Проигравший из-за любви - Брэддон Мэри Элизабет - Страница 25

— Тогда мы поедем в Брэнскомб. Это единственный английский курорт, который я знаю. Ты должен помнить его, Олливент, это то самое место, где мы часто бывали в детстве.

— Я весьма слабо помню проведенные там дни, они были скучны для меня.

— Скучны! Это когда под твоими ногами море? Ведь есть вечная красота, которая совсем не связана с тем, что есть на земле. Оставьте меня наедине с морем, мне будет все равно, на чем стоять, будь то скала или иссушенный солнцем песок. Поэтому если Брэнскомб и скучен сам по себе, то то, что его окружает, удивительно, Мне до безумия нравился Брэнскомб в детстве. Возможно, лучшим временем в моей жизни были те длинные солнечные дни, которые я проводил на побережье или на галечных пляжах залива.

— Умоляю, давай поедем в Брэнскомб, папа. Я так хочу побывать в том месте, которое ты так полюбил, — сказала Флора, оживленная живописными рассказами отца. Вряд ли он был так сильно болен, как думала Флора, глядя на серьезное выражение лица доктора. Марк рассуждал так, как будто для него существовала радость жизни, казалось, в его груди клокочет фонтан жизненной энергий.

— Вы будете навещать нас в Брэнскомбе, мистер Лейбэн? — спросила она веселым тоном у художника. — Я не думаю, чтобы вас могло испугать длинное путешествие.

Она подумала, что он может каждую неделю проделывать расстояние от Лондона до Эдинбурга в тех ужасных кэбах, свистящий звук колес и хлопанье дверей которых так часто пугали ее.

— Прошу прощения, — сказал Уолтер, оторвавшись от своих мечтаний. — Кто это Бренскомб?

Все нужно было объяснять ему заново. Очевидно, он уже четверть часа как не слышал ничего из того, о чем разговаривали его собеседники.

— Вы должны приехать к нам в Девоншир и научить меня рисовать море. Я буду заниматься эскизами целый день.

Конечно, он был бы очень польщен, правда, поездка к морю не входила в его планы, но он мог бы помочь ей чем сможет, как только закончит начатую сейчас картину.

Это был ранний май. Мистер Чемни и его дочь все еще не были в Королевской Академии.

— Я думала, что ваша самая важная картина была уже закончена и отослана прошлым месяцем, — заметила Флора.

— Нет. Я действительно думал отослать ее в этом году, но был слишком ленив. Картина лишь наполовину окончена. Я не хотел работать спустя рукава, кроме того, я не мог найти для себя подходящей модели.

— Мне очень жаль. Я так хотела увидеть вашу картину на выставке. Значит, там нет ничего из ваших работ, — сказала она с сожалением.

— Да. Правда, я послал какую-то маленькую картинку, для интереса, и, к моему удивлению, ее приняли. Конечно, они подвесили ее под самый потолок, но все же.

— О, пожалуйста, расскажите мне об этом.

— Мало что можно сказать по этому поводу. Там изображена всего одна фигура. Вы можете пройти через все залы несколько раз, не заметив моей картины.

— Я не смогу, — наивно сказала Флора. — Я узнала бы ваш стиль. Но скажите же мне, кого вы изобразили.

— Я назвал её Эсмеральда — это одна из героинь Виктора Гюго, как вы знаете. Одинокая женщина, борющаяся с темной стеной безразличия. Бледное, отчаявшееся лицо, всматривающееся в сумрак.

— Должно быть, это грандиозно, — сказала Флора восхищенно.

— Только для дружеских глаз. А то недавно одна газетенка написала, что мои краски похожи на шпатлевку, а тени напоминают цвет горохового супа.

— Бедняга! — воскликнула Флора. — Завидуют, конечно. Почему они позволяют, чтобы несчастные художники терпели такую критику?

— Не очень порядочно, не правда ли? Хотя, пожалуй, я хотел бы, чтобы мои работы признавали.

