Сатанизм для интеллигенции - Кураев Андрей (протодиакон) - Страница 103

103

Один из немногих европейских философов, веривших в перевоплощение – Лейбниц – в рамках этой доктрины имел полное право заметить, что в чашке кофе, которую он пьет, наверняка находятся несколько будущих людей985.

Когда же хорошо перемолотый кофе доразовьется до состояния хорошо расщепленного (то есть «расширенного») сознания, тогда и рассыпется горемычный пучок энергий, и все вернется в то небытие, из которого изошло. Буддизм это называет «спасением».

Итак, та трактовка душепереселения, которая и наиболее логична и просто неизбежна в рамках теософской доктрины, лучше выражает собственно буддистские воззрения по этому поводу – но зато и является гораздо более пессимистичной.

Если теософия и в самом деле хочет быть «ззотерическим буддизмом», то ей следует отказаться от идеи «переселения душ». Те смыслы, которые присутствуют в мысли европейца, когда он говорит «душа» или «личность», чужды буддистской традиции. Она отрицает даже существование таких реальностей, и уж тем более не берется обеспечивать их миграции в вечностях. Она просто проповедует вечность атомов и бесконечность их рекомбинаций.

Но для человеческой души это уже безразлично. Материализм тоже учит о неуничтожимости материи. Но его за это никто не называет «Благой Вестью».

И даже когда теософы начинают мыслить в категориях не-буддийского пантеизма, их обоснование реинкарнации все равно оказывается не слишком утешительным. Различие между пантеизмом и монотеизмом самым непосредственным образом сказывается на понимании человека. Является ли личность основой божественного бытия или ее проявлением, эпифанией? Что есть Бог – ипостась (греч. «основа», подлежащее) или персона (лат. личина, маска, нечто налагаемое извне)? Если признать первое, то есть первичность личности по отношению к Природе, – логично принять и Троицу и весь христианский персонализм. Если избрать вторую позицию, неизбежно прийти к политеизму: ведь безликая Природа может надеть на себя любую маску и проявлять себя во множестве же эпифаний. Одной из них является человек.

В главных своих утверждениях языческий пантеизм внутренне логичен. Если быть язычником, нельзя не признавать перевоплощения. Весь мир, весь космос божественно-материален. Из этой первостихии выходят, в нее возвращаются и почему же нельзя вновь вернуться? Конечно, можно и должно. Если прав Фалес, и действительно – «все есть вода», то да, без бесконечной и бессмысленной трансформации, без переливаний из одного пустого в иное порожнее не обойтись. Можно только поставить идеал конечной и тотальной энтропии – и мечтать о дне , когда закончатся в мировом океане шатания всех всплесков энергии, и единая и самотождественная первосубстанция растворит в себе все, порожденное безумием индивидуальных обособлений.

Но христианство и говорит, что мы выходим из этого первичного онтологического бульона, выходим навстречу той Единой Личности, которая вне Себя создала нас и к Которой мы должны прийти с определенным лицом, а не в составе того же бульона.

Чтобы такой Исход был возможен, Творец изначала создал человека отличным от мира и от Бога, изначала наделил нас личностью, то есть внутри человека создал такую опору, исходя из которой, человек сможет, работая во времени, стяжать Вечное наследие.

В буддизме именно неповторимый рисунок человеческой личности должен распасться (и к этой деструкции надо идти добровольно путем медитаций и отказа от любых эмоций). В христианстве именно личность человека и призывается наследовать Вечность…

Что же касается теософии, то она, не умея увидеть личность в человеке и боясь увидеть личность в Боге, вынуждена уверять людей в том, во что сама в глубине своей не верит: мол, по единодушному убеждению буддистов, христиан и теософов, есть «переселение душ».

Проклятие Сансары

Второе, уже отмеченное выше, отличие популярной теософии от классических религий Индии, состоит в ее отношении к колесу перевоплощений. «Исходная точка Пути – это искреннее отвращение к бесконечной цепи перевоплощений», – говорят буддисты986. Напротив, калитка, открывающая путь в теософию, – это жажда новых перевоплощений в будущем и стремление узнать что-нибудь о своих «прежних жизнях».

Здесь разница между Западным и Восточным мировосприятием. Запад (под Западом я имею в виду Средиземноморскую культурно-религиозную экумену – от Персии на востоке до Британии на западе и от России на севере до Египта на юге) всегда был более оптимистичен.

И Индия, и Греция видели бесконечную перемену времен года. И Индия, и Греция мыслили о «космических годах». Но мыслили по-разному. В одном и том же узоре их глаза вычленяли разные фигуры. Там, где греки видели вечную весну987 , индусы созерцали вечную осень.

