Белый крест - Иртенина Наталья - Страница 3

– Так. – Мурманцев, внимательно выслушав, отставил чашку. – По порядку. Почему вы не обратитесь с официальной просьбой прислать к вам следователя Белой Гвардии?

– Сами ж знаете, Савва Андреич! Нужно подтверждение полиции. А наш Квасцов, извольте видеть, уперся рогом – чистый суицид и стечение обстоятельств, гвардейским здесь делать нечего. Подозрение у меня. – Лутовкин снова наклонился к Мурманцеву. – Покрывает он когото. Даже знаю кого.

– Кого?

– Полюбовницу свою. Он думает, никто ничего не видит. Дуррак. Все видят – как он к своей ведьме ходит. У вас же это будет первая зацепка. Вот и не хочет он, чтоб здесь ваши стали дознаваться.

– Что, действительно ведьма? – Мурманцев поднял брови.

– Ведьма натуральная. Правда, не замечено за ней ничего такого. Из нынешних она – экстрасенсиха, прости, Господи. – Лутовкин широко перекрестился. – С печатью от Академии наук.

Мурманцев кивнул. Обычная практика среди чернокнижников и чародеев – получить свидетельство, что по заданию Академии наук занимаются научными экспериментами с тонкими энергиями, и регулярно отсылать отчеты. По этим отчетам велась какаято статистика, и в самой Академии работало немало профессоров, защитившихся по теме «тонких взаимодействий». Белой Гвардии такое положение вещей было как кость в горле. Но наука в Империи обладала широкой автономией, сузить которую не могла пока даже Церковь.

Однако имелись и лазейки. Если до профессоров добраться трудно, то экстрасенсам приходилось жить с оглядкой. Иногда достаточно бывало и подозрения в растлении умов, чтобы лишить их неприкосновенного статуса «научных работников».

– Хорошо, – сказал Мурманцев. – А теперь, Павел Сергеич, попрошу подробнее про «труп» и «раскопал». Я чтото не вполне уловил суть.

Лутовкин налил себе еще кофе, но пить не стал. Принялся вздыхать и качать головой.

– Трагическая история. Извольте видеть, сударь, крепостной мой Иван Плоткин, работает у меня здесь на лодочной станции. Работал. Вы, может, и видели его. Серьезный, баловства за ним не водилось, и пил в меру. А с весны как шлея под хвост попала. В кладоискатели подался. Чуть не каждую ночь – туда, с лопатой и киркой.

– Куда?

– Ах, вы не знаете, верно. В наших краях, извольте видеть, местная легенда ходит. Уж полсотни лет ей. В начале царствования государя Владимира Романовича, после того как раздавили осиное гнездо при дворе, от Отступника оставшееся… коекто тогда бежать успел. А через здешние края, говорят, сам ближайший шептун Отступника пробирался на север, к морю. Там у него уж и корабль приготовлен был, за границу плыть.

– Да, я слышал эту историю. Вы хотите сказать, это здешние крестьяне повесили барона Чибиса?

– Наши, – с достоинством кивнул господин Лутовкин. – Отца моего мужички. Выследили супостата, встретили в леске. Что уж он там делал со своими гайдуками, только черт знает. Место, извольте видеть, очень нехорошее. Поганое, прямо сказать, место. Крестьянето его стороной обходят, а Чибиса занесло. Не иначе как черт и водил. А мужики у нас крепкие, не слабого десятка. Когда те возвратились на большак, окружили их, молодцев разоружили да повязали. Чибиса, не долго думая, вздернули на суку. Гайдуки же взмолились, откупиться хотели. Зарыли ониде в леске сундук здоровый. Что в сундуке, не ведают. Но, надо думать, богатство немереное. Было у супостата время скопить наворованное, под бокомто у Отступника. Мужики, про сундук услыхав, дурную славу леска мигом позабыли. Отправились выкапывать. Да не тутто было. То ли гайдуки соврали, то ли места не нашли. Словом, подвесили обоих рядышком с хозяином. История знатная была, до столицы дошла. Но мужиков трогать не стали. Суд Божий свершился, да и дело с концом. А сундук у них в памяти крепко засел. С тех пор ктонибудь да начинает там копать, помолясь и перекрестясь от нечистого. Ну а он пугает всяко. То огни там летают, то призраки белые ходят, то еще чего.

