Проигравший из-за любви - Брэддон Мэри Элизабет - Страница 51

— Я была не в себе, — воскликнула Флора, — каким образом еще я могла забыть об отце! Я благодарна вам, доктор Олливент, даже за то, что вы рассказали мне худшее, — продолжала она, рыдая. — Это был тяжелый удар для меня, но незнание хуже, хуже, чем обманчивая уверенность. Мой любимый, любимый отец! Он больше никогда не будет ранен моей печалью. Я обеспечу ему покой, счастье всей своей жизнью. О, доктор Олливент, будьте добры к нему — продлите ему жизнь.

— Я, будьте уверены, сделаю все, что смогу, Флора, Можно я буду вас называть так же, как и ваш отец?

— Да.

Она поспешно вытерла свои слезы. Марк не увидел следов ее былой печали, когда подошел к ее постели и нагнулся, чтобы поцеловать ее.

— Доктор Олливент отчитал меня, папа, — сказала она своим обычным радостным голосом, — я буду вести себя гораздо лучше в будущем. Если ты хочешь, то поедем завтра в Лондон.

— Олливент думает, что так для тебя будет лучше, дорогая.

— Я буду делать все, что ты сочтешь нужным. А сейчас, если ты пришлешь Джейн ко мне, то я встану и спущусь вниз, чтобы пообедать с тобой.

— Это правда, моя милая? — воскликнул обрадованно Марк, — пожалуй, так я снова стану совсем счастливым.

Как только мистер Чемни и доктор удалились из комнаты, Флора поднялась с постели, где она так много времени провела в своей печали и думала, что никогда не встанет больше с нее. С помощью служанки она оделась и уложила свои растрепанные волосы, а также прикрепила голубые ленточки к платью, которое носила исключительно для художника. Она снова возвращалась к жизни, в которой, однако, не было такого человека, как Уолтер Лейбэн. Она могла узнавать новости о художниках, их картинах, о разных удивительных творениях и в то же время знала, что он больше не сможет принять во всем этом участия. Он, который был таким амбициозным, который надеялся завоевать себе славу, в этом мире. Лучи солнца падали на нее через окно, буквально в двух шагах раскинулось голубое яркое море, которое, возможно, было его могилой.

— Прекрасный полдень, мисс, — сказала служанка, — для вас было бы хорошо спуститься вниз и прогуляться по саду немного с вашим отцом или доктором, которые так сильно встревожены из-за вас.

Флора сошла в гостиную белая, как и ее платье, и даже ухитрилась ответить на взволнованный взгляд отца улыбкой. Немало было приложено героических усилий, чтобы вызвать ее, хотя Флора отнюдь не была героической личностью. Марк предложил немного прогуляться в саду перед обедом, и девушка пошла с ним туда, где росли красные гвоздики, герань, верба и много других красивых растений, которыми садовник украсил сад по требованию мистера Чемни. Флора прошла мимо зеленого холмика, на котором она сидела, когда Уолтер сделал ей предложение, и посмотрела на это место, вспоминая о том, какой счастливой она была в тот момент. Флора села рядом с отцом во время обеда, который тот поглощал с большим аппетитом, впервые появившимся у него со времени исчезновения Уолтера, девушка даже попробовала сама съесть что-нибудь: кусочек спаржи, крылышко цыпленка и несколько клубник, принесенных доктором Олливентом. Флора пыталась улыбаться, говорить на различные темы, но было что-то в ее натянутой беззаботности, что вызывало трепет совести доктора. В черный день на утесе вспышкой своей ненависти он убил не только художника, он убил надежду и радость в ее мягком сердце.

Глава 20

Луиза Гарнер проснулась в длинной спальне, где два ряда прекрасно застеленных железных кроватей были расставлены с математической точностью. Открыв глаза, она оторвалась от своих сказочно ярких снов, в которых гуляла с Уолтером Лейбэном среди каштановых рощ Хэмптон-Корта. То были сны столь странного характера, что узнай о них другие, то этого бы вполне хватило, чтобы ее изгнали из пансиона.

Она была здесь чужой; глядя на длинные ряды кроватей, девушка сознавала, что среди спящих в этой комнате у нее совсем нет друзей. Пятнадцать пар глаз вскоре откроются при первых ударах гонга, и все они будут приветствовать мисс Гарнер удивительно холодным взглядом как новенькую, не имеющую ничего, что могло бы расположить их к ней.

