Игра в отрезанный палец - Курков Андрей Юрьевич - Страница 70

— Думаю, что Вайнбергу… — проговорил после паузы хозяин. — Ведь это он приезжал к Погодинскому до того, как мы занялись им вплотную…

Разговор замедлился. Хозяин рассказывал с интонацией человека, размышляющего вслух. И из его рассказа стало понятно присутствие двух заинтересованных в этих деньгах сторон. При этом обе стороны имели кэгэбистские корни.

— Ну и что нам с тобой делать? — спросил хозяина Сахно, когда тот замолчал.

— Я вам все сказал! Мой вам совет — сегодня же уехать из Германии!

— Ты посмотри, — удивился Сергей, обернувшись к Нику. — Он нам советы дает! Было бы у меня немного сэмтекса, я б тебе тоже совет оставил… Ладно, хер с тобой. Что хочешь, то и делай! Только не сразу!

Сахно оборвал провод от факса-телефона и от настольной лампы. Скрутил хозяину руки и ноги и заклеил скотчем рот.

— Сюда кто-нибудь заходит? — спросил он хозяина. Тот отрицательно мотнул головой. Сахно тяжело вздохнул. Рывком отклеил со рта хозяина полоску скотча.

Тот вскрикнул.

— Тихо! — прошипел ему Сахно.

Потом взял с кровати одеяло и накрыл связанного хозяина с головой.

— Пошли! — кивнул Нику.

На улице светало. Снова сыпался с неба снег, только теперь он был мелкий и сухой.

Прошло три дня, а Виктор уже умирал с тоски. Его раздражала Ира, не скрывавшая своей радости по причине его долгого и безвыходного пребывания дома.

— Почаще бы ты ноги ломал! — пошутила она, но Виктору ее шутка не понравилась.

Она убежала по магазинам, оставив Виктора играться с Яночкой. И теперь Яна укладывала куклу Машу в игрушечную постель, время от времени с любопытством поглядывая на папу с поломанной ногой, сидевшего рядом на диване.

Наблюдение за дочуркой отвлекало Виктора от докучавших ему мыслей о своей вынужденной бездеятельности.

— Одеяло упало! — кивнул Виктор на игрушечную кроватку. Яночка обернулась, проследила за взглядом папы и поправила одеяло на «засыпавшей» кукле.

Ира вернулась через час. Первым делом зашла на кухню и выгрузила продукты.

Потом заглянула в комнату — все еще в плаще.

— Я тебе газеты купила! — сказала ласково. Виктор поднялся, на костылях прошел к двери.

— Кофе хочешь? — спросила Ира, вешая плащ на крючок вешалки.

— Сделай!

В газетах Виктор ничего интересного не нашел и бросил их на диван, решив, что вечерком на кухне просмотрит их повнимательнее.

Когда стемнело, и Ира унесла капризничавшую перед сном Яночку в спальню, Виктор уселся на кухне на свое любимое место. Поставил чайник, развернул на столе газету «Факты» и стал в ожидании чая читать.

Вдруг в дверь позвонили. Удивленный Виктор бросил взгляд на настенные часы — полдевятого. На улице уже темно, но, конечно, это еще не поздний вечер.

Прикостыляв к двери, Виктор прильнул к глазку и увидел на лестничной площадке переминавшегося с ноги на ногу парня в короткой кожаной куртке.

Виктор затаил дыхание. Этот визит показался ему подозрительным.

Парень посмотрел на часы, пожал плечами и развернулся, чтобы идти к лифту.

— Вы к кому? — громко спросил Виктор, не открывая дверь.

— Курьерская почта. На ваш адрес пакет из Москвы, — ответил парень, снова подойдя к двери.

Упоминание Москвы сняло с Виктора остатки напряжения, и он приоткрыл дверь.

Получив пакет и расписавшись в получении, он закрыл дверь. Вернулся на кухню.

В пакете оказалось отпечатанное письмо от Рефата и ксерокопия какого-то другого, рукописного письма.

Перед тем как прочитать полученное, Виктору пришлось заварить чай. Потом уже, снова усевшись за стол и поставив перед собой кружку с чаем, Виктор опустил костыль на пол у ног и взял в руки письмо от Рефата. Собственно, этот текст можно было назвать письмом с таким же успехом, как и сообщением какого-нибудь информационного агентства. Ни «добрый день», ни «здравствуй», ни «как дела?». Сразу с места и в карьер:

«Наш четвертый друг оказался в Ойскирхене — маленьком городке недалеко от Кельна. Он прислал письмо жене и сыну. Правда, у письма очень странный вид, что требует какого-то объяснения. Похоже, что письмо вместе с конвертом попало в грязь, после чего его отмывали, сушили и гладили. Посылаю ксероксы письма и конверта. Мне кажется, что наш друг хотел его отправить еще при жизни, но его остановили. А потом, чтобы создать впечатление, что он еще жив, письмо отмыли, „привели в порядок“ и отправили. Если это так, то их действия выглядят очень непрофессионально. Есть о чем подумать».

