Хроника одного задания - Гончар Анатолий Михайлович - Страница 31

31

— Справа! — заорал Илья, видя ещё одного противника, но не имея возможности поразить его из своего оружия — на линии, что пролегала между ним и укрывшимся за бревном чехом, располагалась голова поднявшегося на локтях Эдика Довыденко.

— Справа! — вновь прокричал Юдин, думая, что не был услышан. Возможно, так оно и было, но, похоже, Довыденко уже сам заметил бандита и, уткнувшись в землю, стал поспешно отползать в сторону. Едва не схлопотав пулю, Илья откатился влево к корням сухого, разломанного грозой, дерева, вытащил из разгрузки и быстро поменял почти полностью опустошённый магазин. После чего осторожно приподнял голову. Перестук выстрелов продолжался, но Илюха никак не мог разглядеть среди леса очертаний вражеских тел. Перестук вражеского оружия приближался. Вот неподалёку взорвалась ручная граната, ухнул РПГ седьмой, следом ещё один, но повезло, зацепившиеся за ветки выстрелы улетели куда-то в сторону. Вот спаренно заработали навстречу друг другу пулемёты Калашникова, треснула высоко в кроне дерева и, зашуршав, рухнула на землю срубленная выстрелами ветка. Огонь со стороны противника стремительно нарастал. Илья приподнял голову чуть выше и заметил присевшего за бугорком чернобородого. Медленно приподнял оружие, спокойно выцедил и надавил спуск…

Хаваджи Мирзоев

— Куда смотрели ваши глаза? — микрофон «Кенвуда» буквально разрывался от крика находившегося в центре колонны Мирзоева. Его горло аж клокотало от едва сдерживаемой ярости.

— Мы не думали…

— Заткнись!

— Мы не рассчитывали…

— Заткнись! Ты что, никогда не делал подобного?

— Один раз… — угрюмо отозвался Хамид и, произнеся это с горечью, подумал, что амир прав: если правоверные моджахеды изучают тактику белорусских партизан, то почему этого не могут делать русские спецы?

— Один раз! — зло, накатившее на Хаваджи, сразу после получения доклада о ещё семерых убитых и троих раненых, выплеснувшись в крике, стала понемногу затухать. Он понимал, что часть вины за смерть этих людей лежит и на нём, приказавшем догнать русских во что бы то ни стало. Да, возглавлявший погоню Хамид уже во второй раз прозевал появление спецов. И если первый раз был явный просчёт по времени начала движения и скорости русских, то во второй… — Хаваджи задумался. — Было, было что-то странное в поведении спецов. Что-то странное и вместе с тем не сразу бросающееся в глаза, но оно бесспорно было. Но что? Почему русские вместо того, чтобы использовать свою подготовку и уйти в отрыв, выставили заслон, рискуя ввязаться в губительную для них перестрелку? Может быть, настолько уверовали в своё профессиональное мастерство, что не замечали очевидного — численного превосходства людей Мирзоева? Если да, то это была непростительная ошибка. Можно было не сомневаться в том, что, в конце концов, идущие налегке передовые десятки моджахедов догонят и свяжут спецов боем. А если нет? Возможно, причина была в другом?

Время шло, а Хаваджи всё раздумывал. Вот оно! Удивительно, что столь простое решение не пришло ему в голову сразу. Вот оно, вот причина, по которой русские раз за разом вынуждены выставлять заслоны. Именно вынуждены и никак иначе.

— Хамид! — Мирзоев снова поднёс микрофон к губам. — Сильно не спеши, у русских на руках как минимум один «трёхсотый». И осторожнее, — Хаваджи хотел сказать «у нас и так уже двенадцать трупов», но передумал. Ни к чему в такой час лишний раз напоминать о вечности. Совершенно ни к чему. А русские… русские никуда не денутся, до выхода из леса ещё далеко.

Единственное, что беспокоило Мирзоева — это русская артиллерия, но Шамиль заверил, что её не будет. А Шамиль такими обещаниями не бросался…

— Лечо! — позвал Хаваджи ещё одного своего помощника — Бакриева, и тот не заставил себя ждать с ответом.

— Я внимаю! — Лечо со своими людьми ещё не ввязался в бой и потому мог себе позволить некую поэтичность своих слов.

— Лечо, забирай своих и опереди, обойти русских с тыла. Перекрой им отход.

— Я понял, командор, я понял!