Сократ утешал своих учеников тем, что он еще раз вернется (правда, не по-теософски, не в «новом теле» – а просто все повторится в новом Космическом Году и через несколько тысячелетий тот же самый Сократ будет о том же говорить с теми же учениками). Будда, Кришна, Шанкара этим пугают : если ты не хочешь вновь претерпевать агонию смерти, избеги нового рождения и последуй тем путем, что я укажу тебе.

Греческим философам или библейским пророкам не хуже Гаутамы были известны страдания и смертность людей. Почему же ни один из них не испытал при встрече со смертью такого шока, как царевич из Бенареса? Ни в умственной, ни в сердечной одаренности им ведь тоже не откажешь. Но там, где западный мыслитель видел одну смерть, там восточный философ видел мириады смертей. Гаутама испугался не того, что он однажды умрет. Он испугался того, что так ему надо будет умирать вновь и вновь. Во дворце его уже знакомили с основами индийских религий. Он знал о множественности жизней и о том, что каждая из них заканчивается старостью, болезнью, агонией и смертью. Но вот он наконец своими глазами увидел то, через что каждому человеку приходится проходить бесконечно многократно.

Будда признается, что избрал свой путь – «из страха перед рождением, болезнью, старостью и смертью. Родиться в мир и непрерывно изменяться, чтобы испытать последнюю разлуку в смерти, чтоб умирать и снова возрождаться! Нет! если Смерть – над Временем владыка, – прочь Смерть! тогда и Времени уже не будет!»988

Всю красоту буддизму придает ужас Будды перед страданием, но это ужас именно перед вечностью страдания, а не перед его наличностью, вечность же страдания – это догмат индуизма, следствие догмата реинкарнации. Этого ужаса возвращающейся муки и смерти нет в христианстве – а потому и радикализм Будды в нем не нужен. Именно идея реинкарнации, навязанная Будде индийской традицией, породила его ненависть к жизни и отказ от всякого участия в ней.

В появлении буддистского нигилизма до некоторой степени виновен индуизм. Он поставил слишком высокую цель – слить человеческую душу с Божеством, – но не дал средств. Много жизней предлагались как множество попыток для взятия непокоримой Высоты. И душа человеческая изнемогла в бесконечном кошмаре перевоплощений, которые всей своей множественностью все же не могут заполнить пропасть между Абсолютом и человеком989.

И тогда Будда принес «благую весть»: это ложная цель, нет пути к Брахме и не надо. Надо просто выскочить из этой карусели. Будда превратил успокоение души в Абсолюте в абсолютный покой, не зависящий от Божества и свободно достигаемый самим человеком. Собственно, и там, и там одна цель – погашение личности. Но в одном случае она гасится в полноте, в другом – в пустоте. Второй путь и логичнее и проще.

Не смерть испугала Гаутаму, но колесо перевоплощений, колесо возвращающейся смерти. Но смерть нельзя победить саму по себе. Смерть питается жизнью. Значит, чтобы избавиться от смерти – надо не жить. Хочешь меньше страдать и умирать – меньше живи. Попробуй дожить эту жизнь так, чтобы больше у тебя жизней не было.

вернуться

985 см. Лосский Н. О. Учение о перевоплощении. Интуитивизм. – М., 1992, с. 122.

вернуться

986 Дагпо Лхадже Гамбопа. Драгоценные четки. Цит. по: Дэви-Неел А. Посвящение и посвященные в Тибете. с. 187.

вернуться

987 Исключением является разве что доктрина орфиков, настойчиво стремившихся «вырваться из многострадального, мучительного круга». Но в этом, кстати, заключается разительное отличие орфической традиции от пифагорейской, питавшей весьма мало интереса к «конечному освобождению» (см. главу «Метемпсихоз. Орфизм и пифагореизм» в книге Л. Я. Жмудя «Наука, философия и религия в раннем пифагореизме» – СПб., 1994.)

вернуться

988 Цит. по: Кожевников В. А. Буддизм в сравнении с христианством. – Пг., 1916, с. 543.

вернуться

989 У древних Отцов Церкви есть схожее рассуждение о путях античной философии. Причину, по которой языческие философы при всей их высоте не смогли прийти к евангельскому миросозерцанию, Августин видит в том, что «Если проложен путь между тем, кто ищет и целью, к которой стремятся, то есть и надежда достичь ее: если же недостает пути, зачем тогда ведать цель» (Против академиков. Цит. по: де Любак А. Парадокс и тайна Церкви. – Милан, 1988, с. 110).