Сочинения - Поплавский Борис Юлианович - Страница 48

48

Морской змей

J’alai voir mes testes de morts

Bluet d’Arbelle По улице скелеты молодые Идут в непромокаемом пальто На них надеты башмаки кривые То богачи иные, без порток. А пред театром где гербы, гербы, Шкелет Шекспира продает билеты Подкатывают гладкие гробы На них валят белесые жилеты Скелеты лошадей бегут на скачках На них скелетыши жокеев чуть сидят Скелеты кораблей уходят в качку Скелеты туч влачатся к нам назад На черепами выложенном треке Идут солдаты щелкая костьми Костями рыб запруженные реки Остановились не дождясь зимы А франты: бант завязанный хитро Перчатки палки витеватые и вдруг Зрю: в рукаве моем белесый крюк Ан села шляпа на нос как ведро Болтаются ботинки на костяшках В рубашку ветер шасть навеселе Летит монокля на землю стекляшка Я к зеркалу бросаюсь: я скелет Стою не понимая но снимает Пред мною шляпу восковой мертвец И прах танцовщицы развязно обнимает Меня за шею как борца борец Мы входим в мавзолей автомобиля Где факельщик в цилиндре за рулем И мы летим средь красной снежной пыли Как карточная дама с королем Вот мюзик-холл… неистовствуют дамы! Взлетают юбок веера в дыму. Проносят пиво бесы с бородами Где яд подлит подсыпан ко всему Охо! оркестр! закажите танец Мы водкою наполним контрабас Но лук смычка перетянул испанец Звук соскочил и в грудь его бабац! И вдруг из развороченной манишки Полезли мухи раки и коты Ослы, чиновники в зеленых шишках И легион проворной мелкоты Скелеты музыкантов на карачки. И инструменты захватив обвив Забили духи в сумасшедшей качке Завыли как слоны как сны как львы Скакали ноты по тарелкам в зале Гостей таская за усы носы На люстру к нам карабкаясь влезали И прыгали с нее на тех кто сыт Запутывались в волосах у женщин В карманы залезали у мужчин Стреляли сами револьверы в френчах И сабли вылетали без причин Мажорные клоны кусали ноги Сороконожки нам влезали в рот Минорные хватали осьминоги Нас за лицо за пах и за живот Был полон воздух муравьями звуков От них нам было душно и темно Нас ударяли роковые руки Котами и окороками нот И только те что дети Марафона Как я махая в воздухе пятой Старались выплыть из воды симфоний Покинуть музыкальный кипяток Но скрипки как акулы нас кусали Толкались контрабасы как киты Нас били трубы медные щиты Кларнеты в спину на лету вонзались Но все ж последним мускульным броском Мы взяли финиш воздуха над морем Где дружеским холодным голоском Дохнул нам ветер не желая спорить И мы за голый камень уцепись Смотрели сумасшедшими глазами Как волны дикий исполняли пляс Под желтыми пустыми небесами И как блестя над корчами воды Вдруг вылетала женщина иль рыба И вновь валилась в длинные ряды Колец змеи бушующей игриво.

Париж, 1925

«Глубокий холод окружает нас…»

Глубокий холод окружает нас. Я как на острове пишу: хочу согреться, Но ах, как мысли с головы на сердце, Снег с потолка. Вся комната полна. Я превратился в снегового деда. Напрасно спорить. Неподвижность. Сплю, А сверху ходят, празднуя победу, Морозны бесы, славный духов люд. Но знаю все: замерзшим очень жарко. Я с удивлением смотрю: песок, и сквозь песок Костяк и череп, челюсть и висок. И чувствую: рубаха, как припарка. Идет в ныли, качаясь, караван. Не заболеть бы, ох, морской болезнью: Спина верблюда не в кафе диван. Дремлю. Ведь сна нет ничего полезней. Ток жара тычет в спину. Больно. Шасть, Приподымаюсь; над водою пальмы Качаются, готовые упасть. Заспался в лодке, в воду бы, но сальный Плавник вдруг трехугольный из воды. Акула это, знаю по Жюль Верну. Гребу на берег, где на все лады Животные кричат. Но ах, неверно. Он изменяется, он тает, он растет, Он белый камень. Айсберг недоступный. Смотрю: не лодка — самодельный плот. Сидит матрос, к нему бросаюсь: труп. Схожу на лед, прозрачен он и тверд. Я каблуком — звездится от удара. Но ах, кружится подо мною твердь, Валюсь: вода взревает, как гитара. Плыву на дно: мне безразличны Вы. Тону: необходимы. Просыпаюсь. Рычат кареты за окном, как львы. Я за ружье чернильное хватаюсь.