Мировая революция и мировая война - Роговин Вадим Захарович - Страница 57

После этой беседы Шуленбург докладывал в Берлин: «Молотов заявил, что советское правительство встретило предложение о визите Риббентропа с большим удовлетворением, так как выбор для поездки столь выдающегося общественного деятеля подчёркивает серьёзность намерений германского правительства… Однако приезд министра иностранных дел Рейха (по мнению Молотова.— В. Р.) потребует серьёзных приготовлений» [538].

Это сообщение только подогрело готовность Гитлера идти на любые уступки, лишь бы ускорить заключение соглашения с СССР. Вечером 18 августа Риббентроп направил очередную телеграмму Шуленбургу, в которой просил: «Пожалуйста, условьтесь немедленно о новой встрече с господином Молотовым и сделайте всё возможное, чтобы эта встреча состоялась безотлагательно» [539].

Во время встречи, состоявшейся на следующий день, Шуленбург сообщил Молотову, что «в Берлине опасаются конфликта между Германией и Польшей… Положение настолько обострилось, что достаточно небольшого инцидента, для того чтобы возникли серьёзные последствия. Риббентроп думает, что ещё до возникновения конфликта необходимо выяснить взаимоотношения между СССР и Германией… и считает нужным со всей быстротой приступить ко второму этапу» (первый этап — подписание торгово-кредитного соглашения — должен был завершиться вечером 19 августа). Чтобы не оставлять сомнений в том, что германская сторона готова пойти навстречу всем требованиям советской стороны, Шуленбург заявил: «Риббентроп имел бы неограниченные полномочия Гитлера заключить всякое соглашение, которого бы желало Советское правительство… Гитлер готов учесть всё, чего пожелает СССР… Риббентроп смог бы заключить протокол, в который бы вошли как упоминавшиеся уже вопросы, так и новые, которые могли бы возникнуть. Время не терпит».

Выслушав посла, Молотов сказал, что передаст новые немецкие предложения советскому правительству, которое «должно это обсудить» [540].

События, произошедшие вслед за этим, вновь подтвердили, что председатель Совета народных комиссаров не принимает самостоятельных решений, а служит лишь передаточным звеном для исполнения указаний Сталина. Приём Молотовым Шуленбурга начался в 14 часов и продолжался не менее часа. Едва Шуленбург, обескураженный отказом Молотова назвать точное время, подходящее для визита Риббентропа, успел возвратиться в посольство, как получил по телефону приглашение вновь прибыть в Кремль. Вторая встреча с Молотовым началась в 16 часов 30 минут. На ней Молотов заявил, что он «доложил правительству» содержание сегодняшнего разговора и что Риббентроп может приехать в Москву 26—27 августа. Более того — Молотов передал Шуленбургу «для облегчения работы» советский текст проекта пакта. Проект заканчивался многозначительным постскриптумом, гласившим, что «настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта» [541].

В ближайшие сутки обе стороны предприняли шаги для окончательного завершения «первого этапа». Вечером 19 августа торгово-кредитное соглашение было подписано. 21 августа в «Правде» была опубликована передовая статья, в которой утверждалось, что «новое торгово-кредитное соглашение между СССР и Германией, родившись в атмосфере напряжённых политических отношений, призвано разрядить эту атмосферу» и «явится серьёзным шагом в деле дальнейшего улучшения не только экономических, но и политических отношений между СССР и Германией» [542].

Не осведомлённые об интенсивных переговорах между Москвой и Берлином, французские дипломаты вели в эти дни упорные переговоры с польским правительством, стремясь добиться его согласия на советские требования [543]. Однако польские руководители по-прежнему отказывались присоединиться к военному соглашению с СССР, исходя прежде всего из преувеличенной оценки сил своей армии. В то время как даже англичане считали, что польская армия в одиночку не продержится против вермахта более двух недель, поляки хвастливо заявляли о возможности Польши вести войну с Германией только собственными силами. Другим аргументом поляков было соображение о том, что Красная Армия ослаблена репрессиями командного состава и поэтому положиться на неё нельзя [544].

Драматические события развёртывались в это время и в ставке Гитлера, которого не могли удовлетворить предложенные Молотовым сроки визита Риббентропа. Поэтому фюрер решил вступить в личную переписку со Сталиным. В ночь с 20 на 21 августа Риббентроп послал Шуленбургу телеграмму с указанием как можно скорее явиться к Молотову и вручить ему личное послание Гитлера Сталину. В этом послании говорилось о согласии с проектом пакта, переданным Молотовым, и о решимости германского правительства «сделать все выводы» из коренной перемены своей политической линии. Фиксируя внимание на необходимости выяснить связанные с пактом вопросы «скорейшим путём», Гитлер писал: «Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день… Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг к другу является целесообразным не терять времени. Поэтому я вторично предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа».

Послание не оставляло никаких сомнений в согласии Гитлера на главное требование советской стороны — подписание секретного протокола. «Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР,— писал Гитлер,— по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично… Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать как пакт о ненападении, так и протокол» [545].

Письмо Гитлера было вручено Молотову утром 21 августа, а в 17 часов того же дня Шуленбургу был передан ответ Сталина, в котором вслед за выражением надежды на «поворот к серьёзному улучшению политических отношений между нашими странами» говорилось: «Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа» [546].

Утром 21 августа открылось заседание военных миссий, на котором Ворошилов предложил «сделать перерыв нашего совещания не на 3—4 дня, как об этом просит англо-французская миссия, а на более продолжительный срок». Такое предложение Ворошилов мотивировал тем, что члены советской миссии, «являющиеся ответственными руководителями наших вооружённых сил, в данное время не могут, к сожалению, сколько-нибудь систематически уделять время данному совещанию», так как они будут заняты на начавшихся военных учениях и маневрах (в действительности, как мы увидим далее, ближайшие дни были заняты у Ворошилова и других «ответственных руководителей» армии псовой охотой). Вслед за этим Ворошилов заявил, что, если ответы от английского и французского правительств на вопросы, которые «являются для нас решающими, кардинальными», будут отрицательными, то он вообще не видит «возможности дальнейшей работы для нашего совещания».

Хотя англо-французские представители энергично протестовали против отсрочки совещания и передали новые вопросы к советской стороне, касающиеся заключения военной конвенции, Ворошилов вновь ультимативно заявил: «Я полагаю, что наше совещание прекращает свою работу на более или менее продолжительный период времени» [547].

Очевидно, во время этого заседания Ворошилову была передана записка Поскребышева: «Клим, Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку» [548]. Сталину, пославшему письмо Гитлеру, уже не было нужды церемониться с англо-французской миссией.

Получив письмо Сталина вечером 21 августа, Гитлер, по свидетельству Хевеля (постоянный уполномоченный министра иностранных дел при рейхсканцлере), воспринял его с необузданным восторгом. «С возгласом: „Ну, теперь весь мир — у меня в кармане!“ — он стал обеими руками барабанить по стене и вообще повёл себя как умалишённый» [549].