100 шкафов - Уилсон Н. Д. - Страница 23

Генри немного приподнял смотровую коробочку и попытался рассмотреть камень. Ему не потребовалось много времени, чтобы узнать его. А после он увидел нечто, в чем опознал скелет, прислоненный к левой части камня. Повернутый вверх череп покоился, привалившись к каменной стене. Нижнюю его часть покрывал пятнистый черно-желтый мох. Было плохо видно, но Генри разглядел вытянутый профиль черепа, глазницы и верхний ряд зубов с большими клыками. Первой мыслью было — волк. Затем — собака, и наконец — черная собака. Генри резко выпрямился.

Большая часть сна давно вылетела у него из головы, но мысль о черной собаке вернула все назад: перед его глазами пробежали воспоминания о том, как он поднимался по склону, о деревьях и о камне.

— Мы смотрим из расщелины старого дерева, — сказал он.

— Как это? — спросила Генриетта. — Что ты имеешь в виду?

— Это место мне приснилось, — сказал Генри. И он рассказал ей свой сон с самого начала и до конца. — Сейчас мы смотрим из расщелины старого дерева, которую царапала большая черная собака.

На мгновение Генриетта замерла в молчании. Генри тоже не двигался, не зная что и думать.

— Давай посмотрим в Эндор, — заявила вдруг Генриетта.

— Что-о?

— Черная дверь. Давай теперь посмотрим, что за ней.

Генри отрицательно помотал головой.

— Я не хочу. Мне снова станет плохо.

— Нет, не станет, — сказала Генриетта. — Тебе же про нее ничего плохого не снилось, а? Ой, и надо, наверное, вытереть то место, куда тебя стошнило. Не хочется поскользнуться на полотенце в темноте.

— Я уже прибрал, — сказал Генри. — Пока ты ходила в амбар. И кажется, я засорил туалет бумажными полотенцами.

— Вода вышла из берегов?

— Пока я был там, вроде не разлилось.

Генриетта засмеялась.

— И ты просто оставил все как есть?

— Ну да.

— Там справа около унитаза стоит вантуз. Ну что, смотрим в черную дверь?

— Не хочу.

— Хорошо. Иди тогда посиди пока снаружи на чердаке, а я посмотрю. — Генриетта придвинулась к стене. — Или спустись и прочисть унитаз. Ты прям хуже Пенни. Ей никогда ничего не любопытно.

Генри ничего не ответил и встал. Все, что вертелось у него на языке, прозвучало бы по-детски. Он действительно боялся этой черной двери и думал, что это правильно. Однако его смущал тот факт, что его стошнило. А из-за Генриетты он чувствовал себя по-дурацки. Поэтому он просто распахнул двери, вышел, лишь оскорбленно фыркнув, и отправился прочищать туалет. Двери за собой он плотно прикрыл, надеясь, что, может, в темноте Генриетта все-таки немного испугается.

Генри никогда не пользовался вантузом. Конечно, вещей, которыми он пользовался, вообще было немного, но он читал о разных приспособлениях и инструментах в скучных книгах, которые дарил ему отец на дни рождения и Рождество. Поэтому он знал, как устроен спускной механизм в сливном бачке и как осуществляется фильтрация воды. Но о вантузах он не читал ничего.

Тот вантуз, которым он теперь пытался воспользоваться, приводил его в замешательство. Его черный резиновый наконечник каким-то образом держался в вывернутом состоянии. Но Генри не слишком долго размышлял над устройством этого прибора и, пару раз похлюпав вантузом в сливном отверстии и спустив воду, даже не заметил, насколько унитаз был близок к тому, чтобы выйти из берегов.

Генри злился на Генриетту и на себя самого. Ну, почему его обязательно должно тошнить, когда он испуган? И зачем он падает в обморок? Генриетта раздражала его тем, что вела себя глупо. Эта дверь, очевидно, не была хорошей. И кроме того, он злился на себя за то, что оставил Генриетту там одну, пока она смотрит в дверь, относительно которой Генри был уверен, что она дурная. Ему не стоило ей этого позволять. Он ведь старше.

Внезапно вода в унитазе забулькала и слилась, издавая чавкающие звуки. Генри обратил внимание на унитаз и, чтобы удостовериться, что засор окончательно прочистился, спустил воду еще раз. Затем, даже не взглянув, что произойдет, он поставил вантуз на место рядом с унитазом и пошел наверх.

