Выстрел - Рыбаков Анатолий Наумович - Страница 30

Юра ошеломленно смотрел на нее.

– Я у тебя спрашиваю: он тебе сам это сказал?

– Видишь ли… – Юра лихорадочно обдумывал, что ему сказать; он все начинал понимать, начинал догадываться. – Ты меня вынуждаешь говорить такие вещи. Он не сказал, что подарил, он сказал, что хочет подарить, и хотел это сделать через меня…

Люда молча слушала.

– Ну вот, – продолжал Юра, – я, естественно, отказался все же, признайся, несколько щекотливое предложение… Тогда он сказал, что сделает это сам. Вот и все.

– А что за оригинальный способ?

– Ну, он так сказал… «Это будет оригинально» – вот так он сказал…

– Нет, я слышала слово «способ»…

– Возможно, я оговорился… Ты ведь знаешь, он любит такие «изящные» обороты…

– Твои объяснения меня не удовлетворяют, ты не договариваешь.

– Ну, знаешь… Я тебе все сказал, даже больше, чем следовало.

36

С неумолимой ясностью Юра вдруг осознал не совсем еще понятную, но безусловную связь между ключами и тем, что произошло в семье Зиминых. Как бы далеко ни отстояло одно от другого, какова бы ни была истинная роль Валентина, все равно он, Юра, соучастник чего то страшного, ужасного, может быть, именно он открыл убийцам дверь.

Страх перед возмездием охватил его. И страх перед Валентином Валентиновичем: этот человек не остановится ни перед чем, убьет его так же, как убил Зимина.

Ни о чем не спрашивать, не выяснять, не рассказывать, не ходить к Валентину, отойти в сторону, порвать, отговориться тем, что готовится в институт… Мысль! Уехал на дачу готовиться к экзаменам. Валентин не посмеет явиться на дачу, незнаком с его родителями. Так постепенно все забудется. Нет, не забудется. Витька арестован, идет следствие. Миша Поляков что то подозревает, и Люда тоже подозревает. Доберутся до Валентина, доберутся и до него.

А может быть, он все выдумывает, может быть, ничего нет. Валентин – убийца! Невозможно!.. Невозможно!.. Спешат прохожие, громыхают трамваи, дребезжат пролетки, все как всегда. Он причастен к убийству?! Не может быть! К Валентину немедленно, не откладывая, он все объяснит, расскажет, успокоит…

С замирающим сердцем нажал он кнопку звонка. Там, за дверью, его судьба.

В сетке, туго стягивающей влажные блестящие волосы, Валентин Валентинович был похож на молодого человека с рекламы туалетной воды «Вежеталь». Скользнул взглядом по Юре.

– Чем ты взволнован?

– Почему?.. Шел из школы, зашел…

Окно открыто. При открытом окне Валентин ничего с ним не сделает. Шум двора прибавил Юре смелости.

– Миша Поляков пристает ко мне с вагоном, помните, что тогда отправили.

– Он и ко мне с этим привязывался, – ответил Валентин Валентинович небрежно. – Ну и что?

– Я просто так рассказываю…

– Ах, так? Ну, рассказывай!

– Вот и все!

– Может быть, не все?

Даже не предложил сесть. Развалился в кресле, покачивает ногой, легонько трогает сетку на голове.

– Видите ли, – неуверенно начал Юра, – у нас такой порядок: во время занятий нельзя выходить из школы.

– Такой порядок во всех школах.

– В других школах есть гардеробщицы, они запирают дверь, а у нас самообслуживание, ключ в дверях, ставка на сознательность.

Валентин Валентинович покачивал ногой, трогал повязку на голове.

– Когда я выносил ключи, – продолжал Юра, – меня заметил дежурный по школе и доложил Мише Полякову.

– Почему именно ему?

– Он председатель учкома.

– И ему докладывается каждый такой случай?

– Когда как…

– Дежурный видел тебя, но разве он знает меня?

– Да, он живет в нашем доме и знает вас.

– Как его имя?

– Саша… Саша Панкратов.

– И видел, что ты передал мне ключи?

– Нет, он не видел.

– Что же тебя беспокоит? Мы с тобой не скрываем нашего знакомства. Выходил во время уроков… Тебя за это накажут?

– Просто я хотел вам сказать: Миша Поляков выискивает факты против вас.

– Зачем?

– Мне кажется… Он даже так говорит… Вагон он связывает с документами, которые похитили у Зимина.

