Золотая жила для Блина - Некрасов Евгений Львович - Страница 20

За следующей дверью оказалась пропахшая горючим генераторная, она же мастерская. На стене электрический щит, к нему со всех сторон тянутся провода, а под щитом пусто — генератор, который давал ток, увезли. Напротив длинный верстак, запорошенный каменной пылью, на нем разбитый круг от электрического точила. Точило тоже увезли. Так-так! Полсотни лесорубов, у каждого топор, а здесь их, стало быть, точили. Не может быть, чтобы не осталось какого-нибудь сломанного.

Митька пошарил в темноте под верстаком, наткнулся на гладкую деревяшку — нет, пустое топорище. И еще одно. Бросив мешок, он залез под верстак и выгреб все, что там было. Топоров оказались целые залежи, острейших! Только они сточились до половины, поэтому их бросили. Блинков-младший заткнул один за пояс, два в мешок, четвертый из жадности взял в руки. Теперь бы капельку горючего, на котором работал генератор. Хорошо бы бензина, но и против коптящей вонючей солярки он бы не возражал…

На полке Митька нашел жестянку с тавотом, похожим на грязный вазелин, и взял с собой. Та вот горит, но зажигалку им не заправишь. Можно будет поэкспериментировать на жаре, когда тавот станет пожиже, — вдруг он зажжется от искры?

А горючего не нашлось. Конечно, для генератора нужна была целая цистерна, ее как привезли, так и увезли.

Из мастерской наружу вела отдельная дверь. Блинков-младший выбежал на крыльцо и зажмурился. С полыхающих сосен падали обгоревшие ветки. Пожар охватил зимовье полукругом. Путь к просеке был еще свободен, и Блинков-младший побежал. Огонь сжирал кислород; через несколько шагов он стал задыхаться в горячем и душном воздухе. В самом центре пожара, на поляне, дыма почему-то не было, а здесь он полз по кустам и ел глаза. Кашляя и отплевываясь, Митька брел почти на ощупь… Свернутая в бублик проволока цеплялась за ветки. Сослепу он свалился в помойную яму, обрадовался, наугад зацепил несколько банок и, громыхая, как трамвай, вывалился на просеку.

— Дима! — Тонкая фигурка бросилась к нему, обронила костыль и заскакала на одной ноге. — Дима!

Блинков-младший обнял ее. Топоры и банки лезли под руки, врезались в живот и здорово мешали.

— Вот такая я дрянь, — сказал Митька.

Он еще вернулся к зимовью за огнем. Нес горящие ветки, зажигая одну от другой, а головешки бросал и не затаптывал. Это было уже не важно, потому что следом по вершинам сосен бежал пожар.

Ночь провели на берегу. С топорами пошла совсем другая жизнь. За десять минут Митька нарубил на подстилку лапника, вытесал стойки, колышки и соорудил из парашюта настоящую палатку. Для Лининой ноги сделал из коры лубок. Зеленоглазая уже спала. Когда Митька перевязывал ей ногу, она только ойкала, не просыпаясь.

Тайга полыхала, но пожар шел больше в гору, чем вниз. На всякий случай Блинков-младший связал две рыхлые охапки хвороста, чтобы завернуть их в парашют и, держась, как за поплавок, переплыть реку. Дальний берег был совершенно темным, вода — ледяной, и пускаться в плавание без крайней необходимости не хотелось.

Боясь пожара, Митька назначил себя ночным дежурным, но позорно заснул, сидя у костра. Разбудил его запах печеной кроссовки. Он отодвинулся от огня и опять заснул.

К рассвету полыхала вся гора по одну сторону просеки. Подступить к реке огонь пока что не мог. Жарко станет, когда он переползет через просеку и возьмется за прибрежные заросли.

Митька залез к Лине в палатку, сонно подумав, что это самый большой костер, который он зажег в своей жизни.

Глава XXII

ЧТО НАШЛИ НА БЕРЕГУ

В третий раз Блинков-младший проснулся оттого, что рыба нахально била в двух шагах от палатки. Манера хищников: ударить хвостом, оглушить жертву и сцапать.

На часах было семь. Он вылез из палатки и охнул: рыбины величиной с хорошую селедку гуляли на мелководье, у некоторых торчали из воды спины.

Дым над рекой сгустился. В горящей тайге с треском падали деревья. Палатка была густо облеплена бабочками, мотыльками, жуками. Они ползали, не пытаясь улететь. У воды погибшие насекомые лежали каймой. Митька почувствовал себя убийцей. Эти букашки бежали от зажженного им пожара и не могли перелететь через реку, потому что крылышки у них отсырели от росы. А рыба, значит, пользуется. Нагло жрет, не задумываясь над тем, что Дмитрий Олегович охотно сожрал бы ее саму.