Дочитав, Виктор обратил внимание, что листок без подписи. Конечно, было бы глупо сомневаться в том, что этот пакет пришел от Рефата, но ни подписи, ни обратного адреса не было.

Пробежав глазами странное короткое письмо от Николая Ценского жене и сыну, Виктор рассмотрел ксерокс конверта, на котором по диагонали стояла большая печать почты: «Получено в поврежденном виде».

Достал фото двух беглецов, посмотрел на Николая Ценского. Посмотрел пристально и вздохнул. Стало Виктору жалко этого человека. Показалось, что из строчек его письма им самим специально вынута душа, вместе с деталями, которые могли бы что-то объяснить, поведать о его сегодняшней жизни.

"А что, если Рефат прав и его действительно уже нет в живых? — подумал Виктор, переведя взгляд на второго — Сергея Сахно по кличке Сапер. — В таком случае этого тоже нет.

Но его как раз и не жалко…"

Виктор отпил чаю, посмотрел в окно. Издалека, из спальни, донесся плач дочери, не хотевшей засыпать.

Приблизил лицо к стеклу и посмотрел вниз. Увидел перед парадным микроавтобус, в кабине которого горел свет. Рядом остановилась еще какая-то легковушка. Из нее вышел мужчина. А микроавтобус медленно отъехал, развернулся и завилял по грунтовой «дороге жизни» в сторону Харьковского шоссе.

Снег валил сплошной пеленой, задерживая рассвет или просто игнорируя его.

Сахно метался по квартире, собирая веши, которых, вроде, и было-то почти ничего. Отнесли все пакеты и сумки в лимузин, положили на место для гроба. Улли уже сидела на пассажирском месте, Ник стоял у машины, не понимая, как они втроем поедут, или его тоже запихнут на место для покойника. А Сахно побежал наверх за черепахой, забытой во время суеты сбора вещей.

Наконец он выбежал, передал черепаху в руки Нику как какую-то вещь и крикнул: «Садись к ней!» Сам же уселся за руль.

Ник потеснил Улли. Она с пониманием и болезненной, но приятной улыбкой подвинулась. Хорошо, что сиденье оказалось пошире обычных.

— С Богом, — прошептал Сахно, заводя мотор. Пристроились в хвост к другой выезжавшей с их улочки машине. Даже определить, что это была за машина, мешал снег.

Только огни.

— Возьми атлас! — скомандовал Сергей Нику. — Едем в Бельгию.

Ник скривил губы, глядя в лобовое стекло, по которому елозили два автодворника, борясь с падавшим снегом.

— С такой скоростью мы далеко не уедем, — сказал Ник, на самом деле думая, что лучше бы и не ехать туда, ведь на границе будут проверять и документы, и машину. А на такую машину обязательно обратят внимание, тем более что она должна быть в розыске после стрельбы в Кобленце.

— Тише едешь — дальше будешь, — спокойно произнес Сергей.

Ник позавидовал его самоуверенности. Выехали на дорогу. Здесь уже можно было ехать побыстрее. Черепаха, до этого смирно лежавшая на коленях Ника, попыталась куда-то сползти. Пришлось повернуть ее на спину, укрепив панцирь между колен.

— Жалко, что здесь нет магнитолы, — недовольно сказал Сахно. — Было бы веселее…

— Да, похоронный лимузин с музычкой… — усмехнулся Ник.

— А чего? — хихикнул Сахно. — Покойный очень любил музыку… Да мы-то живы!.. Слушай, там в магнитофоне батарейки… — Сахно показал взглядом на подиум для гроба, заваленный вещами, среди которых был и магнитофон. — А-а!

Потом, когда остановимся!

Перед выездом на автобан пришлось постоять минут десять в вялотекущей пробке. Сахно использовал момент, чтобы «переговорить» с Улли. Разговор окончился поцелуем. Ника для них в это время не существовало. Он тоже делал вид, что его нет, уткнувшись в раскрытый атлас автодорог, прикидывая, сколько времени им предстоит добираться до границы с Бельгией. Вообще-то до нее было, может, километров сто — сто двадцать. Только погода делала и это расстояние большим. Но погода же делала их поездку более безопасной. Ведь так же, как они не могли рассмотреть ехавшие впереди машины, так никто не мог бы рассмотреть и их похоронный, или как там его назвали в газете — ритуальный лимузин.