Двенадцать башен - Юй Ли - Страница 12

12

Сказав это, господин Лу повернулся к другому гостю, инспектору Ту.

— Истинное и ложное, почтенные господа, в ваших действиях очень схожи. Вы оба склонны к крайностям. Если бы вы, любезный мой Ту, воспитали вашего отпрыска чуть построже, он не дерзнул бы совершить столь безрассудный поступок. Правда, тогда не случилось бы и нашей чудесной истории. Полагаю, что вред, который вы причинили сыну, превосходит то беспокойство, которое он вам доставил. И вот что еще мне хотелось бы сказать. То, что ему нынче сопутствует удача, вовсе не означает, что легкомыслие лучше строгости. Когда человек путает хорошее с плохим, а прямое с кривым, легкомысленные поступки кажутся ему приятнее суровой конфуцианской морали, и он готов даже пренебречь правилами, созданными нашими предками. В общем, вы должны осушить до дна чару в наказание за тот вред, который причинили моему зятю. Прошу вас, выпейте, и мы займем места за нашим столом.

— Штрафную чару я принимаю с охотой, ибо все, что вы говорили, — сущая правда!

Инспектор Ту выпил три чарки подряд и совершил поклон, тем самым полностью признав свою вину. Они сели за стол, и пиршество пошло своим чередом.

С того времени семьи Ту и Гуаня забыли о мелочных ссорах и снова стали жить в согласии. Вскоре они вновь соединили два двора вместе, и из двух павильонов, стоявших возле воды, сделали разукрашенный теремок, в котором жили сейчас обе красавицы, и назвали его «Башней Соединенного отражения», в чем был сокрыт глубокий смысл. Само собой, стену разрушили, насыпь из глины и земли срыли, молодым женщинам теперь ничто не мешало любоваться окружающей красотой. Над прудом взлетел легкий мост, по которому Чжэньшэн часто расхаживал, как Пастух [55]из известной легенды, только не было перед ним преграды в виде Небесной Реки [56], которая помешала когда-то Пастуху встретиться с Ткачихой. Известно, что Чжэньшэн впоследствии удостоился высоких ученых степеней и даже вошел в «Лес слов» [57], заняв пост толкователя — шицзяна.

Эта забытая история взята нами из «Записей бесед Ху», о которых мало кто теперь знает, поскольку они не печатались. Сохранилась лишь рукопись. И вот нынче мы изложили эту историю в виде повести. Читатель, возможно, скажет, что все это сущая химера, а Башня Соединенного отражения, одна из двенадцати башен, всего лишь призрачный терем.

БАШНЯ ЗАВОЕВАННОЙ НАГРАДЫ

Две дочери вкушают чай сразу в четырех домах; обе девы, выйдя замуж, слушают наказ одинокой птицы луань [58]

Есть стихи, которые называются «Подобие сна». Вот что в них говорится:

Нетрудно в обыденной жизни увидеть, Как ходит конь под одним седлом [59], Но сделанных из половинки сына Двух целых зятьев не часто найдем. Может одно случайное слово Жизнь добродетельную сломать. Могут смениться брачные узы, Да только не всякий способен ждать. Каждый желает найти себе пару, Желает пару себе найти, Но то, что желаешь, о чем мечтаешь, Увы, нелегко наяву обрести.

Эти стихи написаны в жанре цы [60]человеком, который некогда запутался в своих брачных делах, презрев тем самым этот поистине важный в жизни шаг, Случается, что девица сначала просватана, например, за третьего Чжана, а потом вдруг выскакивает замуж за четвертого Ли [61]. Понятно, сей поступок порождает распри и ссоры, которые не только не затихают, но, наоборот, набирают силу, доходя порой до чиновной управы. Прекрасное событие, достойное деяний фениксов и луаней [62], оборачивается жалкой судебной склокой, когда, как говорится, «у мышей вырастают клыки, а у птиц — рога». По всей видимости, судья, ведущий дело о расторжении брачного союза, однажды укажет виновным, что отказ от договора — дело весьма неприглядное. У меня на сей счет свое мнение. Не так страшно нарушить обещание, как легкомысленно его дать. Допустив ошибку вначале, непременно совершишь ее и в конце.

Понятно, что каждый родитель желает своим детям счастья. Дочь, разумеется, следует выдать за знатного и богатого. И если родитель, приняв решение, потом вдруг его изменил, причину следует искать не в злых его побуждениях, а в горячей любви к собственному чаду. Жениха бедного, в низком звании, отвергают для того лишь, чтобы найти другого, побогаче да познатнее. Заметим, едва ли не каждый родитель, выбирая дочери жениха (а себе зятя), втайне непременно стремится к выгоде. Но столь важное решение следует принимать загодя, до помолвки, а не после нее. Помышляя о выгоде, нельзя опрометчиво согласиться на бедного жениха, надо искать жениха знатного и богатого, если даже на это потребуется много времени. И самой девушке не следует поступать легкомысленно: сначала соглашаться на брак с бедняком, презрев, как добродетельные героини древности, богатство и знатность, а после, в погоне за выгодой, менять, как говорится, струну, расторгнув прежний союз. Поступив так, никогда больше не обретешь покоя, ибо пострадала сама добродетель. Нечто подобное случалось и в древности, не только в наш «конченый век» [63], но мало у кого хватает смелости говорить об этом.

Мы вам расскажем сейчас о родителях, которые с легкостью дали согласие на брак дочерей, а потом отказались от своего обещания, и только благодаря судье, справедливо рассудившему дело, две девицы смогли осуществить свои желания.

В первые годы эры Истинной Добродетели — Чжэн-дэ [64] — династии Мин в уезде Цзянся Учанской области, в Хугуане [65], жил некий Цянь Сяоцзян, промышлявший рыбным делом. Между ним и женой его, урожденной Вянь, согласия не было, и, может быть, поэтому судьба не посылала им наследников. И вдруг, когда супругам уже исполнилось сорок, у них родились две девочки с разницей всего лишь в час. Говорят, что сыновья обычно походят на отцов, а дочери на матерей. Но девочки, вопреки этому правилу, не имели сходства ни с одним из родителей, словно были не родные, а приемные. Не только обликом отличались они от родителей, а и нравом. Цянь и его жена — к слову сказать, люди невежественные, даже тупые, — облик имели на редкость безобразный. А дочери выросли умными и прехорошенькими. Когда им было лет по десять или чуть больше, они напоминали омытые дождем дикие яблоньки хайтан [66]или цветы лотоса, овеваемые легким ветром. И с каждым днем становились все прекрасней. Нельзя было не залюбоваться ими. Им едва исполнилось четырнадцать, а какой-нибудь юноша, едва взглянув на них, тотчас же терял рассудок, старец, случайно бросив взгляд, с восторгом восклицал: «До чего прелестны!»

Одаренные от природы, девушки, увы, не знали грамоты, правда, научились кое-как вести счет. Зато в рукоделии и других женских ремеслах они не имели себе равных. Никто их не учил, а они умели делать решительно все, что когда-то хоть мельком видели, как делают другие. Одетые в простые белые платья и холщовые юбки, с медными шпильками в волосах и оловянными серьгами в ушах, они ничуть не уступали в красоте девицам из богатых домов, ибо любой, глядя на них, принял бы грубое одеяние за дорогое, сшитое из шелка, а дешевые украшения — за нефрит и золото. От красавиц невозможно было отвести глаз. Неудивительно, что подле них постоянно вились не только отпрыски богатых семей, но и вполне почтенные люди, имевшие на девушек виды.