Лу посмотрела на спящих и содрогнулась. Если бы она проснулась в Миллбэнкской тюрьме, то вряд ли почувствовала бы себя более жалкой. Там бы ей могло быть лучше, у нее бы была собственная камера, и в худшем случае рядом оказался бы еще один заключенный. Кроме того, в тюрьме никто бы не смог смотреть на нее сверху вниз.

Здесь же она чувствовала себя объектом всеобщего презрения. Луиза на целый год была старше учениц последних классов, которые заканчивали свое обучение. Бедную же Лу поместили в самый младший класс, где она сидела за маленьким столом, чувствуя себя ужасно гротескной фигурой среди маленьких детей, открыто смеявшихся над ее незнанием.

Глядя на холодную чистоту и строгий порядок этой огромной спальни, мысли Луизы вновь обращались к гостиной на Войси-стрит, где она по обыкновению не очень обращала внимание на царивший там беспорядок. Она вспоминала хаотичное скопление мебели, втиснутой в узкое пространство, стол с разбросанной по нему немытой посудой, кастрюли на каминной решетке, трубку Джарреда и банку с табаком, грязные старые картины на стенах, малиновую в жирных пятнах занавеску, защищающую обитателей комнаты от продувных северных ветров, огромное кресло, в котором она сидела после ужина — обо всем этом Лу думала с грустью.

Она, конечно, ненавидела Войси-стрит всем своим сердцем, но этот холодный мир, в котором она оказалась, был еще хуже. Там она по крайней мере ничем не отличалась от других обитателей, здесь же Лу чувствовала себя отщепенкой. Она бы с большой радостью мыла и чистила ту гостиную, соскребала бы сажу с каминной решетки, поддерживала огонь, готовила обед, бегала за бубликами и селедкой, спорила с молочником, выполняла другие рутинные домашние дела, чем снова встречаться с пустыми глазами на этих незнакомых лицах, завтракать за длинным столом, где хорошо кормили и хорошо прислуживали, но где не было ни капли теплых чувств к ней.

Молодые леди мисс Томпайн смотрели на нее с подозрением, и Лу знала и чувствовала это. Они задавали ей разные вопросы, пытаясь выяснить, к какому кругу общества она принадлежит и какова была ее прошлая жизнь, на которые девушка отвечала с большой сдержанностью. Была ли она сирота, находилась ли под опекой? Нет. Есть ли у нее отец и мать? Нет, только отец. Каковы его занятия? Художник. Что за художник? Реставратор картин.

При этих словах девочки взглянули друг на друга с сомнением, и мисс Портслэйд — молодая леди, оканчивающая свое образование изучением латыни и химии и взявшая на себя проведение этого допроса, подняла свои брови, как будто собираясь сказать что-то пренебрежительное.

— Реставратор картин, — повторила она. — Это не то же самое, что и чистильщик картин?

— Я думаю, что да.

— Тогда бы я в будущем говорила «чистильщик», если бы была вами, мисс Гарнер. Звучит не очень хорошо, когда молодая леди на первом году обучения использует благородные выражения. Ну, и где же ваш папа — чистильщик картин — проживает? — спрашивала она, обводя взглядом других девочек, желая сказать: «Видите весь комизм ее положения?»

— На Войси-стрит, — ответила Лу сердито.

— Это не рядом с Экклестон-сквер? — спросила мисс Марчфилд, первая красавица школы, жившая рядом с этим местом.

— Я не знаю.

— О, вы должны это знать, если Войси-стрит находится в Бельгравии.

— Я не знаю.

— Что, и это после того, как вы всю жизнь прожили в Лондоне?

— Я вряд ли знаю что-либо в Лондоне, кроме той улицы, на которой жила, — произнесла Лу, начиная сердиться на них, при этом глаза ее гневно сверкали, а щеки пылали красным цветом. — Я пришла в школу, потому что была необразованна, вот почему я нахожусь в одном классе с самыми маленькими. Мой отец не джентльмен и Войси-стрит не та улица, на которой живут леди и джентльмены. Люди на ней просты, вульгарны и бедны. Я пришла сюда, чтобы стать леди, если смогу, хотя, если меня будут учить так, как сейчас, то, я не думаю, что у меня есть шанс на это.