Темная комната - Попов Валерий Георгиевич - Страница 26

А нам не до шуток. Уйти отсюда не можем, и здесь дальше находиться тоже опасно.

А шутник этот всё брызгает, брызгает — не устаёт! У Вити вдруг терпение лопнуло — отбросил он со звоном свой таз, к парню этому подскочил, выхватил таз его и на себя вылил.

— Этого ты добивался?! — закричал.

Потом как закричал:

— Э-эх!!

Разбежался через всю мыльню и с ходу ласточкой в бассейн нырнул! Появляется голова его над водой:

— Давай, — говорит. — Замечательно. Освежает!

И я тут подумал: «Э-эх, если всего бояться, думать всегда: а что потом? — так никогда ничего и не сделаешь!»

Тоже крикнул я на всю баню, разбежался — и ласточкой в бассейн!

Остальные, понятно, сразу же вышли оттуда, а мы стали с бортиков прыгать, потом даже с плеч друг у друга!

Потом в предбанник выскочили, довольно бодрые, Витя к окну подбежал и быстро-быстро стал занавеской вытираться.

Гляжу, банщик побагровел. Но и оцепенел — с места сойти не может. Понял я — плохо сейчас будет — другую занавеску схватил, быстро-быстро стал голову тереть.

Наконец банщик сорвался, бросился, и с ним ещё несколько помощников.

— Возмутительно! — кричит. — Распустились! Хулиганье!

Прямо в занавески нас замотали и по коридору к директору повели.

— Вот, — банщик директору говорит, — занавесками вытирались, хулиганьё!

Директор говорит:

— Почему ж вы занавесками вытирались, они же для красоты!

Мы говорим:

— Нечем больше. Полотенца не взяли, а талоны на простыни забыли купить.

Директор говорит банщику:

— Что ж ты — не мог ребятам простыню дать?

Банщик:

— Очень надо мне — из своего кармана давать! Другие пусть дают, а я бедный!

Директор говорит:

— Знаем, какой ты бедный! Ребята же простудиться могли!

Открывает вдруг сейф, распахивает и достаёт два махровых красивых полотенца!

— Вот, — говорит, — из директорского фонда вам! Вытирайтесь!

Я чуть не заплакал, во всяком случае, щёки чем-то щипать стало. Схватил полотенце, быстро-быстро лицо стал тереть. Вытерлись насухо, потом вернулись в баню, оделись. Хороший человек — директор! Очень хороший! Вышли из бани.

— Хорошо, — говорю, — что директор хороший человек оказался. А то бы могли так и пропасть. Так в бане и пришлось бы жить, под скамейками прятаться.

— Ничего, — Витя говорит, — отличные люди везде есть!

— Отличные люди, — говорю, — везде есть, но дураков, как мне кажется, никто не любит.

Но главное, фуражки у Витьки-то нет, в люк упала, а ветер холодный дует, а волосы у него влажные!

— На, — протягиваю ему мою фуражку. — Прикинь!

— Спасибо! — говорит (даже слёзы у него вдруг блеснули). — Но тебе тоже она нужна! Пойдем у огня вот подсушу свою плешь.

Не далеко от Казанского собора строительство шло: частично канавы уже вырыты, частично огонь горел под железными листьями — землю прогревал.

Сняли мы один лист, огонь выше стал. Тени от нас огромные, до пятого этажа.

Потом вдруг чувствую — едкий дым!

Гляжу, рукав один у Виктора красный, словно наклеенный!

— Горишь! — кричу.

Витя рукав этот поднял, и из него язычки пламени вырвались.

Потащил я его к спуску, ледяную плёнку на воде рукой его разбил, утопил руку его, до самого плеча, а сам он словно в оцепенении каком-то находится!

Холодно всё-таки, особенно после бани!

Вытащил руку его, огонь погас, но вместо рукава — какие-то ошмётки!

— Ошмётки оторви, — хриплым голосом Витя говорит.

Упёрся я ногой в живот ему, дернул — и весь рукав вообще до самого основания оторвал.

Посмотрел Витя на рукав, моргая, потом в канал его выбросил.

К счастью, рядом тут огромные трубы лежали — для газа, залезли в одну трубу — хоть меньше дует!

Вдруг упали мы! Рабочие, оказывается, стали трубу эту в канаву катить!

— Эй! — в трубе гулко кричим. — Эй!

Остановилось кружение наконец. Заглядывает рабочий внутрь.

— Эх, — говорит, — чуть было вас не закопали! Чего это вы тут сидите?