Детали предстоящей поездки были обсуждены после обеда, который проходил в старинной столовой гостиницы Стара и Гартера, которую каждый из нас помнит так хорошо и в которой многие из нас бывали со своими друзьями, возможно, уже ушедшими из этой жизни. Они обедали возле широкого окна с видом на прекрасную долину, по которой, извиваясь серебристой лентой, текла Темза, плавно огибала рощу Хэма, разделяясь на два рукава, сливающихся вновь после обегания островка с ивами. Сидя у этого окна, они обсуждали до поздних сумерек предстоящую поездку в Брэнскомб. Марк Чемни был полон идей, Флора казалась счастливой и воодушевленной, доктор Олливент улыбался чаще, чем обычно, только художник был задумчив и смотрел на пейзаж за окном, подперев подбородок руками. Девушка посматривала на него украдкой, удивляясь его необычному молчанию. Но затем она решила для себя, что, должно быть, он всегда задумчив, когда встречается с природой. Даже этот привычный пейзаж, который каждый кокни [2]знал всем своим сердцем, но очарование которого было безгранично, казалось, мог вдохновлять его.

— Думаю, что я поеду с вами, — сказал доктор, если, конечно, у вас нет возражений. У меня еще ни разу не было отпуска с тех пор, как я вернулся с континента, за исключением коротких визитов в Париж, где я мог прослушать научное сообщение или понаблюдать за экспериментом. Вы навряд ли назвали бы это отдыхом. Я бы нисколько не удивился, если бы мне вдруг пришла в голову мысль о том образе жизни, который я обычно рекомендую своим пациентам.

— О, доктор Олливент, конечно поедемте вместе, — воскликнула Флора радостно. — Я сама никогда бы не подумала просить вас об этом, зная как точно расписано ваше время. Но это было бы так здорово чувствовать, что вы позаботились бы о папе. Хотя, конечно, ему не нужны особые заботы. Я надеюсь, за исключением лишь моих, — сказала Флора с тревожным взглядом, как будто хотела сказать: «Ну скажите же, что все хорошо».

— Да, малышка, я не могу иметь более нежную няньку, чем ты, — сказал отец, притягивая к себе хрупкую фигурку дочери. — И пока я живу, твоя забота будет делать меня счастливым. Только знай, дорогая, даже прекрасный механизм рано или поздно изнашивается и однажды выходит из строя, как та чудесная карета, о которой мы читали прошлым вечером.

— Папа, папа! — крикнула Флора, прослезившись. — Как ты можешь так легко говорить о том, что может разбить мое сердце!

— Ну, что ты! Если бы я был оракулом, знающим все повороты судьбы. Не унывай, Фло, давай лучше поговорим о Брэнскомбе. Я дам завтра телеграмму в Лонг-Саттон агенту по недвижимости, пусть он найдет для нас какой-нибудь коттедж или дом, и мы сразу поедем туда на следующий же день. Вы поедете с нами, Уолтер, не правда ли? У моей дочери должно быть более веселое общество, чем двое пожилых мужчин, таких как Олливент и я.

Доктор рассмеялся своим низким с какой-то горечью смехом и так приглушенно, что вряд ли бы обидел даже лорда Честерфильда.

— Это одно из тех наказаний, которое производит наука со своими почитателями, — сказал он, — быть таким брюзгой в тридцать восемь лет.

— Вы очень сердечный человек, — промолвил Уолтер, оживая как будто после транса, — но я думаю, что не смогу покинуть Лондон в силу такого вашего скоропалительного решения, даже учитывая всю прелесть сопровождения вас, мисс Чемни, что, конечно, составляет большое искушение для меня.

— Хм! — проговорил Чемни. — Может ли молодой человек в твоем положении думать о работе.

— Возможно, это звучит глупо, но я хочу получить небольшую репутацию. Если вы позволите мне присоединиться к вам через неделю, то я буду очень рад.

— Как пожелаете, — сказал мистер Чемни обиженно и так, как будто на этом вопрос был исчерпан.

Флоре показалось странным то, что могут быть вообще какие-либо сбои в ее планах. Она привыкла к тому, что художник был ей полностью подчинен, это произошло помимо ее желания, ведь ее простой душе не было известно кокетство и жеманство. До последнего времени он все время прислушивался к ее словам, как будто они имели величайшее значение для него, и всегда был внимателен к малейшим ее желаниям. Но в последние несколько недель в нем произошли перемены, столь неуловимые, что Флора не могла их понять даже приблизительно, но которые несколько огорчили радость общения с художником, казавшуюся девушке безграничным счастьем.

2

Пренебрежительно-насмешливое прозвище уроженца Лондона из средних и низших слоев.