Руна смерти - Курылев Олег Павлович - Страница 86

В вестибюле им предложили подняться на второй этаж, где сопровождавшая их медсестра провела обоих в кабинет заведующего отделением. Пожилой врач с торчащим из бокового кармана халата фонендоскопом выслушал Ротманна и предложил им снять верхнюю одежду. Сестра принесла белые халаты, и их провели в одну из расположенных тут же палат.

Это оказался обычный школьный класс с висящей на стене черной классной доской. Доска была аккуратно разлинована на десяток участков, в каждом из которых мелом записывались назначенные данному больному процедуры и лекарства. Всё помещение занимали десять кроватей и стол, за которым сидела еще одна сестра.

– Вот ваш больной, – указал врач на вторую от входа кровать.

Ротманн с Антоном увидели забинтованного человека. На его плотно обмотанной голове виднелась только прорезь для рта и отверстие в районе ноздрей. Из-под одеяла высовывалась часть руки, кисть которой была также полностью скрыта бинтами.

– Господин Ротманн, – обратился к раненому доктор, постучав по металлической спинке кровати, – к вам пришли. Вы можете разговаривать?

Раненый пошевелил головой.

– Кто? Кто пришел?

Отто Ротманн, дернув Антона за рукав, сделал ему знак поговорить с лежащим на кровати. Антон растерялся от неожиданности. Он кашлянул и сказал:

– Скажите, у вас есть брат?

Голова в бинтах опять несколько раз повернулась из стороны в сторону, как бы пытаясь определить направление звука.

– У вас есть брат? – повторил Антон. – Ведь вы Зигфрид Ротманн, не так ли?

– Да… У меня есть брат. – Голос звучал настолько нерешительно, что было непонятно: это утвердительный ответ или слабо акцентированный вопрос.

Антон посмотрел на Ротманна, не зная, что делать дальше. Тот в ответ кивнул, требуя продолжения.

– Ваш брат приехал в Дрезден. Скоро он будет здесь, – продолжил разговор Антон.

– Пусть приходит завтра. Утром с моих глаз снимут повязку. Сегодня пускай не приходит. Сегодня не надо приходить, – дойдя до последней фразы, голос раненого стал совсем плаксивым.

Ротманн, тронув Антона за руку, сделал знак: уходим. Когда все вышли в коридор, он остановился в некоторой растерянности и молчал.

– Его состояние не столь тяжелое, как это может показаться… – начал было успокаивать врач.

– Скажите, у вас есть документы и личные вещи этого человека? Могу я на них взглянуть? – прервал его Ротманн.

– К сожалению, ничего нет.

– Как так нет?

– Его и нескольких других раненых привезли к нам из другой больницы только вчера. Документы будут сегодня вечером или завтра. – Доктор повел их в свой кабинет. – У нас неплохое ожоговое отделение, и к нам направляют как раз таких…

– Этот человек не тот, за кого себя выдает, – снова не дал договорить ему Ротманн.

– То есть как? – удивился врач и переглянулся со стоявшей тут же медсестрой.

– Он выдает себя за моего брата, – Ротманн полез в карман. – Вот, можете посмотреть мое удостоверение. Я получил письмо о том, что мой брат Зигфрид находится в Дрездене, и потому приехал.

– Может быть, он просто однофамилец?

– В письме было написано, что в его вещах нашли мой адрес и что он Зигфрид Ротманн, оберштурмбаннфюрер СС.

Врач совсем растерялся.

– Как же так? Зачем кому-то из тяжело раненных называться чужим именем? Вы полагаете, что он мог найти документы…

– Не знаю. Самое неприятное в этой истории то, что мой настоящий брат сгорел в танке еще в июле прошлого года. – Ротманн вдруг обратился к сестре: – У него забинтована вся левая рука?

– Нет, – удивилась та, – примерно до локтя.

– Отлично! Тогда сходите и посмотрите на его левое плечо. Там должна быть особая примета – татуировка.

– Татуировка? Но я сама вчера перед сном делала ему укол в левое плечо над локтем. Успокоительное, – пояснила она врачу. – Там нет никакой татуировки.

– И всё-таки посмотрите, Ева, – мягко попросил доктор. – Садитесь, господа, – предложил он, когда медсестра вышла из кабинета. – Ну и дела творятся на белом свете! Что же нам делать, если это действительно не он?