— Давай, Лечо, давай, устроим им огненный капкан! — и уже не в рацию, а так, для себя: «Давай, Лечо, давай»!

Старший прапорщик Ефимов

Итак, пятёрку боевиков мы положили сразу же. Довыденко, Батура и Юдин выхватили кого-то из основной группы.

— Отход! — скомандовал я, даже не пытаясь предпринять какие-то оборонительные действия. Не та позиция, не то расположение группы, не для того задумывался сей манёвр. Весь успех в том, чтобы ужалить и быстро отойти. Но быстро отойти и раствориться за деревьями не получилось, слишком слаженно открыли огонь наши преследователи.

— Прикройте, командир, прикройте! — затрещал микрофон голосом Довыденко.

— Тушин, огонь! — последовала команда, и пулемёт Тушина тут же затарахтел в длинной, захлёбывающейся злобой очереди. Я поднялся на ноги и одним броском переметнулся на противоположную сторону хребта.

— Эдик, отход, всем отход! — заорал я в микрофон, и тут же, не дожидаясь ответа, выпустил длинную очередь в сторону наступающего противника. Надо было отходить как можно быстрее. И хотя до поры до времени моих бойцов прикрывал верх ската, оставаться на месте было чересчур опасно, ведь стоило боевикам сместиться чуть левее, и вся линия нашей обороны простреливалась буквально одной очередью. И потому:

— Отход! Отход! Отход! — как нескончаемое эхо в радиоэфире.

Рядовой Юдин

Илья не слышал голоса командира, раздававшийся лишь в наушниках лежавшего неподалеку Эдика, но по частой, беспорядочной стрельбе понял, Ефимов подал команду «отходить», и теперь основная часть группы пытается прикрыть их отступление. Илья втянул в себя воздух, напружинил руки, готовый сорваться с места, едва от старшего тройки поступит команда давать дёру. Но команды не было. Вместо того, чтобы командовать, Довыденко прилип к своему пулемёту и молотил куда-то в глубину укрывающего моджахедов леса. А противник подтягивался всё ближе. Илья попробовал выглянуть из-за укрытия и тут же едва не схлопотал в лобешник порцию брызнувшего в его сторону свинца. Ему показалось, что он даже успел увидеть фонтан летящих подле его лица пуль. Но, слава богу, они пролетели мимо, а Илья рухнул вниз и вжался в землю. Над головой шуршало, свистело, ухало, взрывалось, а он лежал, чувствуя лишь, как что-то прохладное и приятное на ощупь касается его щеки. Илья вначале даже не придал этому значения, затем, когда коснувшееся его нечто зашевелилось, невольно дёрнулся, стараясь не поднимать голову, чуть отстранился и скосил глаза, стремясь выхватить то место, где только что находилась его щека. Скосил и едва не подскочил с земли в воздух — по опавшим листьям, медленно изгибаясь всем телом, ползла маленькая, толстенькая змея. Если бы не быстро работающая мысль, Илья, наверное бы, всё же вскочил на ноги и, не обращая внимания на пули, всё настойчивее секущие свисающие к земле ветви, метнулся бы куда подальше — змей Илья не переваривал с детства! Но мысль работала быстро. Он понял, что буквально лежал на змее, но она не укусила. Значит, уже не укусит. Змея уползала. Медленно, степенно, будто для неё не существовало ни этой войны, ни этих укрывшихся за деревьями, за бугорками, спрятавшихся в ямах и поливающих друг друга свинцом людей. Змея ползла, настойчиво взбираясь по корневищам дерева вверх на чем-то приглянувшуюся ей площадку перед стволом старого, толстого бука. Илья заворожено следил за ней взглядом, завидуя её малости и незаметности на фоне огромности окружающего леса. Змея ползла, и вдруг её разорвало надвое, словно разрезало невесть откуда взявшимися ножницами. Обе половинки, извиваясь, начали скатываться вниз на всё ещё лежавшего у самой земли Юдина. Эта глупая, никому не нужная смерть вывела Илью из состояния почти безмятежного созерцания, вновь окунув по самые уши в тягостную суету непрекращающегося боя.

— Эд, отход! — заорал он, вскакивая. Грохот его автомата слился со звуками летящих со всех сторон пуль. — Отход! — вновь заорал он и, не надеясь быть услышанным, рванул за ствол ближайшего к Довыденко дерева. Но Эдик его всё же услышал.