— Греемся! — Сами дрожим.

— Да, — вздыхает, — я помню, в двадцатые годы тоже по трубам ночевал! Ладно уж!

Вынимает из сумки бутерброд с колбасой, ломает пополам, нам протягивает.

— Спасибо! — говорим.

У Витьки, я заметил, опять в темноте слёзы в глазах сверкнули. Дальше бредём в полном уже отчаянии. Вдруг Витя остановился.

— Слушай! — говорит. — Дай мне в глаз!

— Зачем?

— Ну, дай!.. Может, синяк будет!

— А зачем?

— Может, отец хоть пожалеет тогда, а так — побьёт.

— Побьёт, — говорю, — тогда синяк и будет. А может, ещё и нет. Зачем же заранее, за других, неприятности себе делать?

— Может, и правильно это, — Витя вздохнул… — Да-аа… А я ещё надеялся папе про баню рассказать! Думаю, что рассказ этот здорово бы его огорчил!

Идём по Невскому, вдруг Витька показывает на красивое здание.

— О, — говорит, — здесь же бассейн!

— Ну и что? — говорю. — Мало тебе одного бассейна, что ли? Ещё этот тебе нужен?

— Так это ж другой, — говорит. — Тот банный был, а этот спортивный!

Да. Ну и тип! Видно, жизнь его ничему не учит.

Пошли в бассейн.

Вахтёрша дремала как раз, беспрепятственно мимо неё прошли. Помылись зачем-то в душе — и в бассейн!

Действительно, бассейн прекрасный, не то что банный! И никого. Только крики наши, шлепки гулко отражаются от высокой крыши. Витя взял пенополиуретановый квадрат — на которых малышей плавать учат.

— А давай, — говорит, — кто глубже его утопит. У кого выше он выпрыгнет — тот и победил.

— Давай!

Стали засовывать эти поплавки огромные в воду, руками-ногами, нажимаешь, потом отпустишь, он выскочит, вверх взлетит, как дельфин, и шлёпнется.

«Ну, — разозлился я, — уж тут-то я своё докажу!» Засунул его изо всех сил, сам вынырнул, отдышался — гляжу, нет! Здорово я его утопил — сейчас выпрыгнет!

Вдруг что-то как даст мне в подбородок — зубы лязгнули на весь бассейн, в глазах помутнело. Гляжу — поплавок этот рядом со мной покачивается.

И тут ещё открывается крохотное окошечко под потолком, высовывается человек и кричит:

— Как вы здесь оказались? Здесь только спортсменам-разрядникам можно, а вы кто?

— Мы не разрядники, но мы хотим.

— Да нет, мы сюда только перспективных берём, а вы не перспективные.

— Почему это?

— Сразу видно.

Вышли мы наверх. Вытерлись в этот раз уже одеждой, раз уж мы не перспективные — кому нужны!

— Да, — Виктору говорю. — Как-то мы нигде с тобой не задерживаемся. Видно, потому, что собственных предложений у нас нет, идей!

Вышли, пошли.

Хоть и не перспективные мы, а мёрзнем!

Вдруг глядим — на скамейке шляпа лежит!

— О, — Витя говорит, — наконец нам счастье улыбнулось! Взял шляпу эту, надел. Всё-таки голове теплее!

Идём — Витя в огромной шляпе.

Гражданин один так и оцепенел. Долго шёл за нами — под шляпу заглядывал.

— Не пойму, — говорит, — лилипуты, что ли? Лилипуты, что ли, приехали, говорю?

Потом идём дальше, вдруг человек без головного убора догоняет нас, с милиционером.

— Вот, — говорит, — положил на секунду шляпу, а они украли.

— Бежим! — Витя кричит.

Помчались из последних сил уже.

Шляпу на урну положили, — может, отстанут. Идём — от погони уже оторвались — проходными дворами.

— Да-а, — говорю, — правильно, видно, мой папа говорил: «Путь, который к гибели ведёт, от истинного отклоняется сначала на один градус всего!»

Вспомнил я вдруг почему-то, как в автобусе с нашим учителем пения встретился. До четвёртого класса у нас пение было, потом кончилось, а он на пенсию ушёл.

Вспомнил я, как серьёзно он уроки свои проводил! Перед тем как начать петь нашему хору, достанет камертон — металлическую рогатку, — стукнет себе им по голове (все, кого не видит он, обязательно этот жест передразнят!). Тихий звук камертона — как комариный писк. Прекратится он — и мы начнём петь с этой же ноты, которая затихла.