Диверсия Мухи - Некрасов Евгений Львович - Страница 20

От военных остались. Руки не доходят вывезти, – с зевком сообщил брат казначей.

Взявшись вдвоем с братом иереем, они отвалили от стены фанерный плакатище «РЕВОЛЮЦИЯ ЛИШЬ ТОГДА ЧЕГО-НИБУДЬ СТОИТ, КОГДА ОНА НАДЕЖНО ЗАЩИЩЕНА. В. И. Ленин». За ним, как в каморке папы Карло, оказалась маленькая дверца.

Это уже тайна. Хотя не самая большая из тех, которые ты сегодня узнаешь, – сказал брат иерей, поворачивая ключ в замке.

Дверца выходила на лестницу.

Глава XIX БРАТ, КОТОРЫЙ НАМ НЕ БРАТ

Заглянув с площадки, Маша сосчитала этажи. Получалось, что лестница ведет куда-то ниже сборочного цеха в подвале, на уровень моря. Она сразу вспомнила зал со стоячей черной водой и бредущего задом наперед ныряльщика.

Брат иерей, сопя, притиснул ее на узкой лестнице и пролез вперед. Казначей пошел сзади. От его дыхания у Маши шевелились волосы на макушке.

Шершавые стены чем ниже, тем сильнее темнели от сырости. Свет лампочек едва пробивался через немытые плафоны. Маша стала подумывать, что ее не случайно взяли в «коробочку», как подконвойную, и обещанная тайна может оказаться встречей с пираньями. Кто знает, до чего докопались братья после доноса великанши. Разоблачить ее нетрудно, была бы охота: связаться с московской обителью братства и получить по электронной почте фотокарточку настоящей Соколовой…

– Брат Владимир говорил, что у тебя разряд по подводному плаванию, – сказал ей в затылок брат казначей.

В горле у Маши встал ком, сухой и колючий, как репей. Ладно, с братом Владимиром более-менее ясно: какой-нибудь московский босс. Но разряд! Достаточно брату казначею спросить, за сколько она проплывает стометровку, и все станет ясно. У гадюки Соколовой цифры должны от зубов отскакивать, она же боролась за каждую долю секунды, а Маша… Ну хоть приблизительно бы знать!

И брат казначей спросил:

Что молчишь? Похвались достижениями: глубоко ныряла?

Маша перевела дух и оглянулась: проверяет или сам не понимает, о чем спрашивает?

Вот на столько, – она показала двумя пальцами.

То есть как?! – изумился брат казначей.

Плывет человек в ластах, дышит через трубку. Ныряет у стенки бассейна, когда надо поворачивать, а так все время держится у поверхности. Это называется подводное плавание, – сказала Маша.

Кажется, ее объяснение разрушало какие-то планы брата казначея.

Ас аквалангом?! – воскликнул он, свирепо пыхтя ей в затылок.

С аквалангом называется дайвинг. Там спортивных разрядов нет. Дают бумажку, что ты прошла обучение в клубе.

У тебя есть? – спросил брат казначей с такой надеждой, что Маша побоялась его разочаровывать. А то еще станет звонить брату Владимиру: «Кого ты мне прислал?»

Есть, – соврала она, подумав, что брата казначея обмануть будет несложно, а законы природы не обманешь. Положим, она сумеет надеть акваланг, не путаясь в лямках, и погрузиться метров на десять. Но для работы на серьезной глубине надо рассчитывать скорость подъема по таблицам декомпрессии. Если вынырнешь быстрее, чем нужно, кровь закипит в самом прямом смысле, без поэтических преувеличений. Называется – кессонная болезнь. Тысячи воздушных пузырьков закупорят сосуды, и случится то же, что в машине с засоренным бензопроводом: остановка двигателя.

Во что ее втягивают эти, казначей с иереем?!

Лестница кончилась у броневой двери, сделанной, как все у военных, надежно и грубовато. Над узкой амбразурой, прорезанной на уровне глаз, сохранилась надпись: «НАЗОВИ ПАРОЛЬ, ДОЖДИСЬ ОТЗЫВА».

Братья навалились вдвоем, и дверь отворилась с ржавым скрипом. За ней стояла темнота. Воздух отдавал плесенью и близким морем.

Не вздумай поцеловать брата Иерофана – оскорбишь. Он из Белого Братства, – понизив голос, предупредил иерей.

Маша кивнула: не целовать так не целовать. Интересно, с какой буквы пишется обидчивый брат? Если он Иерофан, это имя, а если иерофан, то должность вроде иерея.

