Смерть в наследство - Алюшина Татьяна Александровна - Страница 21

— Вам кого?

Сосредоточив все внимание на собаке, боясь, что эта животина влегкую перемахнет забор. Вероника не рассмотрела того, кто спрашивал.

— Здравствуйте! — прокричала она. — Меня зовут Вероника!

— Апельсин, свои! — громко окликнул пса хозяин и быстро пошел открывать.

Широко распахнулась калитка… и Ника увидела своего папу, только постаревшего, но такого же сильного, большого, высокого и подтянутого.

— Де-е-душка-а, — прошептала она и кинулась к нему.

Все ее боли, все обиды, все потери, все не выплаканные и не разрешенные себе за четырнадцать лет слезы она выливала ему в теплую байковую рубашку, в которую уткнулась лицом, крепко обняв его руками.

— Поплачь, солнышко, поплачь! — говорил он, поглаживая ее большой, широкой, теплой ладонью по голове, прижимая второй рукой к себе за плечи.

Ника чувствовала, как горячие, крупные капли его слез падают ей на волосы, а рядом стоял пес, тихо поскуливая от их общей печали, и успокаивающе лизал ей ногу.

— Ну, пойдем в дом, — сказал дедушка, вытирая слезы, сначала свои, а потом и ее.

Она не могла его отпустить, как будто боялась, что стоит отпустить, и он исчезнет, и крепко держалась одной рукой за его рубашку, второй ухватившись за руку, обнимающую ее за плечи.

Так они и вошли в дом.

— Почему он на меня не рычит? — спросила она, чтобы как-то успокоиться.

Они прошли в кухню — просторную, светлую, большую и очень уютную. Правда, Ника почти ничего не видела вокруг, во все глаза рассматривая деда.

— Он тебя знает. Кирюша привозила твои вещи и кассеты с твоим голосом. Он очень умный и знает, кто ты, он тебя все время ждал — видишь, как радуется, не отходит от тебя!

— А почему Апельсин?

Дедушка усмехнулся:

— Я его когда в питомнике собачьем брал, там было много щенят, все пищат, суетятся, а он сел, смотрит на меня и улыбается, как будто знал, что за ним я и приехал. И шерсть у него была с оранжевым отливом, вот и стал Апельсином — оранжевый и веселый.

— Вчера было девять дней бабуле, — сказала Ника и расплакалась сильнее прежнего.

Она плакала долго, пока совсем не осталось ни слез, ни сил. Дедушка сидел рядом с ней, на диване в гостиной, где повсюду стояли и висели фотографии Ники в разном возрасте, ее папы и мамы, он обнимал ее, вытирал горькие слезы, давая ей возможность выплакаться у него на плече, ничего не говоря.

Вероника уснула там же на диване, совсем обессилев от рыданий, а на следующий день уехала, толком не осмотрев дом и участок. Не до того ей было, она все что-то рассказывала дедушке и не могла наговориться с ним, и руку его отпустить не могла никак, держалась, как потерянный и счастливо найденный ребенок, боявшийся потеряться снова.

Она уехала, пообещав, что переделает все дела и приедет к нему на сороковины бабули. Раньше никак не получалось. У нее накопилось много работы, которую она запустила из-за смерти бабушки, и надо было оформить кучу документов и поставить памятник на могилку Сонечке, о котором Ника уже договорилась. Ей хотелось сделать все-все дела, взять небольшой отпуск и пожить с дедушкой.

— Ты не спеши, — сказал на прощание дедушка, — разберись со всем, чтобы никаких недоделанных дел не осталось, и приезжай.

Но она не смогла приехать даже на сороковой день.

— Да! — сказал Стечкин. — «Санта-Барбара» отдыхает!

Они все, не перебивая, внимательно ее слушали. Ника рассказывала подробно, упустив только разговор о замужестве и некоторые моменты, касающиеся только их с бабулей.

— Ваша бабушка права, в нашей стране столько трагедий и поломанных судеб, что Мексике с ее сериалами и не снилось! — заметила Ната.

— Вы так до него и не доехали, — вздохнула сочувствующе Дина.

— Я сегодня поеду, — успокоила ее и себя Ника.

— Да никуда мы вас не отпустим! — возмутилась Ната. — Ночь на дворе!

Действительно, пока Ника рассказывала, наступили сумерки, стало ощутимо прохладно.

