Проигравший из-за любви - Брэддон Мэри Элизабет - Страница 18

— Входите и садитесь, — крикнул Джарред в дверь.

— Куда вам торопиться?

Художник с некоторым сомнением заглянул в комнату. Конечно, она была не слишком привлекательной, но здесь была его Ламия, занятая кастрюлей с картошкой. Следовало ли ему вернуться к себе домой и там думать над своей новой картиной наедине с сигарой или же он должен остаться и поговорить с Джарредом Гарнером, пока этот многоликий гений поглощает свой ужин? Джарред был разумным собеседником, и всегда можно было найти ценное зерно в его, казалось бы, бессмысленных высказываниях.

— Куда вам торопиться? — повторил Джарред. — Вы молодой человек и, наверное, не прочь отведать рубец. Почему вы не можете сесть и поужинать с нами? Эта старая леди весьма преуспела в приготовлении этого блюда.

Мистер Лейбэн действительно был неравнодушен к рубцу, но одно дело когда вы сидите за чистым столом, на котором стоят сверкающие бокалы и китайский фарфор, другое дело пробовать это блюдо в душной, грязной комнате. Но здесь была его Ламия, и, кроме того, он хотел расположить к себе старую леди. Размышляя подобным образом, он занял свое место за круглым столом, где места едва хватило бы для четверых. Но Лу отказалась от ужина.

— Я не голодна, бабушка, — сказала она своим тихим голосом, — не вижу смысла занимать место за столом.

— Наверное, ей не нравится рубец. Вообще-то я не встречал женщины, которой бы он нравился. Очевидно, у них нет вкуса.

Лу села в кресло миссис Гарнер, Это было весьма старое кресло, после многочисленных перестановок оно, наконец, было поставлено в угол. Она сидела и смотрела на маленькую компанию, сидящую за ужином, размышляя над тем, что думает Уолтер Лейбэн о комнате, о бабушке и вообще об их жизни, не очень ли ему противно есть и пить в таком окружении. Однако в его манерах не было ничего похожего на чувство брезгливости, Он пил шестипенсовый эль, смеялся и разговаривал с обычной его искренностью, забыв на время неприятности, связанные с его картиной для выставки. Картина, которая должна была сделать его знаменитым, приобрела теперь другое содержание: Ламия откроет тяжелые двери фортуны, которые он со свойственной молодости энергией штурмовал уже два года.

Джарред, довольный чеком, выписанным ему Уолтером за Джана Стина, был необычайно весел. Они обсуждали все картины года, давая каждому художнику определенную оценку, обычно более низкую, чем та, которую им давали публика и эти недотепы-критики. Смеялись над толпой, восхищающейся по указке, подобно тому как овцы следуют за колокольчиком вожака. В общем, они перечислили всю ту гамму аргументов, которые обычно служат утешением для неудачников.

— Последнее время вы так редко навещали нас, мистер Лейбэн, — сказала миссис Гарнер, когда диалог мужчин стал более спокойным и они отодвинули свои стулья от стола и собирались закурить после ужина, сидя перед, камином. Луиза сидела за спинкой огромного кресла отца, откуда ее почти не было видно. — Я даже стала думать, что вы забыли нас.

— Вы несправедливы ко мне, миссис Гарнер, — ответил молодой человек весело. — Я не имею привычки забывать старых друзей даже с приобретением новых. А ведь с тех пор, как я был здесь в последний раз, у меня они появились. Позвольте, когда я был тут?

— Две недели назад, во вторник, — сказала Луиза из угла. — Я и не знала, что можно приобрести друзей за такое короткое время.

— О, мисс Гарнер! Когда вы захотите, то можете быть такой насмешливой. Хорошо, пусть это будет знакомством, или нет, я думаю, мы должны называть их друзьями. Обстоятельства исключительные!

Джарреду стало интересно услышать поподробнее об этих исключительных обстоятельствах. Лу сидела очень тихо, съежившись в большом кресле, и смотрела на художника своими блестящими глазами.

Уолтер, вдохновленный шестипенсовым элем, со свойственной ему искренностью и широтой души рассказал им все о мистере Чемни и его дочери. О том, что Флора была самой прекрасной девушкой, которую он когда-либо видел в своей жизни, ну если и не абсолютной красавицей, то очень интересной, обаятельной и милой.

