ее шею. Стоявший во дворе хозяин ранчо вынул было кисет, чтобы свернуть очередную самокрутку, но передумал, убрал кисет в карман рубашки и поправил шляпу.

– Держись, сейчас, сейчас, – сказал он. – Черт подери! Одну секунду.

Протиснувшись в дверь, он ухватил веревку лассо и накрутил ее на кулак.

– Если народ узнает, что я тут помогал лечить волчицу, мне ж в этих краях житья не будет! – сказал он. – Ну ладно. Давайте, делайте свое черное дело. Andale[63].

Операция по спасению волчьей лапы закончилась с последними лучами солнца. Мексиканец приладил сорванный кусок шкуры на место и при помощи маленькой кривой иголки и хирургических щипцов мало-помалу зашил рану, после чего наложил на шов ланолиновый бальзам «Корона», обернул салфеткой и забинтовал ногу. Из дому к этому времени вышел и Р. Л., стоял и наблюдал, ковыряя в зубах.

– А ты воды ей давал? – спросила женщина.

– Да, мэм. Правда, пить ей довольно трудно.

– Но если морду развязать, я думаю, она укусит.

Хозяин ранчо переступил через волчицу и шагнул во двор.

– Укусит, – пробормотал он. – Размечталась, прости господи… Она укусит!

Когда минут через тридцать Билли выехал со двора, уже почти стемнело. Капкан он отдал на сохранение хозяину ранчо, а при себе вез огромный тряпичный сверток с провиантом, уложенный в седельную сумку вместе с запасом бинтов и склянкой бальзама «Корона». Снабдили его и старым мексиканским одеялом из Салтийо{18}, которое он привязал к седлу сзади. Мало того, кто-то срастил куском новой кожи порванный чумбур, а на волчице теперь красовался мощный кожаный ошейник с медной пластинкой, на которой был выбит адрес и фамилия хозяина ранчо. Он проводил Билли до ворот усадьбы, отомкнул и распахнул их перед мальчиком, тот вывел коня с волчицей за территорию и вскочил в седло.

– Будь осторожен, сынок, – сказал мужчина.

– Да, сэр. Я постараюсь. Спасибо.

– Я ведь подумывал о том, чтобы тебя задержать здесь. И послать за твоим отцом.

– Да, сэр. Я понимаю вас.

– Как бы он не вздумал теперь наказать меня.

– Нет, он не такой.

– Что ж. Смотри не попадись бандитам.

– Да, сэр. Я постараюсь. И передайте от меня спасибо хозяйке.

Мужчина кивнул. Мальчик поднял руку, повернул коня и направил его вместе с ковыляющей сзади волчицей в темную степь. Хозяин ранчо стоял в воротах, смотрел вслед. На юге, куда они поехали, горизонт был черен из-за громоздящихся гор, так что на фоне неба всадник выделялся мало, а вскоре и коня, и всадника поглотила наступающая ночь. Последнее, что в пустынной, продутой ветром тьме еще было различимо, – это белое пятно повязки на ноге волчицы, пляшущее в дерганом ритме, будто какой-то бледный бес прыгает и кривляется в густеющей тьме и холодрыге. Потом, когда исчезло и оно, он закрыл ворота и пошел в дом.

Пока не сгустились сумерки, они успели преодолеть широкое вулканическое плато, окаймленное цепочкой холмов. Холмы в синем сумраке были темно-синие, под ногами же сплошь каменные россыпи, по которым глухо хлопали круглые копыта малорослого коняшки. С востока надвигалась ночь, и поглотившая их тьма дохнула внезапным холодом, удивив безветрием; впрочем, последнего хватило ненадолго – полоса безветрия чуть постояла над ними и помчалась дальше. Как будто бы у тьмы своя душа – душа спешащего на запад убийцы солнца, во что когда-то веровали люди и во что они, возможно, снова скоро будут веровать. Но вот плато закончилось, и при последних проблесках света человек, конь и волк двинулись вверх, постепенно втягиваясь в поднимающиеся террасами, изъеденные выветриванием невысокие холмы; потом пересекли изгородь – или то место, где эта изгородь когда-то стояла: сорванная проволока, перекрученная и оттащенная в сторону, давно валяется на земле, а невысокие покосившиеся столбики мескитового дерева{19} гуськом уходят в даль, в ночь, во тьму, как идущие колонной по одному сгорбленные, кривобокие старикашки. Перевал преодолели в темноте, здесь он остановил коня и посидел в седле неподвижно, наблюдая молнии, сверкающие далеко на юге, где-то над долинами Мексики. Плюясь мокрым снегом, ветер беззвучно хлестал растущие на перевале редкие деревья. Свой лагерь Билли разбил в защищенном от ветра сухом русле к югу от перевала, набрал дров, развел костер и дал волчице столько воды, сколько она смогла выпить. Потом привязал ее к облезлой культе одного из тополей, вернулся, расседлал и стреножил коня. Развернул и набросил на плечи одеяло, снял седельную сумку и примостился с ней у огня. Волчица сидела столбиком немного ниже по склону и смотрела за ним неусыпным взглядом красных, налитых пламенем костра глаз. Время от времени она наклонялась: хотелось взяться за повязку на ноге зубами, но палка в связанных челюстях лишала ее такой возможности.

Он вынул сэндвич из белого хлеба с мясом, развернул и стал есть. Пламя маленького костерка металось на ветру, косо летящая снежная морось била в лицо и шипела на углях. Он ел и смотрел на волчицу. Та вдруг навострила уши, повернулась и посмотрела в ночь, но если там кто и был, он прошел, и через некоторое время она встала, печально посмотрела на землю, место на которой было ей навязано, провернулась на месте кругом три раза и легла, глядя на огонь и прикрыв нос хвостом.

вернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернутьсявернуться