Палач, или Аббатство виноградарей - Купер Джеймс Фенимор - Страница 70

ГЛАВА XXIII

Ослушник да не смеет укорять

Благую мудрость: все сотворено

Не на тщету, а для высоких целей.

Покуда у человека есть силы для борьбы, надежда его не покидает. Всякий наделен своей, особого рода храбростью: от умения хладнокровно мыслить (которое действенно вдвойне, если дополнено физическим совершенством) до бесшабашной дерзости отчаянных голов; от решимости, растущей и крепнущей вместе со степенью опасности, до удела робких душ — безрассудной смелости отчаяния. Но ни одно перо не способно описать тот ужас, который охватывает нас, когда мы по случайности, нежданно-негаданно, лишаемся тех средств, на которые привыкли полагаться в трудную минуту. Оставьте моряка без карты и компаса, и — пусть даже их потеря не усугубит опасности, которая ему в данный миг угрожает, — мужество покинет его; отнимите у солдата оружие — и он ударится в бегство; лишите охотника знакомых ему примет местности — и из грозного, неустрашимого врага лесных обитателей он превратится в пугливого беглеца, в панике ищущего пути отступления. Говоря короче, если внезапное и грубое вмешательство нарушает ход нашего мышления, разрывая привычную причинно-следственную цепь, то мы обнаруживаем, что разум — примета, ставящая человека над животными в качестве их царя и повелителя — в этой обстановке менее действен, чем инстинкт.

Пьер Дюмон яснее всех прочих сознавал ужас своего теперешнего положения, что естественным образом следовало из его большего, чем у других, опыта. Еще хватало света, чтобы прокладывать путь по скалам и камням, но опыт подсказывал Пьеру, что лучше остановиться, чем двигаться вперед: только одна дорога вела к Прибежищу, в то время как все остальные увлекут путников в сторону от приюта, с которым связана их единственная надежда. С другой стороны, стоит им еще немного побыть на морозе, под пронизывающими порывами ветра, и в самых хрупких из тех, кто доверен его попечению, иссякнут токи жизни.

— Что же нам делать? — Задавая этот вопрос, Мельхиор де Вилладинг обнял и укутал своей теплой накидкой Адельгейду в надежде сообщить слабеющей дочери вместе с отцовской любовью ту малую толику тепла, что еще хранило его старческое тело. — Положение наше отчаянное. Тебе ничего не приходит на ум?

— Добрые монахи могли бы помочь… — неуверенно отозвался Пьер. — Боюсь, правда, что они пока еще не отправляют на тропу собак.

— Так вот до чего дошло? Жить нам или умереть — зависит от неверного разума животных?

— Майн герр, когда бы так, я вознес бы хвалу Приснодеве, и ее святому Сыну! Боюсь, буря налетела так внезапно, что и на такую помощь нам нечего рассчитывать.

Мельхиор застонал. Он еще теснее прижал к себе дочь, в то время как силач Сигизмунд, как наседка, укрывающая под крылом цыплят, склонился над своей озябшей сестрой.

— Промедление — гибель, — произнес синьор Гримальди. — Я слышал о том, что застигнутые ненастьем погонщики иногда убивают своих мулов, чтобы укрыться и обогреться в их утробе.

— То, что вы говорите, ужасно! — прервал его Сигизмунд. — Неужели нельзя вернуться назад? Если все время спускаться, то рано или поздно мы придем в деревню.

— Придем, но слишком поздно, — возразил Пьер. — Нам остается только одно: всем надобно сбиться в кучу и отвечать на мои крики, а я еще раз попытаюсь отыскать тропу.

Надежда прибавляет сил, и его предложение было встречено с радостью. Пьер уже готов был покинуть своих спутников, но вдруг ощутил, как крепкие пальцы Сигизмунда стиснули его руку.

— Я пойду с тобой! — твердо заявил солдат.

— Напрасно ты обижаешь меня, юноша. — В голосе Пьера прозвучал суровый упрек. — Будь я столь низок, чтобы оставить тех, кто мне доверился, я спокойно добрался бы до подножия: руки-ноги меня бы не подвели. Хотя альпийский проводник мерзнет, как и любой другой смертный, но последнее биение своего сердца отдаст тем, кому взялся служить.

— Прости меня, храбрый старик, умоляю, прости! И все-таки я хочу тебя сопровождать. Если искать вдвоем, скорее добьешься успеха, чем в одиночку.