Валентин Валентинович поднял красивые, тонко очерченные брови.

– Большой криминалист! А с убийством Зимина он этого не связывает?

– Не знаю.

– А ты?

– Что я?

– Ты связываешь вагон, то есть, будем прямо говорить, меня, с кражей документов и с убийством?

– Что вы, Валентин Валентинович, как вы можете даже спрашивать про это?

– Слава богу!

Валентин Валентинович подошел к зеркалу, осторожно, обеими руками снял сетку с головы, расчесал волосы, чуть чуть подбил, чтобы не выглядели прилизанными, положил повязку на туалетный столик, не оборачиваясь, бросил:

– Чего стоишь? Садись.

Юра сел на диван.

Валентин Валентинович повернул голову в одну сторону, в другую, любуясь прической, потом подошел к окну и закрыл его.

Юра обомлел. Этого он боялся больше всего. Но ни подняться, ни двинуться с места не мог.

Валентин Валентинович снова уселся в кресло, подтянул брюки, закурил папиросу, выпустил длинную струю дыма.

– Ну, рассказывай!

– Что?

– Что тебя привело ко мне?

– Видите ли, – робко проговорил Юра, вцепившись в диван и пытаясь таким образом унять или хотя бы скрыть дрожь пальцев, – Люда мне сказала, что косметический набор вы ее маме не дарили.

– Ну и что?

– Ведь для этого вы взяли ключи.

– Да, для этого я взял ключи. Но когда я тебе говорил, что вошел в квартиру и положил набор? Говорил я тебе это?

– Нет, не говорили.

– Так вот… Я не заходил в квартиру. Не решился. А тебе не сказал, не хотел выглядеть перед тобой трусом. Походил, походил вокруг дома и не зашел. И слава богу. Наше с тобой счастье! Как бы мы выглядели теперь, после всего, что произошло? Моя глупая затея – а я теперь вижу, что она глупая, – кончилась ничем. Все пустяки, и история с ключами пустяки. Зимина убили через две недели после того, как ты дал мне ключи. И ключи были у меня ровно полтора часа – так ведь?

– Да, так.

– Успокоился ты на этот счет?

– А я и не беспокоился.

Может быть, Юру и не удовлетворили объяснения Валентина Валентиновича, что то странное в этой истории… Но его успокоил вид Валентина Валентиновича, его безмятежность, то, как аккуратно делал он прическу, снимал сетку с головы. Человек, над которым тяготеет подозрение в убийстве, не может так тщательно укладывать волосы.

– Прекрасно! – Валентин Валентинович переложил ногу на ногу. – А теперь мне интересно знать, как у тебя с Людой возник разговор о косметическом наборе?

К этому вопросу Юра был готов, ожидал его. И хорошо понимал: ни под каким видом не должен признаваться, что речь шла о ключах; этого Валентин ему не простит, о ключах никакого разговора не было.

– Видите ли, Миша Поляков спрашивал, зачем я выходил к вам во время уроков. Спрашивал при Люде. Я, естественно, отказался отвечать: какое его дело! Вообще, он все время говорил о вас. Потом мы с Людой вышли на улицу и продолжили разговор.

Валентин Валентинович пристально смотрел на Юру.

– Ты ей что нибудь сказал о ключах?

– Что вы! – воскликнул Юра с негодованием, совершенно искренним потому, что говорил правду. – Ни о каких ключах я ей не говорил, о ключах даже речи не было.

– А Мише или еще кому нибудь ты говорил о ключах?

– Никому.

– Ты правду говоришь?

– Абсолютную.

То, что он сказал Саше Панкратову насчет каких то ключей для папы, не имеет ровно никакого значения. Не надо еще больше запутывать.

– Твой Миша ревнует меня к своей циркачке, – сказал Валентин Валентинович, – вот источник его недружелюбия. Допросы его не стоят выеденного яйца. Для нас с тобой это была шутка, к тому же неосуществленная. Но после трагической гибели Николая Львовича, естественно, ни один следователь не может, не имеет права равнодушно отнестись к тому, что ты взял из портфеля ключи от квартиры. И этот факт, если им заинтересуются, может толкнуть следствие на ложный путь. Этого не следует допускать. Если ты проболтался о ключах – нас ждут осложнения, мы должны быть к ним готовы. Поэтому будь со мной откровенен, это очень важно, предупреждаю тебя. Скажи честно: ты говорил кому нибудь о ключах?