Рыцарь света - Вилар Симона - Страница 132

— Клянусь честью, не это заботит меня. Я покину Уоллингфорд при первой же возможности. Но сейчас мне следует поторопиться за принцем Юстасом.

Честер как раз пристраивал на спине коня поверх потника расшитый вздыбленными львами чепрак, но тут он замер и внимательно поглядел на молодого рыцаря.

— Тебе что, больше всех надо? С Юстасом нынче опасно иметь дело. Он словно раненый зверь.

— Знаю. Но у меня с Юстасом свои счеты.

Честер пристально смотрел на него поверх спины коня. Потом невозмутимо водрузил на чепрак седло с крутыми луками.

— Странный ты парень, бродяга. Я понял это еще в нашу первую встречу. Однако… — Он бросил взгляд в сторону освещенного огнями Уоллингфорда, где горело множество костров и шло бурное веселье, где вчерашние противники поднимали мировые чаши. — Однако всем этим парням еще придется несладко, когда рябой Юстас покажет свои клыки. И раз уж ты так решил… Это по своей воле?

— Да.

— Тогда скажешь Плантагенету, что это я тебя послал. Ибо если такой плут, как ты, смог… — он понизил голос почти до шепота, — некогда похитить владыку Северной Англии, то тебе по зубам будет и Юстас Английский.

Юноша усмехнулся. Что ж, Ранульф уезжал в неподходящее время, но если решат, что Артур действовал по его наущению, Плантагенет останется доволен. И Артур не стал возражать, когда Честер задержался, чтобы отдать распоряжения, и выделил ему в помощь людей.

Глава 20

Милдрэд стояла на коленях подле раки с мощами святого короля Эдмунда. Ее голова была смиренно опущена, тонкий чеканный обруч с квадратными зубчиками удерживал ниспадающую до пола легкую газовую вуаль. Молодая женщина была в нарядных одеждах, выказывая тем почтение к великому английскому святому: ее роскошное платье из переливчатого шелка цвета ночи стелилось за ней длинным, обшитым сверкающей парчой шлейфом, молитвенно сложенные руки выглядывали из широких ниспадающих до пола рукавов.

— Не оставь своей милостью, присноблагой король Эдмунд, прости грехи мои, направь, научи, как жить дальше.

Милдрэд обращалась к святому как к покровителю, земляку и заступнику. Само его имя означало на древнем языке «благое покровительство», и Милдрэд надеялась на защиту святого Эдмунда, тем более что, прибыв в его монастырь, она так и не решилась прибегнуть к исповеди. Для христианки это было особенно тяжко. Старый настоятель Сильвестр, знавший эту девушку и ранее, был поражен ее ожесточенностью и упорством, но Милдрэд даже ему не решилась покаяться, считая, что грехи ее столь тяжелы, что ни один священник не решится их отпустить. А вот святому Эдмунду она поверяла все, что таилось и мучило ее в душе.

— Злость накапливалась во мне подобно яду. Я ненавидела себя за свою слабость, потом решила стать сильной и мстить… Это грех, я знаю, что месть следует оставить на суд Всевышнего, однако я так долго ждала, когда кара падет на моих врагов. И теперь… Теперь мне еще тяжелее, чем ранее.

Да, ее грехи были неоспоримы. Она обманула родных, чтобы сочетаться браком с человеком, который, как она надеялась, любит ее и которого любила она сама. В итоге она стала причиной смерти своей семьи. После она отдалась погубителю своей родни, и даже ее неведение, что они умерли, уже не казалось Милдрэд оправданием. Она понимала, что виновата и в своей слабости, ибо согласилась жить с Юстасом. И не только плотская связь с ненавистным принцем была ее грехом, но и то, что она втайне вынашивала план мести. А потом она рассорила короля с его сыном. Ранее ей это казалось наиболее значимым из ее усилий. Но что теперь?

Милдрэд молитвенно сложила ладони, но сосредоточиться мешал долетавший откуда-то извне шум. Конечно, во дворе аббатства перед собором всегда толпились люди: множество паломников, солдаты, рыцари, торговцы, горожане. Но на этот раз шум был столь громкий, что Милдрэд в досаде нахмурилась. Ведь уже прошла служба, люди должны разойтись, а священники как раз собираются в зале капитула. Обычно это было самое тихое время, когда молодой женщине позволяли пройти за алтарь, в крипту, где покоились мощи святого короля Эдмунда. И Милдрэд старалась не отвлекаться, не терять те драгоценные минуты, когда могла раскрыть душу святому.