Как ни велика была обида, но решимость юноши произвела на Пьера сильное впечатление, и, от души простив Сигизмунда, он протянул ему руку. Сомнения в его честности не могли не взволновать Пьера даже в обстановке этого разгула стихий, но теперь все было забыто. Вечно живой вулкан человеческих страстей, на короткое время пробудившись, снова задремал, и Пьер с Сигизмундом покинули своих товарищей, чтобы в последний раз поискать дорогу.

К тому времени снег уже лежал толстым слоем и дорогу, которая представляла собой едва заметную вьючную тропу, было бы трудно различить в засыпанном камнями ущелье даже при дневном свете. Однако Пьер знал, что их затея не совсем бессмысленна, поскольку оставалась надежда обнаружить следы многочисленных мулов, которые спускались и поднимались здесь ежедневно. Поминутно проводник окликал погонщиков и они ему отвечали: слыша крики, они были уверены, что не потеряют друг друга. Но, пока глухо завывал ветер и неистовствовала буря, расходиться на значительное расстояние было и небезопасно и нежелательно. Пьер с Сигизмундом преодолели несколько каменистых холмиков и обнаружили бурлящий ручеек, но ни малейших следов дороги им не попалось. По мере того, как Пьер замерзал, холод проникал и в его сердце; к грузу ответственности примешивались мысли о родных, оставленных в хижине у подножия, и крепкий старик, дав волю горести, принялся ломать руки, всхлипывать и громко взывать к Творцу. Наблюдая эти страшные свидетельства отчаянности их положения, Сигизмунд едва не лишился рассудка. Могучие физические силы ему не изменили, и он, с энергией безумца, ринулся в снежный водоворот, словно бы намеревался бросить все на волю Провидения и скрыться с глаз своего спутника. Это заставило проводника очнуться. Громко окликнув безрассудного юношу и не получив ответа, Пьер поспешил к своим недвижным и продрогшим спутникам, чтобы продолжать призывы хором. Крики следовали один за другим, но вместо отклика слышался лишь рев ветра.

— Сигизмунд! Сигизмунд! — наперебой звучали встревоженные голоса.

— Он пропадет, этот благородный юноша! — в отчаянии восклицал синьор Гримальди, который успел всем сердцем оценить как оказанные ему Сигизмундом услуги, так и достоинства его характера. — Он умрет жалкой смертью, лишенный утешения встретить свою судьбу в обществе товарищей по несчастью!

И тут, словно бы слившийся с вихрем, до них донесся крик Сигизмунда.

— Благой Повелитель, велика милость твоя! — возликовал Мельхиор де Вилладинг. — Сигизмунд нашел дорогу!

— И да славится Матерь Божья Мария! — пробормотал итальянец.

В тот же миг раздался лай, из снежной пелены выпрыгнула собака и, повизгивая, принялась обнюхивать замерзших путешественников. Не успели они выразить свое удивление и восторг, как к ним присоединился Сигизмунд в обществе какого-то незнакомца.

— Честь и хвала добрым августинцам! — радостно воскликнул проводник. — Вот уже в третий раз они меня выручают!

— Оно бы хорошо, честный Пьер, — отвечал незнакомец. — В такую бурю Мазо с Неттуно — плохая замена слугам Святого Бернарда и их собакам. Я такой же заблудший путник, как и вы, и не могу дать вам ничего иного, кроме общества товарища по несчастью. Уже во второй раз святые сводят меня с вами, когда наши жизни висят на волоске!

Последнее замечание Мазо сделал, когда, приблизившись к группе, различил при неверном свете, из кого она состоит.

— Если сейчас ты окажешься нам так же полезен, как тогда, — произнес генуэзец, — то эта встреча на руку нам всем, включая и тебя. Вспомни быстро все, что знаешь и умеешь, а я уделю тебе равную долю всего, что даровало мне благое Провидение.

К словам синьора Гримальди Маледетто обычно прислушивался с особой заинтересованностью, на которую, как уже говорилось, не однажды обращал внимание и сам Гримальди, естественным образом приписывая ее тому обстоятельству, что Маледетто, называвший себя уроженцем Генуи, слышал о нем прежде. Даже сейчас, в пору опасности, Маледетто не изменил себе, и дворянин, сочтя это благоприятным знаком, решился вновь предложить ему отвергнутое ранее денежное вознаграждение, поскольку резонно предполагал, что надежда на весомую награду неминуемо удвоит его старательность.