— Если бы я изобразил ее на картине, то не уверен, что хоть полдюжины людей остановились бы, чтобы взглянуть нее, — сказал он, — все, что есть прекрасного и удивительного в ее красоте, ускользнуло бы из-под моей кисти. Есть что-то необычное в ее лице, что поражает вас при взгляде на нее в первый момент. Но после того, как вы побудете с ней неделю или две, видя ее каждый день, то трудно сказать, в чем именно состоит ее очарование. Может быть, дело в ее спокойных серых глазах, мягких линиях, рта или в обаятельной улыбке? — он сказал это, задумавшись, обращаясь скорее к себе, чем к слушателям. — Я действительно не знаю, в чем дело и даже не буду больше пытаться описать ее, но она самая очаровательная девушка.

Лу спряталась за спину отца, как будто бы свернувшись в темноте, так что действительно напоминала чем-то таинственную женщину-змею. Должно быть, было в ней какое-то чувство зависти, неудовлетворенности, не совсем приятные чувства, порожденные бедностью и безысходностью. Слова о красоте другой девушки вызвали у Луизы гнев. Картина женщины, так сильно отличающейся от нее и ее окружения, сильно задела ее, как будто это было умышленное оскорбление. Ей показалось, что это намек на ее никчемность и убогость.

— Гм! — произнес мистер Гарнер веселым тоном. — И эта молодая леди с загадочным лицом всего лишь дочь богатого отца, партнера вашего дяди, которую вы видите каждый день.

Мистер Лейбэн рассмеялся этому замечанию.

— Она самая милая девушка в мире, — сказал он, — и я должен быть счастливейшим человеком на свете, если смогу завоевать ее. Но вам не следует говорить о ней такие вещи, Джарред. Я вообще не имею права сидеть здесь и мечтать о ней. Все пока так неопределенно.

— Не думаю, чтобы эта неопределенность продолжалась долго, — сказал Джарред слегка разочарованно. — Не может быть долгих размышлений, когда существует большое количество денег. Это только нам, бедным людям, приходится переживать за свое будущее. Вот, например, моя девочка, — сказал он, размахивая своей трубкой и показывая на Лу. Она недурна собой и могла бы не упустить свой шанс, будь хоть чуточку аккуратнее и прилично одетой. Я уверен, что она еще долго будет ждать мужа, который сможет кормить ее три раза в день и обеспечит жильем.

Лу даже покраснела от таких слов.

— Кто сказал, что я хочу замуж? — воскликнула она возмущенно. — Думаешь, женщина только и думает, что о муже? Я видела слишком много несчастий, которые приносят в дом мужья на Войси-стрит. Если я должна буду стать совсем слабой, когда состарюсь, то уж лучше буду работать для себя, чем для пьяницы-мужа, которых так много на нашей улице.

— Тяжелые думы, навеянные, наверное, Войси-стрит, — сказал Уолтер, рассмеявшись. — Вы вовсе не обязаны проводить всю свою жизнь на Войси-стрит, мисс Гарнер. Есть места, где не все мужья пьют, иначе бы все жены исчезли от непосильного труда.

— На что мне надеяться? — спросила Лу почти в отчаянии, становясь похожей на бабушку. — Я надеялась на перемены, когда мне было шесть лет, но перестала это делать в семь лет. А сейчас мне девятнадцать, а я все не вижу альтернативы Войси-стрит.

— Вовсе не следует отчаиваться, — весело сказал Уолтер, — возможности молодости непостижимы. Карета Золушки и ее фея, может быть, ждут тебя за углом. А теперь, миссис Гарнер, поскольку уже пробило полночь, боюсь, что задерживаю вас и поэтому хочу пожелать спокойной ночи.

Взгляд старой леди уже долгое время был устремлен в сторону кровати.

— Но перед тем, как я уйду, хотел бы спросить вас кое о чем.

Миссис Гарнер дала свое согласие на позирование Лу в роли Ламии, при этом просьбу Уолтера она восприняла как нечто приличествующее своему положению, несмотря на дремоту.

— Ламия, — повторила она, — никогда не слышала об этой молодой персоне. Наверное, исторический персонаж?

— Нет, не совсем исторический, скорее принадлежащий поэзии.