Руна смерти - Курылев Олег Павлович - Страница 97

Ротманн быстро спустился вниз и заметил, что капитана потащили прямиком в подвал.

– Кого это только что привели? – спросил он у дежурного унтер-офицера.

– Не знаю. Оберштурмбаннфюрер приказал поместить его в камеру.

– А где Крайновски?

– Уехал. Сказал, что будет минут через сорок. – Ротманн спустился в подвал. Возле железной решетки, преграждавшей путь в коридор с камерами, курили Хольстер и два охранника.

– Кого это сейчас притащили?

– Какой-то пенсионер, штурмбаннфюрер, – ответил один из охранников.

– А парашют нашли?

– Парашют?

– Ну да, парашют. Его вели сюда так, как будто только что взяли во время перестрелки. Это, наверное, английский диверсант? У нас есть потери?

Эсэсовцы рассмеялись.

– Нет, просто он сует нос куда не следует.

Несмотря на только что выкуренную сигарету, Ротманн стал разминать новую. Он спросил Хольстера о подследственном из третьей камеры, с которым разбирался уже второй день по заданию шефа. Потом поговорили еще о чем-то малозначащем.

– Так что он там разведал? – равнодушно спросил напоследок штурмбаннфюрер, гася сигарету и морщась от дыма.

– Сам еще не знаю. Про какого-то угря. Или нет – про ужа. Что-то связанное с моряками. Приедет Крайновски – узнаем. Он хочет вести допрос лично.

Изобразив на лице наигранное недоумение, Ротманн кивнул на прощание и пошел к себе на второй этаж. Вот тебе и «Морской уж», думал он по пути, соображая, что теперь делать. Старика нужно было выручать, да и себя заодно тоже. Они выбьют из Дана всё в первые же пять минут. Хотя бы потому, что тот не имеет ни малейшего понятия о причинах свалившегося на него несчастья. Пока ясно одно – капитан не назвал имени своего соседа. Или назвал? Тогда за ним уже наблюдают.

В кабинете Ротманн взял фуражку, запер дверь на ключ и, сказав Курту, что скоро вернется, быстро спустился вниз и вышел на улицу. Из расположенного поблизости ресторанчика, где сотрудники гестапо часто обедали, он позвонил со стоявшего на столике администратора телефона.

Через двадцать минут Ротманн сидел в адмиральском кабинете капитана Люта.

– Час назад арестовали Гансъорга Дана, – начал он без обиняков, стараясь отдышаться, не сильно при этом пыхтя. – Вы ведь хорошо его знаете, капитан?

– Да, я знаю Дана и знаю его сына. Что случилось?

– Точно сказать не могу, но это как-то связано с «Морским ужом».

– Что? – брови Люта полезли вверх, добавив на его огромном лбу несколько новых морщин. – При чем здесь «Морской уж»?

– Я по-соседски попросил его пару дней назад узнать, нет ли у нас какой посудины с таким названием. Просто слышал разговор, где несколько раз упоминалась эта змея. Вероятно, Дан интересовался не там, где следовало, и попался. Вы ведь знаете наших сознательных граждан.

Лют встал из-за стола, потом передумал и снова сел.

– А где вы слышали такой разговор?

– У нас в конторе. – Ротманн, конечно, врал.

– И что вам известно об этом?

– Ничего. Кроме того, конечно, что за интерес к этому ужу у нас надевают наручники и волокут в камеру.

Лют молчал.

– Надо спасать старика. Если с ним будет работать Хольстер – он пропал.

– Какой еще Хольстер?

– Редкий мерзавец. Но хороший профессионал.

– И что я, по-вашему, должен делать?

– Я мог бы дать вам совет, если вы скажете мне, что это за уж. Это ведь ваши дела. Я имею в виду военных моряков.

Вольфганг Лют смотрел на штурмбаннфюрера и пытался понять, что тот знает и чего в действительности хочет. Он вспомнил предостережение Деница о том, что никто, особенно это касалось людей Гиммлера, не должен соваться в дела этой флотилии. А теперь выходит, что о ней уже вовсю болтают в коридорах тайной полиции.

– «Морской уж» – это отряд подводных лодок, – наконец проговорил он. – Секретный отряд. Расспросы о нем действительно до добра не доведут. Особенно в такое время.

– Насколько же он секретный? И с каких это пор гестапо так рьяно охраняет секреты кригсмарине ?