Павел Сергеич запил свой рассказ остывшим кофе, залпом осушив чашку.

– Что же откопал ваш Плоткин? – Мурманцева история заинтересовала.

Лутовкин покрутил головой.

– Никто не знает. Но что откопал – верно. Нечисть какую разбудил там. Извольте видеть: три недели назад его сын старший, мальчишка тринадцати лет, нырял в реку с обрыва и утонул. Когда вытащили – у него голова пробитая. А там дно гладкое, сроду никаких камней не водилось, я и сам в отрочестве баловался там. Схоронили его, а на девятый день жена Ванькина слегла. Да так слегла, сударь, что через день овдовел Плоткин. Острая почечная недостаточность. Сгорела как свечка тонкая. Меж тем на почки никогда не жаловалась. У меня врачи в больничке народной хорошие. А тут и младший Плоткина таять начал. Доктора руками только разводят. Ну а вчера утром Ваньку в сарае его нашли. С петлей на шее сняли. Вот такое лихо, сударь. Теперь дело за вами. Уж я надеюсь на вас, Савва Андреич, не бросьте в беде.

Мурманцев задумчиво и как будто невозмутимо гладил подбородок, но внутри у него все кипело. Еще ни разу ему не представлялся случай проверить и показать себя в настоящем деле. Да и не мог представиться – ординарный преподаватель Академии совсем не то, что офицер действующих частей Белой Гвардии. После пяти лет учебы Мурманцев подал заявление в ординатуру, потом еще три года вбивал науку в головы таких же курсантов, каким сам был недавно. А душа разрывалась на части. Одна половина звала на оперативный простор, другая удерживала в стенах alma mater – по причине, которая сейчас наверху сопела в подушку…

– Поразительная история, – донесся от дверей голос, и Мурманцев понял, что жена уже давно не сопит в подушку, а напротив, слушает их разговор. Стаси вошла в комнату, одетая в длинное, до полу, домашнее платье. – Савва, мы должны непременно участвовать в этом деле. Господин…

Павел Сергеич поспешно вскочил со стула, подлетел к ней и согнулся, целуя руку.

– Лутовкин. Здешний помещик. Павел Сергеич. Сударыня, с вашим благородным великодушием может сравниться только ваша чарующая красота.

– Моя жена, Анастасия Григорьевна.

– Господин Лутовкин, безусловно, делает нам честь, обращаясь за помощью, – продолжала Стаси, садясь за стол. Горничная налила ей чаю.

– Велите подавать завтрак?

– Павел Сергеич, не откажите принять участие в трапезе.

– Извольте, с нашим удовольствием. С утра, знаете ли, уже набегался, а во рту, считай, и крошки не было, все некогда…

И господин Лутовкин принялся жадно поглощать принесенные булочки с шоколадной глазурью, медовые сырники и консервированные персики, запивая все яблочным соком изготовления собственного плодоовощного заводика.

– Душа моя, – обратился Мурманцев к жене, – когда ты сказала «мы должны участвовать», ты ведь не имела в виду…

– Именно это я и имела в виду, Савушка. Ведь это прекрасная возможность… ты понимаешь, о чем я…

– Возможность интересно провести время? – предположил Мурманцев.

– Не притворяйся. Ты знаешь, что я поступила в Академию не потому, что мой отец ее директор. И не потому, что хотела приключений на свою голову.

– Я знаю. Этото мне и не нравится. Моя воля, я бы запретил принимать женщин в Белогвардию. И тех, которые желают приключений, и тех, которые полагают в этой работе смысл жизни.

– Ты деспот, Савва Андреич. Предупреждаю – я буду бороться.

– О женщины! – вздохнул Мурманцев. – Не успеют выйти замуж, их уже тянет устроить революцию и реформировать семейный очаг.

– Да и ты, Савушка, до женитьбы не выказывал желания засадить меня в светелке за прялку. Павел Сергеич, чтото вы приуныли.

– Извольте видеть, Анастасия Григорьевна, я вовсе не имел намерения ввязывать в это лихое дело столь прелестное и хрупкое создание…

– И вы туда же! – рассердилась она. – Ах, Павел Сергеич, уж предоставьте мне самой оценивать степень моей хрупкости. В конце концов, я не выпускница института благородных девиц. Решено, Савва. Мы сейчас же идем в дом этого несчастного. Будем плясать от печки, как говорят в народе. Павел Сергеич, это далеко?