– Сейчас узнаем, – сказал Ротманн решительным голосом.

Минуты через две вернулась сестра. Она была совершенно растеряна. Оказывается, татуировка действительно имелась.

– Не может быть! Как она выглядит?

– Череп и какие-то буквы под ним… – Ротманн вдруг стал расстегивать свой китель.

– Вы позволите, я покажу? – обратился он к врачу.

Сняв китель, он расстегнул на рубашке несколько пуговиц и, схватив ее за ворот, завернул на левое плечо. Все увидели синеватую наколку в виде черепа и замысловатого вензеля из двух готических букв.

– Похоже, но… – заколебалась медсестра.

– Что «но»?

– Там более грубо, хотя и не так размыто, как у вас. Да и цвет какой-то яркий. Не такой.

Ротманн застегнулся, накинул прямо на рубаху халат и быстрым шагом вышел из кабинета. Антон, сестра и доктор даже не пытались его остановить или узнать, что он задумал. Когда он вскоре вернулся, в его руке был кусок ваты, смоченной в спирте. Он был испачкан чем-то синим.

– Вот! – показал Ротманн. – Всё, что осталось от татуировки, которой еще вчера не было. Вызывайте полицию!

Минут через тридцать, когда непонятно что бормотавшего раненого на второй от двери койке пристегнули наручниками к кровати, а его несостоявшийся брат дал необходимые разъяснения полицейским и подписал протокол, Ротманн и Дворжак вышли на улицу. Состояние обоих было подавленным.

– Грубая работа, – наконец заговорил Ротманн. – Кто всё это все делает и, главное, зачем? Чтобы заманить меня сюда, под бомбы, и убить? Но к чему такие сложности? Сколько раз бомбили Фленсбург! Что, трудно было шлепнуть меня там? Надо обязательно затевать весь этот спектакль с письмами и мумиями? Непонятно. Вы что-нибудь понимаете?

– Я понимаю только то, что впредь вам не следует обращать внимание на всякие сомнительные письма. Во всяком случае не нужно с ходу предпринимать тех действий, на которые они намекают. А сейчас надо выбираться отсюда, – сказал Антон, оглядываясь по сторонам. – Вы согласны, что здесь нам больше нечего делать?

– Да. Полицейские сказали, что в пять вечера с рыночной площади уходит автобус.

– Зачем же нам ждать до пяти?

– А вы надеетесь уехать с вокзала? Забыли, что там творится? Автобус же служебный, я договорился – нас возьмут. А пока, поскольку у нас есть несколько часов, предлагаю просто погулять по городу, посмотреть местные достопримечательности. Тем более что скоро, как вы утверждаете, их не станет. Пойдемте вон туда. Видите колокольню с позеленевшим медным куполом? Это здешняя знаменитая Фрауенкирха. То место я более или менее знаю, так что не заблудимся.

Антон кивнул, и они пошли вдоль узкой улицы в сторону видневшейся над крышами изящной колокольни из темного, почти черного камня. Мысли Антона еще были заняты другим, тем не менее он всё более погружался в созерцание окружающей его действительности.

– Это церковь Девы Марии. Считается у наших протестантов самым значительным храмом, – рассказывал по дороге Ротманн. – Жаль, что вы не были в Мюнхене. Наша Фрауенкирха ничуть не уступает дрезденской. Хотя стиль, конечно, совершенно другой. Я не знаток, но у нас свой южногерманский колорит, здесь же – откровенное французское барокко.

Они повернули за угол и вышли на широкую улицу. Перед ними во всём своем великолепии открылся храм из черного камня. Его огромный каменный, вытянутый вверх купол сначала показался Антону слишком непропорциональным по отношению к основанию. Это и четыре барочные башенки по сторонам, а также венчавшая купол высоченная колокольня придавали сооружению вид небольшой изящной церковки, увеличенной в несколько раз, как будто она и окружающие ее дома были выполнены в разных масштабах.

– Ну, что скажете? – остановившись, спросил Ротманн. Антон развел руками, выражая восхищение.

– Скажу, что вижу это впервые. А все они, к сожалению, – он показал на скопление людей вокруг церкви, – возможно, в последний раз.