– Как раз об этом я должен бы спросить вас, – резко ответил Лют.

Ротманн решил идти напролом. Он уже понимал, что вся эта история слишком серьезна, чтобы бездействовать. Не зря слово «murwik» оказалось на пластмассовой пластинке Дворжака. Возможно, в нем весь смысл произошедшего с этим русским.

– Тогда позвольте поделиться с вами моими соображениями. – Ротманн понимал, что уже сегодня может запросто оказаться в подвале рядом со своим подследственным из третьей камеры. – Кто-то затеял эту секретную флотилию субмарин, конечно, не без ведома гросс-адмирала, и не посвятил в свои планы нашего «верного Генриха». Тому стало обидно: как это такое важное дело и без него? Но мне сдается, что не только Гиммлера обошли вниманием.

– Что вы имеете в виду?

– Каково назначение этого «ужа» ?

– Борьба с кораблями противника. Какое еще может быть назначение у подводных лодок.

– И только-то? Впрочем, я понимаю, что вы сами можете быть в неведении. Но, может, были какие-то странности? Например, при формировании экипажей. Ведь без вашего участия здесь наверняка не обошлись?

Лют всё-таки встал и начал медленно прохаживаться по персидскому ковру своего кабинета. Конечно, странности были. И первая из них – отбор людей для экипажей, которые ему было поручено сформировать и подготовить. На унтер-офицерские и офицерские должности отряда «Морской уж» пришлось снимать подводников с действующих лодок. Где это видано, чтобы в такое время, когда годных к несению службы на подлодках призывников оставалось всё меньше и меньше, подвергать кандидатов такому жесточайшему просеиванию? Любому моряку сейчас было известно, что подводник – это смертник. Зачем готовить экипаж с такими завышенными требованиями, собирая людей по всему флоту, если с вероятностью в 85 процентов было известно, что он погибнет в первых же боях? Собрать лучших на нескольких, пусть и самых новейших лодках, – это всё равно что положить все яйца в одну корзину. Печальный пример такого ошибочного подхода у всех на виду. Гибель «Вильгельма Густлова», на котором перевозили почти тысячу моряков, часть из которых предназначалась для экипажей «ужа». Они потеряли тогда около пятидесяти человек из этой флотилии. Еще несколько спасенных надолго вышли из строя. Хорошо, что из Готенхафена везли в основном матросский состав, подготовленный во 2-й морской дивизии.

Но еще большей странностью было то, что все восемь экипажей, а это около пятисот человек, сидят теперь под охраной на одном из старых теплоходов на рейде Киля и не имеют возможности сойти на берег. До Люта также дошли слухи о том, что на лодки часто привозят ремонтную бригаду. Весь экипаж при этом удаляется на свою плавказарму. Ремонтники тоже живут под охраной. Их держат в порту, а караулит какой-то отряд – не то люди-лягушки из «подразделения К», не то кто-то еще. Но не СС и не полиция.

Видя, что Лют не может прийти ни к какому решению, а время между тем неумолимо идет, Ротманн решил нарушить молчание.

– Капитан, позвоните для начала моему начальнику Крайновски. Скажите, что, если он немедленно не отпустит заслуженного моряка, вы свяжетесь с гросс-адмиралом и доложите ему об этом аресте. Я почти уверен – Крайновски не захочет засветить свой шпионаж в отношении секретов морского ведомства. Наверняка он больше всего сейчас боится подставить рейхсфюрера. Я же, со своей стороны, постараюсь узнать, о чем ему удалось разнюхать, и поставлю вас в известность.

– А какой вам в этом резон ?

– Позвольте быть предельно откровенным.

– Говорите, не бойтесь. Здесь морская школа, а не гестапо. – Ротманн собрался с мыслями и начал:

– Вы умный и отважный человек, капитан. Более того, ни один из тех, кто вас знает и даже не знает, а только наслышан о вас, как, например, я, не усомнится в вашей порядочности…

– Оставим вступление, господин Ротманн.

– Хорошо. Война близится к завершению. Она проиграна на всех фронтах, и даже двадцать секретных флотилий ничего не смогут изменить. Я надеюсь, что вы не станете со мной спорить. Это не пораженчество, а просто здравый смысл. И это прекрасно понимают почти все. В том числе и те, кто создает подводный отряд особого назначения под названием «Морской уж». Я убежден, что всё это затеяно не с целью дать решительный бой в Северном море или Атлантике и поставить наконец-то Британию на колени.