Блокадная этика. Представления о морали в Ленинграде в 1941 —1942 гг. - Яров Сергей - Страница 76

76

Обмен между соседями иногда принимал столь экзотичные формы, что его «взаимовыгодность» определить трудно. П. М. Самарин отдал молоко соседке, угостившей его кофе [1203]. Семья Л. Ратнера получила стакан пшена за чемодан, который понадобился уезжавшим в эвакуацию соседям [1204]. Мать Л. Рейхерт делилась продуктами с дворничихой – та смогла «отоварить» все ее «карточки», а это было крайне трудно [1205]. Е. А. Кондаков вспоминал, как варил суп из очисток, отданных ему соседкой, – им он кормился вместе с ее дочерью, которую мать оставляла дома на его попечении [1206].

Соседка Н. Соболевой попросила ее привести на «елку» сына – ей удалось приобрести два билета. Видимо, они условились о том, что часть продуктов, если удастся, она принесет домой; девочке удалось на «елке» выпить чай с печенинкой [1207]. А. Каргина и его бабушку соседка угостила лепешками из муки и детской присыпки: «Мы ей подарили чесночной настойки» [1208]. Другой семье удалось купить елку перед новогодним праздником и сосед, работавший в порту, предложил обменять ее на «ящичек сказочной американской кураги» [1209].

«Сделка состоялась, курага спасла нам жизнь» [1210]– мы не знаем, всегда ли обмен имел такое значение для судеб людей, но то, что он помогал им выстоять и сохранить нравственные устои – несомненно. Эта солидарность живших рядом ленинградцев, осознавших, что им в одиночку не выстоять в блокадном кошмаре, не исчерпывалась, конечно, только дележкой еды. Свидетельства фрагментарны, но и из них мы узнаем, что помогали эвакуироваться соседям, утепляли их комнаты, носили им письма [1211]. Менялись обычаи, становились более жестокими нравы, но даже и ритуал угощения соседей не исчезал полностью. Чаще делились суррогатами и «отходами» – картофельными очистками, соевыми продуктами, столярным клеем, лепешками из кофейной гущи, клеевым соусом, – но и не только ими [1212]. Ничто не было лишним: нередко то, что называли «бурдой», соседи ели за одним столом. И здесь стремились, как и везде, хоть чем-нибудь отблагодарить за помощь.

3

Разумеется, отношения между соседями не всегда являлись теплыми и дружескими. И до блокады «коммунальные» ссоры были обычным явлением. Война не всегда стирала неприязнь соседей к другим жильцам, иногда и усугубляла ее. Отмечалось и воровство [1213], стремление выжить за счет других [1214].

На кухне грелись все и видели, кто и чем питался – как при этом не могли возникнуть раздражение и зависть? Здесь же находились и маленькие дети. Будучи, как и прочие, голодными, они смотрели, как кормят других людей [1215]. Им не все можно было объяснить, они не всегда способны были понять, что им положено, а что нет. Они смотрели, надеясь, что им что-то перепадет – и еще много другого, тягостного, постыдного случалось на этих блокадных коммунальных кухнях. Одна из девочек, переживших войну, позднее вспоминала, как варили в кастрюле суп из принесенного матерью стакана гороха: «А соседка учуяла наверху, и она прибежала: „Девочки…горох готов“». И несколько раз она приходила, ожидая, что ее угостят. Наверное, и эта соседка когда-то делилась с ними или была их хорошей знакомой – но люди испытывали такой голод, что отдать еду теперь не могли: «Когда эта Надька ушла, мы набросились на него, естественно, и говорили: „Как хорошо, что она пришла. Он у нас хоть разварился“» [1216].

Самые горькие истории – о том, как соседи обворовывали попавших под их опеку сирот и тем самым обрекали их на смерть. Едва ли это всегда было обдуманным расчетливым шагом – но логика корысти, когда детей брали к себе только потому, что у них имелись «карточки», неизбежно вела именно к такому концу.

«Соседи вынесли к себе из нашего дома все, что могли унести. Они же взяли меня к себе, но весной перестали давать еду, и я у них в огороде ел всякую траву. Однажды услышал, как хозяин сказал своей жене, чтобы она не давала мне ничего, т. к. „он должен умереть"», – сообщал позднее один из воспитанников детского дома [1217]. Ему чудом удалось спастись. Он ушел к другим соседям и те отдали его в приют. Расскажем и еще об одной истории. Она описана в дневнике М. В. Машковой. Полугодовалый мальчик, несколько дней сидевший у трупа бабушки, был принят на иждивение семьей дворника. На этой трагедии решили поживиться. У погибших родных мальчика взяли «карточки» и поэтому «не торопились с оглаской и похоронами». Ребенок, похоже, их не очень интересовал: «Обовшивел, высох, получил тяжелые пролежни» [1218].