Приезд в Бери-Сент-Эдмундс оказался для нее благотворным — тут она смогла передохнуть как от Юстаса, так и от короля. И хотя Хорса все время охранял ее и ей не позволялось выходить за пределы аббатства, дни, проведенные в Сент-Эдмундсе, дали ей немного забыть, что она вечная пленница. Она много молилась, посещала аббатскую библиотеку, наблюдала за многочисленными паломниками, какие прибывали в Бери-Сент-Эдмундс. Порой ей хотелось просто стоять на галерее и любоваться восходами и закатами. Она даже начинала мечтать. О чем? О свободе, о том, что однажды забудет все, что перенесла… или что еще придется перенести.

— О, Святой Эдмунд, ты был мужествен и смел. Дай же и мне силы быть твердой!

Некогда этот король решительно выступил против завоевателей-викингов, но был схвачен и умер в муках, так и не предав христианской веры. Милдрэд осторожно протянула руку и коснулась надписи над резным бордюром гробницы. «Мне одному подобает умереть за людей моих, дабы не погиб весь народ», — было выведено золотыми литерами изречение, сорвавшееся с его уст во время пыток. И он добился своего. Ведь не минуло и одного поколения, как потомки тех самых датчан, которые мучили и убили его, сами стали христианами и начали почитать короля Эдмунда как святого.

Шум за собором все усиливался, слышались крики, лошадиное ржание, бряцание металла, звуки труб. Милдрэд стянула у лица края легкой вуали, словно желая отгородиться от происходящего. Но не вышло. Ибо она уже слышала, как кто-то приближался, различила звук торопливых шагов в сандалиях.

Это оказался помощник настоятеля приор Огдинг. Еще не старый и энергичный, он шел так быстро, что развевались складки его черного одеяния.

— Дочь моя, вынужден прервать тебя, так как в аббатство Святого Эдмунда прибыл принц Юстас.

Милдрэд глубоко вздохнула.

— И что с того? — произнесла она, медленно поднимаясь с колен. — Разве тут некому принять его высочество, кроме меня?

— Его приняли. Сам отец настоятель вышел ему навстречу во главе всей братии. Но… Ради святого Эдмунда, миледи, может, хотя бы вам удастся заставить принца Юстаса прекратить это бесчинство? Он не желает слушать преподобного Сильвестра и, словно он тут хозяин, отдал приказ своим людям выгнать всех паломников и расположиться в странноприимном доме и приютах. Его воины больше походят на разбойников, чем на опоясанных рыцарей.

Милдрэд старалась держать себя в руках. Ну вот, опять Юстас. Как ей освободиться от него, как скрыться, где найти защиту?

— Я не выйду к нему.

— Но, дочь моя…

Его отвлек звук куда более громких шагов, чем издают кожаные сандалии монахов по плитам собора, послышалось звяканье металла. Из-за алтаря прозвучал громкий голос Хорсы — сакс все же не осмелился при оружии войти в крипту, где покоилось тело почитаемого в Денло святого.

— Миледи, прибыл принц Юстас. Он привез мальчика. И тот совсем плох.

Милдрэд поняла, о ком говорит Хорса. Юстас привез их сына. Но зачем, во имя Неба? В Лондоне за маленьким Вилли был прекрасный уход, там он находился в безопасности. А сейчас даже в голосе бесчувственного Хорсы звучали тревожные нотки.

Почти не взглянув на отступившего перед ней сакса, молодая женщина поспешила через огромный неф собора к выходу. Подхватив длинные юбки, она бежала между рядов огромных столбов, удерживавших высокие дугообразные сводчатые потолки. Полукруглая арка выхода маячила впереди светлым пятном, но даже отсюда, из полумрака церкви, было видно, что ее проем то и дело заслоняют какие-то мятущиеся тени.

Оказалось, что на паперти собора столпились растерянные и перепуганные монахи. Их старенький невысокий аббат стоял впереди, раскинув руки, словно защищая монахов и закрывая собой вход в храм.