«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны - Купер Джеймс Фенимор - Страница 51

51

— Зеленые волны и голубое небо! — нетерпеливо перебил его почтенный олдермен. — В том-то и беда, что она самая обыкновенная девка. Если бы она уладила свои дела тихо и мирно, а потом ушла подобру-поздорову в открытое море, мы были бы избавлены от всех этих глупостей, нарушивших балансы, которые можно уже было считать сведенными. Сэр, вы позволите задать вам несколько откровенных вопросов и, если вам это будет угодно, просить ответить на них?

Ван Стаатс кивнул.

— Как вы полагаете, сэр, что произошло с моей племянницей?

— Она убежала.

— Но с кем же?

Олофф ван Стаатс, владелец Киндерхука, простер руку в сторону океана и снова кивнул. Олдермен на миг призадумался, но тотчас рассмеялся, словно в голову ему пришла забавная мысль, которая рассеяла его дурное настроение.

— Ну полно, полно, друг мой, — сказал он тем приятельским тоном, каким всегда разговаривал с владельцем ста тысяч акров земли. — Это дело похоже на сложный баланс, который трудновато свести, пока не ознакомишься со счетными книгами, зато потом все становится ясным как божий день. Вот к примеру: дело Кобуса ван Клинка решали третейские судьи, чьих имен я не назову; но из-за почерка старого бакалейщика и некоторой неточности в цифрах они совсем запутались, пока не сообразили, как свести баланс; и тогда, рассмотрев дело со всех сторон, как и подобает беспристрастным судьям, они решили его по справедливости. Кобус не отличался ясностью выражений и, кроме того, был не слишком аккуратен с чернилами. Счета свои он вел, как настоящий чернокнижник: все страницы почти сплошь были засижены мухами и усеяны кляксами, но, представьте себе, кляксы эти прекрасно подтвердили слова бакалейщика. Приняв три самые большие кляксы за головы сахара, судьи как нельзя лучше рассудили бакалейщика с этим разносчиком-янки, что затеял с ними тяжбу; и, хотя с тех пор утекло много воды и интерес к этому делу, можно сказать, угас, пусть кто угодно, если только это солидный человек, попробует мне доказать, что кляксы были больше похожи не на сахарные головы, а еще на что-нибудь. Ведь должны же они что-то обозначать, а коль скоро Кобус по большей части торговал сахаром, то вернее всего предположить, что это были именно сахарные головы… Ну полно же, друг мой, придет время, и наша ветреница вернется. Пылкость чувств делает тебя безрассудным, но такова уж истинная любовь — она не гаснет от короткой разлуки. Да и Алида не из таких, чтобы омрачить твою душу; нормандские девушки большие охотницы до танцев и не станут спать, когда настраиваются скрипки!

Высказав это утешение, олдермен ван Беверут счел уместным до поры до времени прекратить беседу. Мы еще увидим, насколько ему удалось укрепить молодого человека в верности своей избраннице, а сейчас сочтем уместным лишь повторить снова, что волнующая сцена, свидетелем которой был молодой землевладелец, доставила ему немалое удовольствие, так как за всю его недолгую и однообразную жизнь ему не доводилось переживать ничего подобного.

Все спали, один Ладлоу почти до утра оставался на палубе. Ночью он на час-другой прилег на подвесную койку; но стоило ветру чуть громче обычного зашелестеть в снастях, как он пробуждался от своего чуткого сна. Всякий раз, как вахтенный начальник тихо окликал часовых, он поднимал голову и зорко оглядывал темный горизонт; он тотчас просыпался, как только крейсер взлетал на высокую волну. Он был уверен, что бригантина где-то близко, и во время первой ночной вахты все ждал внезапной встречи с ней в темноте. А после того как надежда эта не оправдалась, молодой капитан решил сам прибегнуть к хитрости, чтобы заманить в ловушку моряка, столь искусного и неистощимого на всякие выдумки.