Генри был занят тем, что подбирал слова для того, чтобы объясниться с Генриеттой, когда, коснувшись ручки двери, почувствовал, что она холодная. Он быстро распахнул дверь и вступил в темноту комнаты. Путь ему преграждала кровать.

— Генриетта, — позвал он. Холод в комнате давил на него, а кожа покрылась мурашками. В животе все сжалось, ноги подкашивались. Он вскочил на кровать и бросился к лампе, свалил ее, но все же нашарил небольшой выключатель и зажег свет.

Генриетта лежала лицом вниз между кроватью и стеной. Ее левая рука по самое плечо была внутри черного шкафа.

Не обращая внимания на рвотные позывы, Генри бросился на пол, схватил Генриетту за плечи и попытался оттащить от стены. Но у него ничего не вышло.

Встав над ней на четвереньки, он склонился и засунул руку в шкаф. Сглотнув комок, он повел рукой по ее окоченевшей коже от локтя к кисти. Он почувствовал момент, когда его рука оказалась по ту сторону шкафа, потому что кожа Генриетты была уже не просто окоченевшей, а ледяной.

Касаясь ее пальцами, он продвигался вдоль ее руки, как вдруг нащупал еще чью-то руку, стиснувшую запястье Генриетты. За какую-то долю секунды эта рука отпустила Генриетту и схватила Генри.

Генри завопил, попытался подпрыгнуть и как-то не так согнул локоть внутри шкафа. Он дергал руку, пытаясь вырваться, но его прижало к стене, и он ударился головой о ручку какой-то другой двери. Пасть шкафа изрыгала потоки каких-то громких непонятных слов, а вокруг становилось все холоднее. Генри корчился, не в силах выдохнуть. Его легкие разрывались, зубы стучали, он дергался и бился, тщетно пытаясь вырваться. И даже несмотря на это напряжение, он чувствовал, как все внутри сжимается от подступающей тошноты. Вдруг пальцы, сжимавшие его запястье, скользнули вверх и через рукав рубашки ухватили его за предплечье. Генри уперся обоими коленями в стену и потянул руку на себя. Рукав рубашки съехал вниз, и в месте с ним съехала чужая рука, так что ее захват теперь приходился на его запястье.

Генри даже не успел осмыслить то, что произошло дальше. Он и раньше проделывал такое на детской площадке. Его тогда за это высмеяли. Он быстро втянул руку в рукав. Чужая рука попыталась снова схватить его, но он уже сбрасывал с себя рубашку. Как только он вытащил руку из рукава, он присел, нагнул голову и освободился от рубашки, которая тут же исчезла внутри шкафа, и повалился на пол. Прежде чем он успел высвободить руку Генриетты, ее тело скользнуло по полу и придвинулось к стене. Генри повернулся, перегнулся через кровать и схватил с тумбочки свой нож с разболтанным лезвием.

На этот раз, распластавшись на полу рядом с Генриеттой, он правой рукой схватил ее за плечо, а левой, плотно придерживая лезвие большим пальцем, полез в шкаф. Дотянувшись примерно до того места, где шкаф заканчивался, Генри остановился и глубоко вдохнул. Затем он сделал резкий выпад ножом. Лезвие вонзилось во что-то твердое, словно кость, но соскользнуло и, закрывшись, прищемило его собственные пальцы. На другом конце кто-то пронзительно вскрикнул, и Генри почувствовал, что рука Генриетты свободна. Бросив нож, он выдернул руку из шкафа и оттащил Генриетту подальше от стены. Затем бросил золотую цепочку обратно в шкаф, с силой захлопнул черную дверь и сел рядом, тяжело дыша и упираясь в нее обеими ногами.

Генриетта лежала неподвижно. Генри осмотрел свои пальцы. Три из них были в крови, и кровь капала с них на пол. Он задрожал, вновь почувствовав, насколько же в комнате холодно, особенно теперь, когда он был без рубашки, и собрался было проверить, что с Генриеттой. Но вместо этого еще долго сидел, прижимая ногами дверь Эндора. Когда же прошло достаточно времени и Генри удостоверился, что кто бы это ни был, он либо не может открыть дверь с той стороны, либо не пытается, он успокоился и только тогда бросился посмотреть, все ли в порядке с Генриеттой. Она едва ли не храпела. Он потряс ее за плечо.