Элегия эллическая. Избранные стихотворения - Божнев Борис Борисович - Страница 24

24

ВЫСОКО БЕЛЕЮЩИЕ СТРОКИ И СВИСТ ПЛОЩАДИ (1949)

Свистела площадь. Стелящийся свист Свивался в навиваниях змеистых, В струистых набеганиях сребристых, Скользя по льду, что стал кромешно-чист. И как бы мглисто и как бы темно Вкруг ни было — светлей от свиста сразу, Свист стелется и ясно виден глазу, А ухо он уж просветлил давно. И в мглистости на стелящийся свист, На низкий свист ничто не прибегало — Но веяло, струилось, набегало Все явственней, хотя был воздух мглист. Давно угас извозчичий костер, И хаос снега лег перед Театром, Сверкающим во тьме амфитеатром, И струны телеграфные простер Из мрака в беспросветность темноты, Как высоко — белеющие строки, Чтоб бесконечной белизной высокой Молчание исполнить чистоты… Между строками звездный свод отверст, И неподвижно белизна витает, И гения тень головы читает То, что предуказует Божий перст… И ясно видно лишь средину строк, Концы во мрак уходят, в бесконечность, И Времени замерзла быстротечность, Но гений пуще Времени продрог. Промерз средь свиста низкой темноты. Но, напрягая всю тоску, всю волю, Гармонии он постигает полюс, Выдерживает полюс немоты… И смотрит на витанье белизны, И слышит строк беззвучные аккорды, С такою грустью гордой, негой твердой Берущие величье тишины… Берущие величье тишины Беззвучных строк тишайшие аккорды – За хордами торжественные хорды В даль удаляющейся белизны… С витанием сливаясь белизны, Беззвучных строк все дальше шли аккорды С такою негой твердой, грустью гордой Вдоль большей и вдоль дольшей тишины… Вдоль большей и вдоль дольшей тишины За хордами торжественные хорды Сквозь свиста нарастающие орды В даль удаляющейся белизны… А площадь свищет… и луна видна В затмении морозном и нечистом, И в ореоле сумрачно-лучистом Обледенело ворожит она. Во тьме мерцают снега синяки, Под санной ссадиной снегоподтеки, И свист защипливает прежестоко, И смерть пронзает до ее тоски. И синяками снежными луна До полумертвенности вся избита, И мертвенно синеющим в орбитах Сиянием безжизненна она. Свет темноте и свету темнота Ни в чем не уступают… Площадь эта Могла б служить Гармонии ответом, А в ней молчат из Оперы места… Раскатанные росчерки саней Уже умолкли, больше не скрипели Перед театром, где среди ущелий Пел грустный Демон, бледности синей. И тень идет вдали от фонарей Вкруг фонарей, как некий круг порочный, В мотором в час морозный, в час полночный Нет никого… И тень идет скорей. И в темноту торопится уйти От светом ей начерченного круга. И тени кажется, что в свете вьюга – Что искрами собьет ее в пути… И свист ее пронзительно зовет, Чтоб испытать, насколько одиноко, Докуда только достигает око, Она в недостижимое идет… И тень идет вдали от фонарей, И ей все кажется — в их свете вьюга, – В которой искры борются друг с другом Чтобы угаснуть ярче и скорей. И искры борются между собой, Передавая смерть свою друг другу, И в каждой смерти радужные дуги Сверкают смерти искрою живой. И яростней меж искрами свистит Пронзительная ледяная шелка. Мороз не страшен, что трещит без толка, Куда страшней, когда он шелестит. У ног почти у самых шелестит… Закручивается… и далью вьется… Выкручивается… и не дается… И месть метет… но не взметая — мстит… И на мгновение теряет площадь, И где-то в тьме потерянно скулит, И вдруг, как щель свистящая, из плит Прорвался снова яростней и площе. Свивается в свистящее кольцо И в пальцы леденящие занозы Вонзает… и в глаза вонзает слезы Крупней, чем соль, крутые, как яйцо. Глаза в занозах резкомерзлых слез Свои ресницы в света круг вставляют, И свет обратный кругу отдаляет Видения сверкающие грез. И грезы через мерзлость слез растут, Затмивши ледяные эмпиреи, И делаются