— Идемте в дом, холодно. Камин растопим, — предложила Ната.

— К вашему дедушке мы поедем завтра вместе. Думаю, что он может знать об этом наследстве, — сказал Кнуров приказным тоном.

— Значит ли это, что вы беретесь за мое дело? — ровно спросила Ника.

— Да.

— И сколько это будет стоить?

— А это зависит от того, как глубоко мы во все это вляпаемся и чего нам будет стоить из этого вылезти.

— То есть точную сумму вы назвать не можете?

— Даже приблизительную. Сначала мне надо поговорить с вашим дедом, покопаться в архиве и понять, в каком направлении двигаться.

Ника кивнула, помолчала и поднялась из-за стола, предложив Наталье помощь в уборке.

— Да что вы, Вероника, не надо, мы сами быстро справимся! Идите в дом, погрейтесь.

Ника послушно пошла в дом. Ей было не до рассматривания архитектуры и интерьера, она так устала, что еле передвигала ноги. Найдя в большой красивой гостиной с камином стоящее в дальнем углу кресло, она скинула туфли и, удобно устроившись на нем, подогнув под себя ноги, мгновенно уснула.

— А девушка-то спит, — сказал Антон, когда они с Натой зашли в комнату.

— Пойду постелю ей в угловой спальне.

— Давай. — Он чмокнул жену в макушку.

Ракетка рассекала воздух, издавая свистящий звук. В удар по мячу он вкладывал всю силу своей злости, ускоряя и ускоряя темп игры.

Замах — удар, замах — удар.

Как это могло случиться? Как эта овца решилась сбежать? Почему он не предусмотрел такую возможность?!

Они просматривали всю ее квартиру, прослушивали телефон и каждый шорох в доме. Как она смогла выйти так, что они не услышали и не увидели?

Прокол, это очень серьезный прокол!

Замах — удар, замах — удар.

Вот тебе и тихая сиротка. Черт, теперь придется начинать все сначала! Она единственная зацепка, единственная ниточка. Конечно, они могли сами поговорить со всеми подругами и знакомыми ее бабки, но это куча оперативного времени. Да и девчонке они скорее что-то расскажут, и главное — добровольно.

Нет, ну какова сука!

Как только он узнал, что она наследница, она стала нежильцом на этом свете, но теперь сама подписала себе не самый безболезненный и простой смертный приговор с пытками.

«Кишки на кулак намотаю! Сам, лично!»

Замах, удар!

Гейм. Сет. Матч.

Он подошел к сетке пожать руку противнику.

— Ну, ты меня уделал сегодня, — протягивая руку для рукопожатия, сказал соперник.

— Настроение такое, — ответил он, пожимая ему руку.

Он кинул ракетку на скамью и, взяв полотенце, вытер пот с лица.

«Ее надо найти как можно быстрее. Надо начать с ее подруги, но осторожно, мягко, у нее крутой и, что самое поганое, любящий братец. Если с девчонкой что-то произойдет, он начнет копать, и есть мизерный шанс, что может выйти на меня. Давать даже такой шанс я никому не намерен».

Что-то он упустил.

Да не что-то, а целых два момента! Первое — недооценил, не просчитал ее характер, поторопился, думал, она полностью под контролем!

Второе — куда она могла отправиться? Это должно быть надежное место и надежные люди. Ведь ей надо не просто отсидеться, ей надо надолго залечь либо начать действовать.

«А вот это хреново, если она начнет самостоятельные поиски. Хотя пусть начнет, мы ее быстрее вычислим».

На трассе машин почти не было.

Раннее утро, встающее солнце, ДДТ из магнитофона и тяжелое молчание в машине, густое какое-то. Когда надо, Сергей Викторович Кнуров умел молчать так, что человек чувствовал себя заранее во всем виноватым. Но эта девушка себя виноватой не чувствовала. Они ехали уже сорок минут и не сказали друг другу за это время ни слова.

Вчера, когда, поднимаясь за Натой по лестнице на второй этаж, он нес ее на руках в спальню и чувствовал еле уловимый запах вишни, он сказал себе жесткое «нет».

«Нет, дорогуша, никакие твои зеленые и мудрые глаза, никакие летящие ладони с тонкими аристократическими пальчиками, никакие маленькие ступни, которые хочется подержать в руке, и темные пряди волос ничего не изменят во мне и для меня».