Около полуночи, когда сменялась вахта и вся команда была наверху, капитан приказал спустить шлюпки. Сотня матросов королевского крейсера при помощи талей быстро справилась с этим нелегким делом, которое на судне с небольшим экипажем потребовало бы огромных усилий. Когда четыре маленьких суденышка были спущены на воду, матросы сели на весла, готовые действовать. Ладлоу приказал надежным офицерам принять команду над тремя шлюпками поменьше, а в четвертую сел сам. Наконец все приготовления были закончены, каждый получил от капитана особые инструкции, шлюпки, отвалив от крейсера, разошлись в разные стороны, и их поглотил мрак, окутывавший океан. Шлюпка Ладлоу не проплыла и пятидесяти морских саженей, как капитан еще раз убедился в бесполезности поисков; ночная тьма была до того густой, что даже со столь небольшого расстояния он едва мог различить мачты собственного судна. Пройдя по компасу минут десять или пятнадцать и держа против ветра, молодой капитан приказал гребцам сушить весла и приготовился терпеливо ждать результатов своей затеи.

Прошел час, но ничто не нарушало тишины, кроме мерного рокота океана, на котором было легкое волнение, редких ударов весел, необходимых, чтобы удержать шлюпку на месте, да тяжелого сопения кита, всплывшего подышать на поверхность. Небо было затянуто мглой, ни одна звезда не проглядывала сквозь нее, чтобы оживить хоть немного этот пустынный и безмолвный уголок океана. Гребцы, сидя на банкахnote 112, клевали носом, и молодой капитан готов уже был признать бесполезность своего плана, как вдруг где-то неподалеку послышался шум. Это был один из тех звуков, какие понятны лишь моряку, и чуткому уху Ладлоу он сказал ничуть не меньше, чем сухопутному жителю самые ясные слова. Послышался тягучий скрип, за которым последовал глухой шорох снастей, трущихся о мачту или раздутую парусину; потом парус заполоскал под напором ветра, и тотчас все смолкло.

— Слышите? — взволнованно проговорил Ладлоу, понизив голос почти до шепота. Это бригантина перенесла грота-гик. Налегай, молодцы, изготовиться к абордажу!

Матросы живо стряхнули с себя сон; они налегли на весла, и через мгновение впереди показалось судно, шедшее под парусами во мраке.

— Навались, навались, ребята! — продолжал Ладлоу, увлеченный погоней. — Мы идем наперерез, ему от нас не удрать! Налегай дружней, молодцы, все разом!

Превосходно вышколенные матросы как нельзя лучше делали свое дело. Еще секунда — и вот судна уже совсем рядом.

— Один удар весел, и он наш! — крикнул Ладлоу. — Бросай абордажные крюки! К бою! На абордаж!

Эта команда подействовала на людей, словно звук боевой трубы. Громкие крики, бряцание оружия и топот на палубе возвестили об успехе дела. Среди невообразимого шума и всеобщей сумятицы матросы Ладлоу действовали самым решительным образом.

Громкое «ура» разнеслось далеко вокруг, с других шлюпок в небо взвились ракеты, гребцы подхватили боевой клич во всю силу легких. Потом короткая вспышка, казалось, озарила весь океан, грохот пушки с «Кокетки» присоединился к общему шуму. На крейсере вспыхнули огни, чтобы его легко можно было найти в темноте, а на подоспевших шлюпках горели фальшфейерыnote 113, словно нападающие спешили запугать противника своей численностью.

Среди всего этого шума, так внезапно нарушившего невозмутимое спокойствие ночи, Ладлоу взволнованно озирался вокруг, чтобы не упустить главную добычу. Матросам всех шлюпок он еще раньше, вместе с другими указаниями, подробно объяснил, когда входить в каюты и как поступить с Бороздящим Океаны; и теперь, едва они овладели судном, молодой моряк бросился в капитанскую каюту, и сердце его билось еще сильнее, чем в пылу абордажа. Отдраить люк под ютомnote 114 и бегом спуститься по трапу было делом одной секунды. Но тут торжество сменилось горьким разочарованием. С первого взгляда он понял, что грязь и смрад, царившие здесь, были бы немыслимы в чистых и даже элегантных каютах бригантины.

— Да это не «Морская волшебница!» — громко воскликнул он в порыве внезапного удивления.

— Благодарение богу! — отозвался чей-то дрожащий голос, и вслед за тем из каюты выглянуло испуганное лицо. — Мы знали, что разбойник близко, а как услышали крики, то решили — не иначе, как ему помогает бесовская сила!

вернуться

Note112

Банками на шлюпках называются скамейки для гребцов и пассажиров.

вернуться

Note113

Фальшфейер — бумажная гильза, набитая составом, горящим ярким светом. Зажигается ночью на судах для указания места.

вернуться

Note114

Ют — пространство палубы от кормовой оконечности судна до первой от кормы мачты, а также кормовая надстройка, которая простирается от борта до борта.