Блинков-младший решил принять вызов. Что он, удочки не смастерит?

Выгребая из парашютного мешка свои сокровища, он обнаружил две неожиданные вещи: обломок точильного камня и разболтанные пассатижи. Про камень Митька еще помнил: видел такие в бараке, наверное, и схватил впопыхах. А где подобрал пассатижи, совсем забыл. На пластмассовой рукоятке осталась метка прежнего хозяина — процарапанные нагретым гвоздем или шилом кривоватые цифры: 87812. Номер… Чего? У автомобилей трехзначные номера. Гусеничной машины молодого трелевщика?

Из проволоки Блинков-младший сделал крючок, заточил на камне, привязал к парашютной стропе. Снасть получилась на кита: стропа по сравнению с рыболовной леской — целый канат, крючок — с согнутый указательный палец (меньше не выходил: проволока толстая). Чтобы спрятать такой якорь, пришлось наживить на него пять бабочек. Надеясь на неопытность здешней рыбы, Митька намотал конец стропы на руку и забросил крючок.

Как только наживка коснулась воды, к ней бросились сразу две рыбы. Крючок булькнул, утонул… И все. На него перестали обращать внимание. Блинков-младший выудил своих потрепанных бабочек и забросил снова, целясь под самый нос крупной рыбе. Все повторилось: рывок, промах (крючок успел утонуть), полное равнодушие.

— Так не поймаешь! — Это из палатки показалась Лина.

Митька смутился, как будто его застали у лужи с катушкой ниток и крючком из бабушкиной заколки.

А как надо? — спросил он.

Здесь ловят на мушку. На крючок приматывают перышки, получается, как мотылек.

Митька вывернул карманы и нагреб две пригоршни пуха от папиной пуховки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что пуха как раз немного, а больше перьев. Лина выбрала несколько пестрых и посоветовала:

— Нитку вытащи из парашюта, красную: чем ярче, тем лучше.

Митькин крючок она забраковала:

— Слишком большой, утопит мушку.

— Другого нет, — сказал Митька.

Лина отвернулась, покопалась и достала откуда-то английскую булавку.

— У меня «молния» на джинсах расстегивается. Будешь смеяться — получишь по шее.

— Починю я тебе «молнию», — пообещал Митька, с величайшим почтением принимая булавку.

Булавка! Кусок проволоки с колечком и ушком! Нужно два дня ничего не есть, кроме черники, а рядом должна плескаться рыба, которую ты уже представляешь зажаренной, чтобы понять, какая замечательная штука булавка.

— Классно! — оценил Митька. — Ты спасаешь нас от голодной смерти.

Лина сияла:

— А что еще у меня есть! Я нашла вчера, забыла тебе сказать. — Она нырнула в палатку. — Где они… Тут были щипцы. Пригодятся тебе крючок согнуть.

— Пассатижи, — подсказал Блинков-младший. — Они у меня. А где нашла?

— Здесь, на берегу.

Митька достал из кармана «щипцы». Вот, значит, откуда они взялись. Лежали у воды и не заржавели. Похоже, их потеряли только вчера, причем в сумерках, потому что рукоятки у пассатижей малиновые, заметные на серых камнях… Да, Лине вчера здорово повезло: если бы уголовники не отчалили чуть пораньше…

— Дим, у тебя лицо такое… Вдохновенное! — сбила Митьку с мысли зеленоглазая. А мысль была неплохая. Разумная мысль…

— Отчалили, — вслух сказал Блинков-младший. — Вот именно, отчалили!

— Кто? — не поняла Лина.

— Ребята с топорами. И с автоматом.

— Откуда ты знаешь?

— Про автомат? Нашел в бараке гильзу. Погоди, не сбивай. Как по-твоему, зачем они пошли к реке?

— А они пошли?

— Пошли. А отсюда поплыли. Ты вчера не слышала мотора на реке? — спросил Блинков-младший и сразу себя одернул: откуда у них мотор! Они пришли посуху, в яме ночевали, и лодки у них не было — ни с мотором, ни без мотора. Зато были два топора, был навсегда отработанный удар наискось и целая тайга вокруг. Вот почему они вышли с зимовья на ночь глядя: за день срубили плот, сели и поплыли. На плоту тебе и шалаш, и костерок на подушке из глины, чтобы не загорелись бревна.