Она не знает про Белое Братство, маленькая была, – догадался брат казначей и объяснил: – Существовала такая секта с бабой в роли Христа: Мария Дэви Христос. Она и воплощение бога, и одновременно его мать и невеста. Готовила своих к концу света, назначила год и день. Время пришло, а конца нет. Тогда она объявила, что покончит с собой и вознесется на небо, только «детки» пускай начнут первыми. К счастью, вовремя струсила и позволила себя арестовать. Кое-кто из

Белых Братьев все-таки наложил на себя руки. Некоторые попали в психиатричку, другие разбрелись, а самые упертые ушли в подполье. Брат Иерофан, вон, к нам прибился. Живет в подвале кротом, неделями не выходит. – Брат казначей впустую пощелкал выключателем и крикнул в темноту: – Брат Иерофан! Алле, капитан! Опять рубильник отключил?

Он со странностями. Думает, что мы за ним шпионим, – добавил брат иерей, доставая зажигалку. Маша поняла, чьи свежие окурки валялись на чердаке. – Ждите, – бросил брат иерей и ушел в темноту.

Еще недолго Маша видела огонек зажигалки, потом он свернул за угол и пропал.

Оставаться с казначеем было тягостно и попросту опасно. В любой момент он мог спросить о чем-нибудь хорошо знакомом гадюке Соколовой и совершенно неизвестном самозванке. Пришлось Маше первой начать разговор, хотя она охотнее полюбезничала бы с не очень большим крокодилом.

Какой у вас акваланг?

Дорогой, – отвечал брат казначей, – а в марках я не разбираюсь. Брат Иерофан тебе все покажет.

– А на какой глубине работа? Брат казначей подумал и сморозил:

Метров сто.

Опять было неясно, проверяет ли он Машу или вправду ничего не понимает.

На ста метрах аквалангисты не работают, – сказала она. – Тридцать, много – сорок.

Ну, тогда на десяти, – легко переиграл брат казначей.

А какая работа?

Все узнаешь в свое время.

Говорить стало не о чем, молчать – нельзя. К счастью, скоро за дверью вспыхнули такие же, как на лестнице, тусклые плафоны. Маша пошла первой, обгоняя брата казначея.

Стены коридора были не меловые, как на чердаке, а бетонированные. Через каждые несколько шагов то справа, то слева попадались железные двери. Надписи «Компрессорная», «Барокамера» говорили о том, что здесь тренировались аквалангисты. Маша подумала, что если с ней захотят разделаться, то обойдутся и без пираний. В этих лабиринтах ее и так никто не найдет.

Брата иерея было слышно издалека.

Спортсменка! Разрядница! – распинался он у закрытой двери.

Девка! Вы б еще телепузика привели, – высунув нос в щелку, огрызался брат Иерофан, и дверь захлопывалась.

Это лучшее, что мы смогли найти, – ныл брат иерей.

Пока Маша раздумывала, не обидеться ли на то, что ее обозвали «этим» среднего рода, брат казначей решительно сунул ногу за приоткрывшуюся для ответа дверь:

Осталось три дня! Где я тебе другого помощника возьму?

Дверь поспешно распахнулась.

– Как три дня?! – возопил брат Иерофан. Оттеснив его, брат казначей ворвался в помещение и кивнул Маше: за мной.

Жилище брата Иерофана, несомненно, было раньше складом чего-то боевого. Шеренгами стояли несокрушимые стеллажи с полукруглыми выемками вместо полок. В них вписался бы сигарообразный силуэт ракеты или торпеды. По потолку шла рельса с остатками роликов и оборванных цепей. Дальняя стена терялась в темноте. Угол за дверью занимала неряшливо застланная койка, десяток железных шкафчиков у стены и стол, заваленный частями разобранного акваланга. Брат Иерофан, человек с атлетическим торсом и мелким плаксивым личиком, торопливо спрятал под одеяло что-то маленькое и уселся на койку. Под носом у него красовалась янтарная клякса машинного масла. Маша сразу назвала его про себя Иерофанушкой.

Слишком ты разборчив, брат, – продолжал казначей. – Я тебе сколько людей присылал! Один, по-твоему, много болтает, другой – слабак, у третьего, наоборот, объем легких слишком большой, быстро воздух расходуется… Все, довы-бирался! Пятого и шестого не будет! – Он обернулся к Маше. – Вот тебе друг и учитель. Пока учит, слушайся его, как самого преподобного. Перестаёт учить – сразу докладываешь мне, и мы приводим его в чувство.