жестче и грубее, Но все, что было нежного, — спасут… И свет, обратный кругу колеса Раздваивает невозвратность грезы, Крошит, дробит и вновь сливает в слезы, И свист их снова режет, как коса… И тоненько-претоненько свистит – Чем тоньше свист, тем он труднее рвется. Замерзло эхо… И не отзовется И отзываться сердцу не велит. И слышится то низость высоты, То пьедесталом стелется под низким… И видит гений все свои описки Средь ледяного свиста темноты. И тень идет, и эхо чуть хрустит, И слышен только отголосок эха Под свиста взвизгивания от смеха — И тень лицом вдруг к Нелицу стоит. С наставшею внезапно тишиной И видит: строки в мраке настигают Ее своей высокой белизной, И снова их аккорды постигает. И видит гений, голову подъяв, — И взором одновременно и слухом — Все то, все то, что охватил он духом, Дыханьем перехваченным объяв… Среди витийственные белизны За хордами торжественные хорды Сквозь свиста нарастающие орды, Берущие величье тишины… Берущие величье тишины С такою грустью гордой, негой твердой, Все удаляющиеся аккорды Вдоль большей и вдоль дольшей белизны. И снова площадь свистом шелестя, Трет, как кремень, и вспыхивают искры, И свист опережает их, и быстро Летит, и, перед искрами летя, Не престает на пепелище дуть, И холод пепелищем раздувает… И вдруг куда-то сам себя девает, Чтоб Самым Низким Образом надуть. Или, видениям душевным льстя, – Переводную страшную картинку – За льдинкою прельстительную льдинку Пребыстро трет, еще быстрей сметя. Безобразная безобразно рябь Бежит, струится, навевает, веет, И твердь замерзшая полуживее, Чем неподвижно-ледяная хлябь. И тоненько-претоненько свистит — Чем тоньше свист, тем он труднее рвется. Замерзло эхо… и не отзовется. И отзываться сердцу не велит… Отъявнейший то сверху книзу свист, То снизу вверх — но ниже человека – Особенно, как видит, — не от века, Особенно, как чует, что — артист. Поешь в театре — руку подаешь Кому-то в высь, исполненную пенья… К столу ты припадаешь, как к ступени Гармонии — ну, значит, пропадешь… С издевкою потайною свистит… Закручивается… холуйски вьется… Выкручивается… и не дается… И месть метет… но не взметая — мстит… И горе бесконечное тому, Кто пальцы в свист пронзающий положит И чувствует, как холод страшно гложет, И смотрит в тьму, и смотрит, смотрит в тьму. Или к живописанью припадешь — Плоть полотна своей душой насытишь — Уж голода в ушах звенящий Китеж… Ну, значит, пропадешь ты, пропадешь… А площадь свищет, словно бы насквозь, Стрелу насквозь пронзает тетивою. А ты — твоей мансардой ледяною Огнь алтаря согреется авось… По комнате ты ходишь… пропадет… Как маятник, как маятник бессмертья… Свои мечты с его мечтами сверьте — Он от бессмертия не отстает… И счастие великое тому, Кто пальцы в свист пронзающий положит, И к жару сердца холод их приложит, И смотрит в тьму, и смотрит, смотрит в тьму – Что тоненько-претоненько свистит, Чем тоньше свист, тем он труднее рвется… Замерзло эхо… и не отзовется… Но сердце отзывается… болит… И тень идет вдали от фонарей, И ей все кажется, что в свете вьюга, В которой искры борются друг с другом, Чтобы угаснуть ярче и скорей. И борющиеся между собой Сверкают в искрах радужные дуги Передавая смерть свою друг другу, Чтоб смерть была бы с искрою живой. И тень идет средь свиста темноты, И, напрягая всю тоску, всю волю, Гармонии она постигла полюс, Выдерживает полюс немоты. И смотрит на витанье белизны, И слышит строк белеющих аккорды, С такою грустью гордой, негой твердой Берущие величье тишины… Сияния сильнее белизны За хордами сверкающие хорды Все удаляющиеся аккорды Вдоль большей и вдоль дольшей тишины… И далее и дольше тишины Беззвучностью простертые аккорды С такою грустью гордой, негой твердой В послеслияние предбелизны…