В том, что младенцы-сироты оказались в таких условиях, не всегда проявлялся жестокий умысел. Где достать необходимое для вскармливания молоко, как избавиться от вшей, ставших бичом всех горожан? Где выстирать пеленки, если нет ни воды, ни дров? И смирялись с блокадным бытом, как с неизбежным злом, как постепенно смирялись и с другими, недопустимыми ранее отступлениями от обычной этики. Безразличие и апатия были спутниками «смертного времени». У таких историй мало свидетелей, но и случайными их назвать нельзя. Ради куска хлеба были готовы на все, и это происходило не только тогда, когда речь шла о детях. Ребенок доверчив, не умеет за себя постоять, и велико искушение воспользоваться его наивностью и беспомощностью, когда голод выворачивает человека наизнанку.

За закрытой дверью отнимают еду у младенца, а кому он скажет о своих страданиях?

4

С каждым месяцем все больше и больше обнаруживалось слабых и опустившихся людей – как им всем помочь? И клеймо блокады отпечатывалось даже на лицах дворников, чьи места считались «хлебными» – не все ведь воровали. И. С. Глазунов рассказывал, что члены его семьи, пытаясь похоронить бабушку, просили «толстую до войны, а теперь не узнаваемо тощую как скелет, добрую тетю Шуру, дворничиху взять вместо 350 граммов хлеба 200». Добавили еще 100 руб. – и «лишь после долгих уговоров она согласилась» [1219]. Д. С. Лихачев вспоминал, как стал отказываться дворник, помогавший ему ранее, носить дрова [1220]. И даже в цензурованном биографическом очерке 1940-х гг. было отмечено, что не хотел дворник идти с дружинницей в «выморочные» квартиры, хотя это являлось его долгом [1221]. Ломались и они, как надеялись, более стойкие, под свинцовой тяжестью блокады.

Окончательно ли в «смертное время» изгладились следы дружеского общения живших рядом людей? Нет. В рутине блокадного прозябания они не всегда различимы, но там, где человек находился на пороге смерти, где его участь вызывала неизменное чувство жалости — там милосердие иногда оказывалось выше черствости и своекорыстных расчетов.

Первое движение – самое благородное. Дошедшие до последней черты люди, невзирая на стыд, стучались в любые двери, просили, плакали, умоляли. И застигнутые врасплох соседи, такие же истощенные, не всегда готовые поделиться с другими, старались что-то им дать, пусть и немного. А нередко и прямо предлагали помощь без просьб – ни отвернуться, ни пройти мимо не могли. Соседка В. Кулябко, узнав, что у него мало еды, принесла ему 300 гр. хлеба и пачку риса-сечки. «Недалекий, но добрый она человек», – записал В. Кулябко в дневнике 17 сентября 1941 г. [1222].

вернуться

1203

Самарин П. М.Дневник. 2 апреля 1942 г.: РДФ ГММОБЛ. On. 1 Л. Д. 338. Л. 109.

вернуться

1204

Ратнер Л.Вы живы в памяти моей. С. 147.

вернуться

1205

Рейхерт Л.Мать и двое нас. С. 413.

вернуться

1206

Кондаков Е. А.[Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 123.

вернуться

1207

Лаврентьева Л. И., Соболева Н. В.[Запись воспоминаний] //Там же. С. 152.

вернуться

1208

Запись в дневнике школьника А. Каргина 13 января 1942 г. цит. по: Буров А. В.Блокада день за днем. С. 123; см. также его запись в дневнике 23 февраля 1942 г.: «Утром мы сменялись с одной хозяйкой из нашего дома. Мы ей дали картошки сушеной 50 г, а она нам дала 50 г сушеного лука» (Там же. С. 147).

вернуться

1209

Максимова Т.Воспоминания о ленинградской блокаде. С. 46.

вернуться

1210

Там же.

вернуться

1211

Нежинцева Т.Расскажу о своем муже. С. 348; Глухова Г.И был случай… С. 221; Лисовская В. М.[Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 158.

вернуться

1212

Самарин П.Дневник. 23 декабря 1941 г.: РДФ ГММОБЛ. Оп. 1л. Д. 338. Л. 59; Глинка В. М.Блокада. С. 178; Буров А. В.Блокада день за днем. С. 124; Память о блокаде. С. 82, 83.

вернуться

1213

См. воспоминания 3. Лихачевой. Цит. по: Лихачев Д. С.Воспоминания. С. 448.

вернуться

1214

См. воспоминания Е. А. Скобелевой: «…Чтобы переехать, требовалась машина. Машину давали только за дрова. И вот соседи выше этажом указали начальнику госпиталя на наши дрова, их перевезли, а мы остались без дров» (Скобелева Е. А.Родина моего детства. С. 12).

вернуться

1215

См. Налегатская А. В.[Запись воспоминаний] // 900 блокадных дней. С. 191–192.

вернуться

1216

Интервью с Л. П. Власовой. С. 69.

вернуться

1217

Цит. по: Котов С.Детские дома блокадного Ленинграда. С. 186.

вернуться

1218

Машкова М. В.Из блокадных записей. С. 24 (Запись 5 марта 1942 г.).

вернуться

1219

Глазунов И. С.Россия распятая. Т. 1. Кн. 2. С. 103.

вернуться

1220

Лихачев Д. С.Воспоминания. С. 466.

вернуться

1221

Цукерман С.Дружинница. С. 34.

вернуться

1222

Кулябко В.Блокадный дневник // Нева. 2004. № 1. С. 219.